Червонная Русь - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 69

Прямислава с тяжелым вздохом принялась развязывать поясок. Но Ростислав, увидев ее в грубой и еще влажной рубахе, неожиданно улыбнулся: ему вспомнилось село Ивлянка, клеть, освещенная факелами, и девушка в простой рубашке, которая сразу показалась ему прекрасной, как византийская царевна… И Прямислава, видя его улыбку, догадалась, о чем он подумал. На сердце у нее стало так легко и радостно, как будто они уже одолели все препятствия и благополучно миновали все бедствия.

– Давай, пошли! – Ростислав отворил дверь, и Прямислава вышла из кельи, без сожаления бросив на скамью последний остаток своего третьего по счету приданого.

Как три тени, они прокрались через темный двор спящего монастыря, скользнули к кладовым. Отец Ливерий ждал их у двери с ключом в руке.

– Идите, запру за вами, – торопил он. – Уж скоро к заутрене ударят, а мне дела много, пострижение у нас.

– Это кто же в монахи надумал? – мимоходом полюбопытствовала Забела. – Тут такое делается… Ой, кто это? – вдруг вскрикнула она.

В темном переходе внезапно обнаружилась темная фигура, и Прямислава похолодела: кто-то выследил их! Но этот кто-то вдруг упал на колени, цепляясь за руку Ростислава, и шепотом взмолился:

– Княже! Возьми меня тоже, смилуйся!

– Да ты откуда взялся? – Изумленный Ростислав вырвал руку. – Ты кто такой?

– Доброшка я, из Завадовой дружины. Меня тоже выдать хотят, а я ни туда ни сюда не хочу, – неразборчиво и непонятно бормотал тот, и Прямислава теперь тоже узнала третьего товарища Завады, бывшего с ним в ту роковую ночь, когда погиб князь Ярослав. Доброшка был еще совсем молодой парень, лет восемнадцати, с кудрявыми светлыми волосами, и его умоляющие голубые глаза были налиты слезами.

– Отец Ливерий вон предлагает, и надо бы соглашаться, жить-то хочется, я еще совсем молодой! – бормотал он, не вставая с колен и протягивая руки то к Ростиславу, то к Прямиславе и игумену. – А это какая же жизнь, недостоин я и не сумею, у меня невеста есть, Ярцева дочка, как же она теперь?

– Ты как узнал-то? – нахмурясь, спросил Ростислав, которого Доброшкина невеста сейчас совершенно не интересовала.

– Так я же не дурак! Я видел, отец игумен вас что-то двоих по двору водит, а девицы ваши в келье сидят. Знамо дело, без девиц вы никуда, но и в монастыре они же не останутся, монастырь-то мужской! Все спят или молятся, а мне ни сон, ни молитва не идут, все думаю, как бы мне от беды избавиться. Ну, а потом вижу, ты, князь Ростислав, по двору идешь, а на платье песок и земля, значит, где-то ты знаешь выход на волю! Возьми меня, княже, век буду тебе служить. В огонь кинусь, но только чтобы не так, зазря пропадать! Не убивали же мы никого, Завада хоть шел за тем черным бесом, а я-то просто за Завадой! Как же не идти, когда он у нас старший! Ну, княже, возьми меня, неужели бросишь человека пропадать?

– Челнок перевернется! – Ростислав вздохнул. – Ну, пойдем, беда с тобой! Только ты учти, с того конца райские врата тоже не ждут.

– Все лучше, чем на виселицу вверх ногами! – Доброшка оживился и сразу повеселел. Вскочив на ноги, он отряхнул подол и засуетился, пропуская девушек в кладовку, стараясь устранить с их пути все препятствия, норовя одновременно закрыть дверь и поклониться игумену: – Благослови, отец Ливерий, сделай милость! Увидимся или нет, а я твой раб до гроба!

– Бог благословит, чадо! – Отец Ливерий перекрестил всех по очереди, а потом стал прилаживать назад замок на дверь, закрывшуюся за Доброшкой.

Вскоре все четверо уже были в пещерке над берегом. Девушки шепотом стонали, пытаясь отряхнуть с лица, рук и платья прилипшую холодную глину и мокрый песок.

– Аж на зубах скрипит! – возмущалась Забела, старясь вытереть щеку, но только перенося на нее новый песок с руки.

– Ничего, пока целоваться не будем! – в досаде подгонял ее Звонята. – Давай быстрее, уже светает скоро! Ой, а это что за черта вы с собой тащите?

– Да уж не хуже тебя черт! – шипела в ответ Забела. – Водоросли-то сними с ушей, чисто водяной!

– Ой, рубахи на вас белые, увидят с того берега! – Ростислав снял с себя темный плащ и завернул в него Прямиславу.

– А теперь тебя увидят! – шепнула она. – Лучше уж нас – если что, за русалок примут. Еще бы волосы распустить, да мешать будут.

– Пусть лучше девок, это верно! – согласился сзади Доброшка. – Я бы увидел, точно бы подумал: русалки! Кому же в голову придет, что тут сама княжна!

– Спят небось! – Звонята, прищурившись, посмотрел в сторону темного стана, где уже погасли костры и высоко над луговиной появилась первая светлеющая полоска неба. – Самое сонное время перед рассветом: бывало, будят тебя на стражу, а глаза не продерешь, хоть убейте! Был бы конный полк хороший, вот сейчас бы на них из ворот и ударить! Так бы побежали, милые, что только за Галичем опомнились бы!

Звонята первым спустился в лодку, потом Ростислав помог девушкам перебраться вниз, где Звонята ловил их и пересаживал в челнок. Доброшка в темноте ухитрился-таки попасть мимо челнока и искупался, но у него хватило самообладания промолчать, даже погрузившись внезапно в воду с головой. Его втянули в челнок и кое-как устроили.

Места было мало, и приходилось сидеть почти не шевелясь. Прямислава и Забела крепко держались друг за друга, Звонята на корме осторожно правил веслом. Челнок двинулся вверх по реке.

На другом берегу по-прежнему было тихо, легкий шум, даже если его и можно было расслышать, не привлек внимания спящего стана.

Наутро ворота Белза распахнулись, и городские бояре впереди народа вышли навстречу князю Владимирку.

– Исполняем твою волю, князь Владимирко Володаревич! – сказал ему тысяцкий Немир Самсонович и поклонился. – Владей нами, как отец твой владел, только не разоряй город, не губи невинных.

– Убийцы брата моего где? – не сходя с коня, спросил князь Владимирко.

Князь Юрий рядом с ним молчал, но нетерпеливо оглядывал головы толпы в воротах, словно надеялся увидеть там и свою «добычу».

– Все, что в Белзе есть, – в твоих руках, княже! – Немир Самсонович снова поклонился. – Возьми кого хочешь и суди, как Бог тебе велит.

Князь Владимирко вошел в город и занял посадский двор. Его брата Ростислава Володаревича там не было, не было и его невесты, туровской княжны, и многочисленные свидетели могли указать только на то, что всех тех, кого князь Владимирко жаждал заполучить, увел отец Ливерий.

В Панкратьево-Солокийском монастыре игумен сам вышел навстречу Владимирковым кметям.

– Кого ищете, чада? – приветливо спросил он.

– Заваду, Будилу, Доброшку… – начал Переяр Гостилич и запнулся.

– Нет больше в городе Завады и Будилы, умерли они! – спокойно ответил игумен.

– Как – умерли? – Воевода не поверил. – Как же так сразу? А ну-ка, покажи-ка! Где они?

– Умерли для мира! – подтвердил отец Ливерий, и монахи, черным полукругом стоявшие за его спиной, степенно закивали. – Нет больше Завады и Будилы, а есть смиренные иноки Серафим и Захарий. А прочих в монастыре моем нет, тому Бог свидетель. Хотите – ищите, чада мои.

Неизвестно, успел ли князь Юрий Ярославич схватить кого-нибудь в объятия на этот раз, прежде чем убедился, что его единственная надежда оставить законных наследников снова ускользнула. Известно только, что уже после полудня несколько конных отрядов были разосланы князем Владимирком во все стороны от Белза, чтобы найти тех, которые не умерли для мира, но не менее таинственным образом исчезли из обложенного со всех сторон города.

Глава 11

Осиновый челнок резво скользил вверх по реке, и равномерное покачивание убаюкивало. Прямислава, совершенно не доверяя вертлявой долбленке, для благополучного перемещения в которой требовался известный навык, старалась сидеть прямо, не теряя равновесия, но возбуждение близкой опасности уже прошло, сказывалась бессонная ночь. Темные берега, на которых уже обозначились под сереющим небом контуры зарослей, равномерно проплывали мимо, отупляя и усыпляя, и она не раз принималась невольно дремать, а потом вдруг просыпалась, как от толчка, с ощущением, будто падает в пропасть, и в испуге цеплялась за Забелу. Звонята все греб на корме, подгоняя челнок, и мог, казалось, грести так хоть трое суток подряд.