Королева озер - Рид Томас Майн. Страница 13
Глава VIII. СТРАННОЕ ПИСЬМО И АРЕСТ
Как уже говорилось, во время американской оккупации мексиканской столицы работу полиции выполняли наши солдаты. Для этого выделялись определенные соединения, и первое место среди них занимали «конные стрелки», отборные солдаты, более умные, образованные и потому более надежные. Конечно, и мы, офицеры конных стрелков, по очереди сутками дежурили, патрулируя город.
Через неделю после нашего ужина в Эспириту Санту мне как раз выпало дежурство. Наступил вечер, и так как я не был ограничен местом пребывания, то провел несколько часов там, где счел наиболее приятным, – в «Национальном театре». Мексиканский театр называют одним из лучших в мире, наравне с миланским «Ла Скала» или гаванским «Таконом». В ложах сидят важные сеньоры в самых модных мексиканских нарядах; прекрасные черноглазые смуглые сеньориты блистают в великолепных шелках и сверкающих бриллиантах, – сомневаюсь, чтобы какой-нибудь другой драматический или оперный театр мог похвастаться более прекрасным обществом.
Испанская труппа (большинство артистов в Мексике испанцы) давала «Дона Хуана Тенорио» – родоначальника всех Донов Жуанов, Джиованни и Сезаров де Базанов. Пьеса, как ее ставят в испанском театре, занимает два вечера (и если в первый вечер сбор полный, импресарио уверен в успехе и второго). В перерыве между многочисленными действиями я вышел из театра, чтобы дать указания расположенным здесь нашим часовым. Закончив, я уже собрался возвращаться, как услышал голос:
– Сеньор капитан! Нельзя ли поговорить с вашим превосходительством?
Я обернулся и увидел говорящего – какого-то оборванца.
Приглядевшись, я узнал его. Это был тот самый pelado, который отвечал на мои вопросы на Пасео де Лас Вигас и чьи предложения дальнейших услуг я с негодованием отверг.
На этот раз я собирался прогнать его, но меня остановило одно соображение – относительно индейской девушки. С того дня, как она поцеловала мне руку – как приятно вспоминать об этом! – я ее не видел. Ее брата тоже. Их лодка больше не приходила на рынок. Вспоминая слова юноши, я уже отчаивался увидеть их снова. А тут передо мной человек, который утверждает, что знаком с ними. Он может сообщить мне что-нибудь полезное. Поэтому, отказавшись от первоначального намерения, я ответил:
– Конечно, мой добрый друг. Что вы хотите мне сказать?
– Не очень многое, сеньор, но вначале позвольте поблагодарить вас за снисходительность. При нашей предыдущей встрече, если ваше превосходительство помнит, вы меня оборвали. Я чувствовал себя оскорбленным и не стал бы к вам обращаться, если бы дело шло только обо мне. Но это не так.
– О ком же? – спросил я, и при этом сердце мое забилось чаще.
– О том, кто высоко ценит ваше превосходительство. Более того – восхищается вами!
Я с беспокойством переспросил:
– Кто же это?
И ни один мужчина не чувствовал бы себя счастливее, чем я, когда услышал ответ:
– Королева озер.
Такие слова заставили забыть о недоверии, которое вызывал у меня этот человек, и я с радостью приготовился слушать, что еще он скажет.
– Ваше превосходительство, – продолжал он, очевидно, заметив мое возбуждение, – мне поручено передать вам кое-что. Я исполняю роль почтальона. Так что пусть muehachita говорит сама. Наверно, ее вы выслушаете с большим желанием, чем меня. – С этими словами он достал письмо и протянул мне.
Я подошел к фонарю и прочитал сделанную от руки надпись, занимавшую весь конверт. На конверте было написано:
Роr el Capitan, Commandante de los dragones, en cuartel acerco el Paseo le las Vigos (Капитану, командиру драгун, расквартированных вблизи Пасео де Лас Вигас).
Мои люди не драгуны, но ошибка вполне понятна, и письмо было адресовано именно мне. Распечатав конверт, я прочел:
Senor muy estimado (Уважаемый сеньор), когда мы виделись в последний раз, вы сказали, что вам интересно было бы увидеть чинампы. Если не передумали, возможно, вы захотите увидеть нашу. Отец и брат примут вас с радостью. Нет необходимости говорить, что и я тоже. Ах, сеньор, думая о том, что вы сделали, могу ли я поступить иначе? Salvador mio (мой спаситель), я всегда буду вспоминать вас с благодарностью и рада буду снова увидеться с вами. Но это невозможно, если вы не приедете ко мне, потому что отец больше не отпускает меня в город. Скажите, что приедете – ради меня!
P. S. Наша чинампа на озере Чалько, за Тлалхуаком. Но вам не понадобится проводник. Тот, кто доставит письмо, старый друг моего отца и знает дорогу. Он привезет вас в своей лодке.
Я прочел письмо со смешанным чувством удивления, радости и боли. Меня удивило то, что оно вообще было написано. Радовали выраженные в нем чувства. А боль причинили бойкость и смелость. Я вспомнил намеки этого человека при первой нашей встрече о том, как легко мне достичь цели, вспомнил слова полковника Эспиносы о том, чему он сам был, свидетелем. Письмо, казалось, все это подтверждает. «Ради меня! – Лорита»… Несомненно, странное выражение, учитывая, что я никогда не говорил с нею о любви, даже не льстил ей. А ведь она, наверно, привыкла к лести! И после того, что видел полковник Эспиноса, после ее встреч с тем человеком, она называет меня спасителем. Неужели это обман? Я почти готов был поверить, что она поцеловала мне руку совсем с иной целью, далекой от той, что я ей приписывал! Неудивительно, что содержание письма причинило мне не только радость, но и разочарование.
Но, может быть, я ошибаюсь, неверно сужу о ней. Должно быть, так и есть, и все объяснится. Письмо написано мужским почерком, значит, писала не она сама. Скорее всего, она вообще не умеет писать. Несомненно, писал один из писцов, которого она наняла. В общих словах передала, что хочет сказать, а он облек послание в сентиментальные выражения, какие, по его мнению, обрадуют получателя. Я знал, что у писцов есть такая привычка.
Думая о письме в таком свете, я находил в нем меньше недостатков и был склонен принять столь неожиданно пришедшее приглашение. Я решил, что, встретившись с ней лицом к лицу, смогу понять, действительно ли она чистая, невинная девушка, какой мне показалась при первой встрече.