Птица-пересмешник - Даррелл Джеральд. Страница 28

– Так что же, вы не считаете великим событием обретение заново вашего старинного бога? — спросил Ганнибал.

– Это, конечно, вызовет трения с миссионерами,— сказал Кинги.

– С другой стороны, это вызовет проблемы с затоплением долины,— сказал Ганнибал.

– Мы не имеем права затоплять ее. Даже если мы сами захотим, общественное мнение воспротивится,— сказал Кинги.

– Но ведь птиц можно переловить и переселить куда-нибудь в другое место.

– А деревья омбу? Мы же не можем выкопать их и пересадить,— парировал Кинги.

– Если мы не затопим долину, весь наш с англичанами проект полетит к черту.

– Точно. А Лужа сядет в лужу и подхватит простуду,— сказал Кинги, зажмуриваясь от удовольствия.

– Но, с другой стороны, правительство Великобритании вряд ли будет обрадовано. Они попробуют оказать на нас давление.

Кинги и Ганнибал снова принялись вышагивать по гостиной, на сей раз не произнося ни слова.

– Конечно,— сказал Кинги.— Есть только один путь избежать этого.

– А именно? — спросил Ганнибал.

– А именно — затопить долину, не сказав никому ни слова.

– Точно,— сказал Ганнибал.

Питер и Одри, потрясенные, смотрели друг на друга.

– Но, с другой стороны,— рассудительно сказал Кинги,— имеем ли мы право лишать мир части его биологического наследия, а наш собственный народ — его старинного бога?

– Сказать по совести, я не нахожу ни одного аргумента, оправдывающего такой поступок,— заметил Ганнибал.

Кинги глубоко вздохнул. В его вздохе звучало отчаяние.

– Похоже, нам придется перестать деликатничать и поступиться интересами Лужи,— сказал он скорбным тоном, хотя лицо его так и сияло от удовольствия.

– Так вы — «за»? — спросил Ганнибал.

– Ну да, да, я «за», «за»! — с раздражением ответил Кинги.

– Вот и прекрасно,— с облегчением выдохнул Ганнибал.

– Но! — предупредил Кинги, подняв свой длинный толстый палец цвета шоколада.— Не избежать жуткой драчки! Не следует думать, что Лужа спокойно примет все как должное. Значит, дело надо провернуть с большой осторожностью, иначе он попытается скинуть меня и получится хорошенькая катавасия.

– А что, нельзя издать специальный указ? — спросила Одри.— Вы же король, как-никак!

– В том-то и дело, что нельзя,— сказал Кинги.— Мне нет равных, когда я веду себя как диктатор, но право же, должен быть иногда хоть какой-то проблеск демократии!

– Застаньте их всех врасплох, вам мой совет,— сказал Ганнибал.— В конце концов, этого они ожидают меньше всего! Первое, с чего начнете завтрашнее утро,—раструбите об этой истории местной и мировой прессе, и я гарантирую вам такой шум, что поостынут даже самые горячие защитники проекта.

– Вы еще не знаете Лужу,— сказал король.

В течение следующего часа Кинги и Ганнибал меряли шагами гостиную, обсуждая стратегию. Наконец, когда было оговорено все по пунктам, они приступили к действию, Одри срочно командировали к отцу, чтобы он тут же явился в редакцию: пусть хоть всю ночь работает, но к утру спецвыпуск «Голоса Зенкали» должен быть готов! Личный секретарь Кинги Эймос Гумбалу получил задание сесть на телефон и обзвонить всех членов Законодательного совета, созывая их на специальную встречу завтра в полдень. Королевского курьера тут же снарядили в единственную в Дзамандзаре фотолабораторию, чтобы там проявили все отснятые Питером пленки, и приставили к нему королевского гвардейца — проследить за выполнением поручения. Между тем Ганнибал и Питер в спешном порядке сочиняли пресс-релиз, который поутру собирались отправить по телеграфу корреспонденту агентства «Рейтер» в Джакарте. Едва высохли чернила, как они тут же бросились в редакцию поинтересоваться, не могут ли они чем-нибудь помочь, и застали весь штат в состоянии сильного волнения: отец и дочь, с головы до пят заляпанные типографской краской, уже верстали первую полосу. Около десяти вечера были запущены печатные машины, и вскоре все собравшиеся с гордостью разглядывали оттиснутый жирной-прежирной краской сигнальный экземпляр «Голоса Зенкали» с алым грифом «Спецвыпуск». Непосредственно под заголовком было указано, что Дэмиэн, в порыве ирландского энтузиазма, сочинил и набрал все сам, ни с кем не проконсультировавшись,— заявление откровенное, но пробуждавшее сомнения в правдивости всего изложенного. Зато сама за себя говорила огромная фотография пересмешника с подписью:

БОГ ОБРЕТЕН ВНОВЬ!

ПТИЦА НЕ КАНУЛА В НЕБЫТИЕ!

Этому заголовку суждено было приковать к Зенкали внимание всего мира.

Конечно, находка дерева омбу и пересмешника — событие, само по себе сенсационное во всемирной биологии и заслуживающее того, чтобы весь мир засуетился. Но прибавьте к этому, что открытие было сделано в долине, куда практически не ступала нога человека и которой вдобавок грозило затопление, а птица являлась старинным божеством аборигенов,— и любой газетчик вам скажет, что этого вполне достаточно для начала новой мировой войны. А поскольку к тому же через два дня в порту Дза-мандзара должна была пришвартоваться «Императрица Индии» с войсками, оркестрами и Очень Важными Персонами на борту, то объективно описать ситуацию, которая складывалась на Зенкали, мог только непредубежденный историк.

На следующее утро отец и дочь Дэмиэн, Ганнибал и Питер направились в здание парламента. Парламент располагался в большом уютном зале с алыми, обитыми кожей креслами, спинки которых были сделаны в виде двух полумесяцев. Перед креслами стоял громадный деревянный трон, над ним нависал балдахин с изображениями дельфина и пересмешника. Беломраморный пол был устлан малиновыми коврами. Малиновые занавески ниспадали толстыми складками, прикрывая окна, сквозь которые в залу струился солнечный свет. Вся четверка расселась на деревянных скамеечках на высоко расположенных хорах, похожих на ласточкины гнезда, прилепившиеся в одном из углов. Это были места для Очень Важных Персон и для прессы.

Королевский секретарь Эймос Гумбалу блестяще справился с заданием, и ассамблея собралась в полном составе. Слева места занимали фангуасы, справа — гинка. Большинство племенных вождей носили традиционные белые или пестрые одеяния и тюбетейки, украшенные богатой вышивкой, но несколько были одеты по-европейски. Среди этих последних бросался в глаза Лужа, одетый в изысканный костюм цвета бархатной синей ночи, бледно-желтую рубашку цвета примулы, ярко-голубой шелковый галстук и новые туфли под цвет рубашки.

Ровно в полдень фанфаристы во дворе парламентского здания возвестили о прибытии Его Величества в собственной королевской карете, которая была гораздо больше других и роскошно украшена. Экипаж подкатил к ступеням, и вышел Кинги — в бледно-лавандовой мантии и элегантных черных сандалиях с золотыми пряжками. На голове его была надета маленькая расшитая золотом тюбетейка. На одной руке красовалось кольцо с квадратным аметистом размером с почтовую марку. В другой он держал свиток. Его лицо было невозмутимо спокойным, так что нельзя было догадаться, что у него на уме. Видя, каким отдохнувшим и расслабленным выглядит владыка, Питер подумал: «Никому и в голову не придет, что он и Ганнибал целую ночь трудились над заявлением, которое Кинги сейчас огласит». Высокий и статный, он шествовал по малиновому ковру, ведущему к трону.

Все присутствующие встали и поклонились. Направляясь к трону, Кинги постоянно кивал головой направо и налево. Каждый дюйм его шестифутового тела был исполнен величия, а походка, несмотря на огромные габариты, была мягкой и скользящей. Поднявшись по ступеням на трон, он повернулся, поприветствовал собравшихся в зале кивком головы и сел. Тут же по всему залу раздались шум и скрип — это вслед за монархом садились участники встречи. А вот и Лужа собственной персоной — так нежно хлопает себя пальчиком по коленке, а глаза — ну, совсем без выражения, как у рептилии! Интересно, как-то он воспринял новость? Кинги неспешным, но решительным жестом вынул футляр с очками и нацепил их на нос, после чего медленно, с достоинством развернул свиток.