Червонная Русь - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 41

И тут до всех постепенно стало доходить, что происходит. Прямислава, слушая пылкие излияния, мысленно сочинила было целую повесть: что кто-то из туровских бояр любил Забелу, но долго отсутствовал и даже не знал, что семья его возлюбленной в жестокой нужде и саму ее продают за долг, а теперь отыскал ее, чтобы выкупить. Оттого-то она так небрежно отзывалась о женихе «с поросячьими глазками».

Но при последних словах все стало ясно, досужий вымысел растаял, как дым. Прямислава вспомнила это лицо, мельком виденное в последний раз года три, а то и четыре назад. Это был Юрий Ярославич – такой же красивый, такой же щеголеватый и нарядный, но с мешками под глазами, с резкими глубокими морщинами на лбу, с первой сединой среди русых волос на висках.

Прямислава задрожала: она ждала этой встречи и готовилась к ней, но не могла и вообразить, что она произойдет таким странным и даже нелепым образом! Что беспутный муж застанет ее в горнице в одной рубашке, с расплетенной косой и примет за нее ее же собственную холопку! «Что же за судьба у меня такая! – промелькнуло в мыслях. – В который уже раз за меня другую принимают!» Перепутать ее с Крестей, которая, в новом свежем подряснике и новом черном платке, с серебряным крестом на груди, скромно сидела в уголке, Юрий Ярославич, конечно, не мог, но красота и стать Забелы ввели его в заблуждение, а одежда не могла помочь, поскольку обе они были только в исподних рубашках.

Но теперь, в отличие от прошлых случаев, держать его в этом заблуждении не было никакой надобности.

Ошарашенная Забела перевела взгляд на Прямиславу. Юрий Ярославич проследил за ее взглядом и переменился в лице. Он увидел бы Прямиславу раньше, если бы Забела не оказалась между нею и дверью, когда он сюда ворвался. У окна в маленьком резном креслице, выложенным рыбьим зубом [53], сидела девушка, тоже стройная и красивая, тоже в рубашке, с распущенными волосами, и выражение ее лица ясно говорило, что она-то лучше всех поняла его поведение. Князь Юрий не помнил лица своей девочки-жены, но узнал черты тестя, Вячеслава Владимировича. Белизна лица и рук, золотой крестик на шее, а главное – строгий, пристальный, тревожный взгляд девушки у окна лучше всяких слов объяснили ему его ошибку.

– Батюшки святы! Пресвятые угодники! Прасковья Пятница! – бормотала Пожариха. Сидя у самой двери, она видела влетевшего гостя только со спины, но тотчас распознала фигуру и голос того, кто недолго побыл хозяином в этом самом доме. – Князь Юрий!

Крестя при этом имени перекрестилась, вспомнив свои недавние приключения, и возблагодарила Бога, что Юрий Ярославич появился только теперь, когда ее, послушницу из Апраксина монастыря, уже никто не принимает за его жену. Да она умерла бы от стыда, если бы он накинулся со своими объятиями на нее!

– С пьяных глаз ты, что ли, Юрий Ярославич, врываешься? – наконец овладев собой, слегка дрожащим от волнения и негодования голосом произнесла Прямислава и встала. Князь Юрий сделал движение, но она решительно вытянула руку, точно заграждая ему путь. – Не спросясь, не постучавшись, лба не перекрестив, хуже лешего! Стыдно смотреть на тебя!

– Прости, Вячеславна, душа моя! – растерянно, но с чувством ответил Юрий Ярославич, теперь уже точно зная, к кому обращаться. – Виноват, что не предупредил, не спросился… Не было терпения ждать, так хотел увидеть тебя поскорее…

– Вот и встретились! Раньше-то я только от людей знала, а теперь своими глазами видела, как ты с холопками обнимаешься! – Прямислава говорила строго, но при виде растерянного лица князя Юрия нелепость их положения начала ее смешить. – И жены не стыдишься! Хоть Бога постыдись, он-то все видит!

– Да разве я… – Юрий Ярославич было протянул руки к Забеле, точно она могла как-то посвидетельствовать в его пользу, но та сердито погрозила ему кулаком, и он опять обратился к Прямиславе: – Вячеславна, свет мой, зачем смеешься, зачем сердце мое раздираешь! Наговорили тебе на меня злые люди! Лань моя любезная! Да разве у меня могло хоть в мыслях быть…

– Теперь-то я лань любезная, а в те семь лет где же ты был? На словах ты вон как разливаешься, а в лицо меня не знаешь, оттого и в лужу сел!

– Да ведь узнал же! В первый миг от радости в глазах помутилось, от радости, что наконец-то я с тобой! Звал я тебя с собой в Туров – не захотела ехать, посылал за тобой – исчезла! Гнался я за тобой, как сокол за уточкой, вот, наконец, дал Бог радости!

Он говорил так пылко, увлеченно, что можно было подумать, будто все эти годы его и жену разделяли высокие горы и быстрые реки, а какие-то неведомые враги не позволяли эти препятствия преодолеть. Незнакомый человек ни на миг не усомнился бы в его преданной любви к жене, но Прямислава хорошо знала, что все это время их разделяли всего лишь две берестейские улицы и торг. Ему было очень просто ее повидать, если бы он этого захотел. Она давно не ребенок – если бы Юрий Ярославич помнил свой долг, то ему следовало еще пару лет назад взять ее из монастыря в дом. Теперь у них уже мог бы родиться ребенок…

– Выйди, Юрий Ярославич! – велела Прямислава. – Не одета я, не могу гостей принимать. Батюшка мой будет с тобой говорить, а я не буду.

– С кем же мне говорить здесь, как не с тобой, душа моя? – негромко ответил князь Юрий, и от нежного взгляда его печальных голубых глаз у Прямиславы дрогнуло сердце. Под черными бровями эти блестящие, страстно одухотворенные глаза горели, как два живых сапфира. – Ведь обвенчали нас с тобой, Бог нас благословил быть единым духом и единою плотью. У кого же еще найду я любовь и защиту, как не у тебя, родная моя, березка белая!

Но именно упоминание о Боге и венце привело на память Прямиславе самые непростительные его прегрешения.

– Под какой же березкой ты свой венец обронил? – сурово спросила она, вцепившись в спинку кресла. – Через тебя и я с десятком холопок купленных стала «единым духом и единой плотью».

– Лгут люди! – Юрий Ярославич поднял было руку перекреститься, но отчего-то передумал. – О тебе одной я…

– И игуменья Евфимия лжет? – перебила его Прямислава, которой было противно слушать его ложь. – На торгу твои голубушки хвалятся, совсем стыда не имеют! Сама я такую встречала, у людей не спрашивала! Ты не гнушался за своими же холопами обноски донашивать, да я не такова! Мне от твоих холопок наследства не надо! Ступай отсюда, а то придется мне людей звать!

– Позову! – Пожариха наконец вскочила, и ее ключи загремели, как оружие перед битвой. – Вот ведь упились вчера – не знают, где упали! Тут хоть орда целая ворвется, никто и не пошевелится! Где вы все, лешие? Не видите, кто тут ходит! – во всю мочь заверещала она, открыв дверь в верхние сени.

Князь Юрий окинул взглядом женщин: Прямислава по-прежнему сжимала побелевшими пальцами спинку кресла, Забела приняла боевой вид, Анна Хотовидовна встала с места, точно готовясь защищать свою княжну. Его замысел ошеломить жену внезапным наскоком провалился, и он сам был виноват в своей глупой ошибке, которая все погубила. Не дожидаясь, пока крики Пожарихи кто-нибудь услышит, Юрий Ярославич быстро повернулся и вышел, не перекрестясь на образа и ни с кем не прощаясь.

И только когда шаги его стихли, Прямислава вдруг осознала, какой груз все это время лежал у нее на плечах, и села не глядя, едва не мимо лавки. Ее колотило, хотелось плакать и смеяться. Вот она и познакомилась с мужем! Но в мыслях ее все смешалось: все то, что она раньше знала о нем, и то, что сейчас увидела сама, никак не складывалось в целую картину. Она не понимала, как ей следует относиться к нему и что теперь делать. Легко было отвергать его, пока он был где-то за лесами. Но вот он здесь, ее муж, с которым ее когда-то так торжественно венчал нарочно для этого приехавший в Берестье туровский епископ Симон. И хватит ли у нее духу сказать, глядя ему в глаза, что она отвергает благословение Божие, венчавшее их «честью и славой», соединившее их навеки «во един дух и едину плоть»?