Господин двух царств - Тарр Джудит. Страница 53

– Он смертен, – сказала Мериамон. – Молите богов, чтобы он об этом не забыл.

Шаг за шагом осадные машины тяжело поднимались на холм, насыпанный Александром у южной стены Газы. Стрелы и камни дождем летели на них из города. Некоторые стрелы были с огненным оперением, но с такими уже имели дело в Тире и умели от них защищаться. Лучники делали, что могли, но стрелять снизу было неудобно, а катапульты были бесполезны, пока не поднимутся на вершину. То одна, то другая начинали качаться, замедляли ход или останавливались, когда обслуга пыталась укрыться от обстрела.

Батис, видя, как рьяно македонцы пошли на приступ, предпринял вылазку. Волна завывающих арабов хлынула из южных ворот, угрожая поджечь осадные машины.

Александр находился в задних рядах, куда не долетали стрелы, и, следовательно, за пределами битвы, хотя он рвал и метал и поносил своих слуг. Когда люди Батиса обрались до осадных машин и угрожали сбросить воинов Александра с холма, Александр не выдержал. Он крикнул своих щитоносцев.

Они поглядели друг на друга и на Гефестиона. Тот заглянул в глаза Александра, но не нашел там ничего, к чему можно было бы воззвать.

«Судьба, – подумал он. – Боги. Безумие». Внутри у Гефестиона все сжалось.

– Александр… – начал он.

Александр не слышал его, не слышал ничего, кроме голоса, звучавшего в его душе. Гефестион выдохнул одно слово – мольбу, проклятие, он сам не знал что – и приготовился ринуться в бой. Щитоносцы сомкнули за ним ряды, и все они, с Александром во главе, бросились в гущу битвы.

Александра нельзя было сбить с толку, как бы яростно не было нападение. Весь он был кровь, золото и неукротимый дух, пролагающий путь среди врагов. В нем вовсе не было страха – в нем был бог.

Но и у арабов были свои боги и свое безумие. Александр уложил одного и, отскочив от тела, бросился на другого.

Гефестион заметил блеск клинка.

– Берегись сзади! – крикнул он. Александр отшатнулся. Нож скользнул по его доспехам и, звякнув, упал, а человек, бросивший его, рухнул мертвым, пронзенный мечом Александра. Александр засмеялся, коротко и резко, и взмахнул щитом. Перед ним образовалось свободное пространство. Мгновение они стояли вдвоем, он и Гефестион, как остров в бурном море орущих, ругающихся, сражающихся людей. Александр ничего не сказал, даже не взглянул на друга. Он не замечал ничего, кроме того, что было в нем.

Гефестион понимал, что нечего горевать о том, чего нельзя изменить. Он воспользовался моментом, чтобы отдышаться, вытереть пот со лба и разобраться, что происходит на поле битвы. Дела шли неплохо. Пока он смотрел, горстка людей – частью в арабской одежде, частью в персидской – был разбита и бежала к воротам. Группа щитоносцев ускорила бег, чтобы схватить их.

Александр огляделся в поисках врага, с которым можно было бы сразиться. Снаряды все еще сыпались дождем – камень больше головы Гефестиона рухнул на землю на расстоянии его вытянутой руки, подскочил, столкнулся с другим и рассыпался. Щебенка больно ударила по ногам между туникой и наколенником. Гефестион поднял щит, крепче сжал меч. Два араба в длинных одеждах кинулись с ножами на одного македонца. Александр бросился, чтобы уравнять силы, слишком быстро, чтобы Гефестион мог последовать за ним. На пути его были люди, мечи, копья и бесконечное множество тел. Гефестион сражался, отбиваясь вслепую, как зверь, загнанный в чащу, окруженный яростно хрипящими собаками.

Он увидел Александра слишком далеко от себя, чтобы помочь ему или на что-то надеяться. Возможно, здесь вмешались боги или, возможно, то зло, что скрывалось в земле Газы. Когда Александр пробивался вперед, забыв об опасности, грозившей с неба, устремив взгляд только на упавшего человека, со стен прилетела стрела. Он заметил ее в последнее мгновение и загородился щитом. Стрела пробила щит, пробила доспехи, вонзилась в плечо.

Александр остановился и зашатался. Лицо его выражало всего лишь изумление.

Он покрепче стал на ноги, собрался с силами, двинулся вперед. Гефестион, застрявший среди тел, без передышки сыпал беспомощными проклятиями, видя, как хлынула кровь – алая на золоте.

Гефестион оттолкнул падающее тело. Путь был свободен.

Александр не стоял на месте. Его меч поднимался и опускался, прорубая дорогу сквозь гущу врагов, пробиваясь к стенам города. Гефестион знал так ясно, как будто бог подсказал ему, что творилось сейчас в безумном, но блистательном уме. Александр должен вести за собой армию, должен выиграть битву. Боль – ничто, и рана, пусть глубокая, не имела значения: такова цена, и он ее заплатил. Теперь Александр возьмет Газу.

Александр был в сознании, когда его вынесли с поля боя. Истекающий кровью, бледный от шока и проклинающий их за то, что помешали ему сражаться.

– Я заплатил цену, – говорил он. – Город – мой. Так сказал Аристандр. Дайте мне встать, дайте мне вернуться туда. Вы слышите? Батис думает, что я мертв. Дайте мне вернуться, прежде чем мои люди подумают то же самое!

Руки Мериамон остановили его. Она не могла бы удержать его силой, но ее прикосновение смирило его. Вошел Филиппос вместе с другими, он, как всегда, участвовал в битве, такой же, по-своему, безумный, как его безумец-царь. Еще на поле битвы он снял с царя доспехи и вытащил стрелу, но после началось кровотечение, которое не останавливалось, как не останавливался и Александр, хотя и потерял очень много крови, ослабел, а движения его замедлились. Только когда он лишился чувств, его удалось доставить в безопасное место.

У Мериамон были иголка с ниткой и железная решимость воспользоваться ими. Она принялась зашивать рану.

Он отбивался от нее. Ее тень налегла на него, удерживая, и открыла ворота сна. Александр еще боролся, но боль превышала даже его силы. Боль одолела его, с ней пришла тьма, и врачам стало легче работать.

Рана была тяжелая и не хотела заживать. Как только она закрылась, он открыл ее снова, настояв, чтобы его отнесли на носилках к осаждающим город, где отказался лежать, вскакивал, чтобы указать новый путь для механиков, куда им переместить катапульту. Даже вино с маковым настоем не могло его утихомирить. Александр отказывался его пить или пил слишком мало. Он приказал минировать стены и пожелал присутствовать при этом.

– Ты знаешь, что сделали мои люди, когда я упал, – говорил он Мериамон, и не один раз. – Они выиграли схватку за мое тело, но не стали штурмовать стены. Они подумали, что я убит. Они должны увидеть, что я жив и сражаюсь, иначе осада захлебнется.

– Может, так бы и к лучшему, – ответила она.

Он все порывался встать с постели. Мериамон пришлось ему многое позволить: постель под навесом, за пределами достигаемости вражеского обстрела, гонцы, относящие его приказы механикам и обслуге осадных машин. Она подперла его подушками, но не дождалась за это благодарности. Александр все порывался встать, он рвался в бой. Она уже знала признаки этого.

– Существуют снадобья, – сказала она. – Которые могут заставить человека лежать в постели столько, сколько нужно. Наверное, мне придется применить их. Рана сейчас гноится – она может убить тебя.

– Не убьет, – ответил Александр.

Она чуть его не ударила. Мериамон не боялась повредить этим царю; просто она боялась собственного характера, боялась, что не сможет остановиться. Она стояла над ним, стараясь выглядеть так внушительно, как только может женщина – маленькая женщина в широкой мантии тени.

– Теперь я понимаю, – сказала она, – какую ошибку допустила, позволив тебе думать, что ты, возможно, сын бога. Плоть твоя вполне смертна. Ты еще можешь умереть.

Он посмотрел на нее ясными светлыми глазами, различая и ее, и ее тень, не боясь ни того, ни другого.

– Я знаю, – ответил он. – Я знаю, что я смертен.

– Нет, не знаешь.

Он потрогал повязки на своем плече. Ему было больно: губы сжаты, лицо восковое под румянцем злости.

– Вот напоминание.