Червонная Русь - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 22

– И с каких только девок снял! – бормотала Прямислава, глядя, как Зорчиха раскладывает их «обновки». Никогда в жизни она не носила чужой одежды, да еще такой грубой, и весь этот замысел с переодеванием казался ей глупым и унизительным. – Ну, мы и так не царицы цареградские! – Она посмотрела на свой подрясник, потом на собственную рубаху, надетую на Кресте, – мирское, из хорошего коричневого сукна, но скромное, приличное для монастыря платье. – Зачем же еще холопками рядиться!

– Не так уж он и глупо решил, Мирон-то! – неожиданно поддержала сотника Зорчиха, подходя к ней с одной из «обновок» в руках. – Давай-ка, голубка, одевайся! Бог его знает, Сухмана этого, кто он такой, а по виду как есть половец. От них хорошего не дождешься. Завезет еще правда, куда ворон костей не заносил! Ни князь Юрий, ни князь Вячеслав не найдут потом! От греха подальше, тут и мышью прикинешься, не то что холопкой! Одевайся, целее будем.

Прямислава с неохотой развязала платок, распустила пояс и потянула с плеч подрясник. Это тоже была чужая одежда, но, во-первых, она принадлежала хорошо знакомой Кресте, а во-вторых, напоминала о монастыре, который за эти годы стал для Прямиславы настоящим родным домом. Но застиранная холопская рубашка неизвестно с какой девки – совсем другое дело! На такое унижение можно было пойти только в самом крайнем случае, а Прямислава не была уверена, что он наступил. От природы не робкая, она выросла с мыслью о своем достаточно независимом и защищенном положении и не привыкла бояться ничего, кроме неуважения со стороны злополучного Юрия Ярославича. Несмотря на испуг сотника Мирона и уговоры Зорчихи, она не очень-то верила, что ей посмеет причинить зло какой-то проезжий человек, пусть даже половец и обладатель двухтысячного войска. Так зачем ей рядиться холопкой? Если откроется правда, она будет выглядеть глупее глупого! Все это приключение уже становилось из ряда вон выходящим по своей нелепости: сначала она из княгини Прямиславы Вячеславовны стала послушницей Крестей, а теперь из послушницы делается Юрьевой холопкой! Куда уж хуже!

Крестя не возмущалась: с явным облегчением она рассталась с платьем княгини и натянула холопскую рубаху, бросая тоскливые взгляды на свой старый подрясник.

– Как-то… простоволосой… грех… – бормотала она, провожая глазами платки, которые Зорчиха вместе с прочей одеждой и хорошими башмаками сунула в ларь.

– Бог простит! – утешала Зорчиха. – Вы, голубки, если увидят вас чужие, руки прячьте. По руке сразу видно, что вы ни серпа, ни грабель сроду не держали, ведер не таскали, репы не пололи. Беленькие вы обе… – Она оглядела их лица и шеи, которые никогда не жгло луговое и полевое солнце, и неодобрительно покачала головой: – Ну, ладно, после зимы все теперь такие бледные. Руки прячьте. А будут с вами говорить – молчите, будто вы глупые, ничего не понимаете. Ты, голубка, глаза опускай, авось обойдется.

С этим предостережением она обратилась к Прямиславе. За Крестю можно было не бояться: она и сама не пикнет.

Сотник Мирон уже извелся, ожидая в верхних сенях, и нетерпеливо постукивал в дверь. Зорчиха впустила его: окинув девушек быстрым взглядом, он радостно закивал:

– Вот и славно, вот и хорошо! Теперь вниз пойдем! Только вот что… – Он остановил Прямиславу, которая вслед за Зорчихой уже шагнула к двери. – Так идти не надо, а то спросят, чего вы тут делали. Вот хотя бы… Пожитки перетаскивали.

Он кинулся к ларю и вывалил на пол целую кучу какого-то тряпья: тощий старый тюфячок, жалкую засаленную подушку, похожую на мешок с чем-то мокрым, какой-то облезлый беличий полушубок – и всем этим почтительно нагрузил Прямиславу и Крестю.

– Держи, княгиня, держи, красавица. Ну, понимаю, ну что же делать, видит Бог! За тряпьем и не разглядят вас, пройдете. А то там внизу людей полно, таких красавиц как же не заметить! Иди вперед, бабка, а мы за вами.

Зорчиха первой спустилась с лестницы в просторные нижние сени, Прямислава и Крестя за ней. Внизу действительно было много незнакомых кметей, приехавших с «Сухманом Одихмантьевичем». Осторожно выглядывая из-за полушубка, Прямислава еще раз убедилась, что говорят все по-русски и что больше тут нет ни одного половецкого лица.

Они прошли через сени, своей ношей расталкивая приезжих, кто-то со смехом хватал их за руки, желая получше разглядеть, но Зорчиха охраняла их, грозно покрикивая, сотник Мирон суетился, а навстречу им уже торопилась ключница Прибавка с челядинками, несшими наверх новые перины и одеяла. Увидев трех женщин на лестнице, она окинула их быстрым взглядом и посмотрела, куда Мирон поведет своих подопечных.

Сотник благополучно вывел девушек и няньку во двор, а там затолкал в клеть, дверь которой была чуть в стороне от крыльца. Внутри не было никого из чужих, только местная челядь, и Прямислава с облегчением бросила полушубок прямо на земляной пол. Она чувствовала себя до крайности глупо, переряженная и нагруженная какой-то дрянью. Челядь, толком не знавшая, кто эти две девушки из терема, смотрела на них с изумлением, а Мирон был доволен.

– Вот и слава Богу! – приговаривал он. – Вот тут и побудьте. Калина, друг дорогой, устрой девицам на ночь лежаночки поуютнее, они у нас нежненькие, на сене спать не привыкли. Дай им какое-нибудь дело в руки, а то, не дай Бог, кто из этих зайдет, а они так сидят.

Удивленная старуха принесла большое решето гороха и поставила перед Прямиславой. Прямислава посмотрела на него и сердито вздохнула. Спасибо, что их еще не посадили за каменный жернов!

Поначалу никто их не тревожил, челядь занималась своими делами. Прямислава пробовала расспрашивать о войске, пришедшем в село, но толком сообщить никто ничего не мог.

– Слышь, вроде перемышльские! – Один из холопов пожал плечами и оправил на себе некрашеную и криво сшитую рубаху.

– Куда же они едут?

– А леший их знает!

– Но что-то они говорят?

– Да какой леший их слушал? Что нам, другого дела нет?

Прямислава досадливо вздохнула: что взять с глупого холопа?

Надо же – Перемышль! Ростиславичи и Мономашичи в последние годы то воевали, то мирились, но, если подумать, князь Юрий в Турове им выгоднее, чем Вячеслав Владимирович. Но если Сухман Одихмантьевич идет на помощь ее мужу, то почему сотник Мирон так обеспокоился, почему находит нужным ее прятать?

Однако если войско из Перемышля дошло до Припяти, значит, владимирский князь Андрей его через свои земли пропустил. Пропустить помощь к Юрию Ярославичу, противнику его родного брата, князь Андрей не мог. Так что же все это означает?

Начало темнеть, перемышльцы устраивались на ночлег. Ростислав Володаревич успел уже побывать в отвоеванных горницах и, конечно, никого там не нашел, кроме старой бабки, взбивавшей перины.

– Вниз, в клеть, их увели и в холопок перерядили! – шепнула ему тайком Прибава. – Сама видела! В клети они. Она, княгиня, и при ней бабка и девка.

Ростислав кивнул: любопытство разбирало его все сильнее.

– А что это у вас в селе все бабки старые? – спросил он за ужином, глядя, как челядинки, дородные бабы в годах, расставляют на столе миски с капустой и режут караваи. – Неужели помоложе ни одной нет?

– Ну… всякие водятся… – неуверенно ответил тиун Калина, понимавший, что в такой толпе мужчин рано или поздно кто-нибудь непременно спросит о девках.

Ой вы девки, наши девушки! Вас немало было сеяно, Да и много уродилося! – пропел Мировлад, в любой поход возивший с собой гусли.

– Нашел бы ты нам хоть парочку, чтоб угощали! – под общий смех продолжал Ростислав. – Помоложе, покрасивее. А то прислал каких-то медведиц, как пройдет, боком заденет, так все с ног валятся!

Тиун пожал плечами и вышел из гридницы. Вскоре появились две или три молодые женщины; у дверей возникло озабоченное лицо сотника Мирона. У ворот княжьего двора Ростислав Володаревич поставил дозорных, поэтому он не мог без вопросов вывести двух девушек в село и боялся даже пробовать, чтобы не привлекать к ним внимания. Найдя глазами ключницу, он взглядом спросил, что это накатило на их гостя. Прибава развела руками: известно, дело молодое!