Отважная охотница. Пропавшая Ленора. Голубой Дик - Рид Томас Майн. Страница 68

Занавес падает. Наша драма окончена, и эпилог ее краток. Кровавые и воинственные сцены сменились картинами мирной жизни подобно тому, как стремительный поток, бурно вырвавшись из горного ущелья, спокойно катит свои воды по широкой равнине. Наши друзья — юты, с которыми мы встретились на следующий день, снабдили нас всем необходимым для путешествия через прерии. Они предоставили в наше распоряжение отбитый у арапахо фургон и упряжку мулов.

Не без сожаления расстались мы с Арчилети, Верным Глазом и Патриком О'Тиггом, который был уже на пути к выздоровлению и впоследствии, как мы потом узнали, совершенно оправился от своей страшной раны. Мексиканский траппер помог обоим солдатам добраться до долины Таоса, откуда со следующим караваном золотоискателей они направились через Колорадо в Калифорнию.

Подробный рассказ о нашем возвращении, как ни приятно было бы его писать, вряд ли может заинтересовать читателя. Великан скваттер правил фургоном и заботился о мулах. Он разговаривал мало, но, судя по всему, был счастлив. Мы с Уингроувом тоже были счастливы, постоянно обмениваясь с нашими любимыми бессвязными словами беспредельной нежности и красноречивыми взглядами, полными любви. Мы благополучно прибыли в Суомпвилл. Там на почте меня ожидало письмо с траурной каймой. Оно извещало о смерти совершенно незнакомой мне дальней родственницы, скончавшейся на восьмидесятом году жизни. Оставшееся после нее небольшое наследство пришлось как раз кстати. Благодаря ему участок на Илистой речке был расчищен и приведен в порядок. Никто не узнал бы теперь вырубки скваттера! Бревенчатая хижина заменена прекрасным домом с двумя верандами, а небольшой клочок земли, засеянный кукурузой, превратился в великолепные обширные поля, на которых колышутся ее золотые султаны, зеленеют широкие листья табака и в изобилии зреют драгоценные коробочки хлопка. Никто не узнал бы и скваттера в старом почтенном джентльмене с длинным ружьем за плечами, объезжающем верхом на лошади обширную плантацию. Но это не единственная плантация на Илистой речке. Немного выше по течению вы видите другую, почти такую же. Нужно ли называть имя ее владельца? Это, конечно, молодой охотник, превратившийся теперь в преуспевающего земледельца. Обе плантации примыкают друг к другу и не разделены никакой оградой. Они простираются до усеянной цветами злополучной поляны, на которой развернулись известные нам события. Топор еще щадит окружающие ее леса.

Но не на ней, а в другом месте, не менее пленительном и тоже утопающем в цветах, глаз парящего орла видит счастливою группу. Это владельцы обеих плантаций и их жены — Мэриен и Лилиен.

Сестры еще в полном расцвете своей несравненной красоты, хотя обе они окружены счастливыми детскими личиками.

О любимая Лилиен! Твоя красота подобна цветку померанца, который кажется еще прекраснее рядом со своими плодами! В моих глазах она никогда не поблекнет. Я предоставляю другим устам воздать восторженные хвалы твоей сестре — отважной охотнице.

ПРОПАВШАЯ ЛЕНОРА

Глава I

СЕМЕЙНЫЕ ДЕЛА

Первое важное событие в моей жизни произошло 22 мая 1831 года. В этот день я родился.

Шесть недель спустя произошло другое событие, которое, без сомнения, повлияло на мою судьбу: меня окрестили и назвали Роландом Стоном.

Мой отец добывал кусок хлеба честной и тяжелой работой. Он был седельным и шорным мастером, и мастерская его помещалась на одной из темных улиц города Дублина. Имя отца было Вилльям Стон. Когда я вспоминаю о нем, гордость наполняет мою душу, потому что он был честным, умеренным и трудолюбивым человеком и очень нежно обращался с моей матерью и нами, детьми. Я был бы неблагодарным сыном, если бы не вспоминал с гордостью о таком отце!

В характере моей матери не было ничего замечательного. Я был маленьким буяном и, без сомнения, причинял ей много огорчений. Я склонен теперь думать, что она была ко мне довольна ласкова и относилась вообще лучше, чем я того заслуживал. За мою постоянную склонность убегать из дому и школы и пропадать по целым дням меня прозвали Роллингом Стоном (катящийся камень).

Мой отец умер, когда мне было около 13 лет; после его смерти нужда и несчастья поселились в нашем доме. Нас осталось четверо: моя мать, я, брат Вилльям, на полтора года моложе меня, и сестра Марта, на три с половиной года моложе меня.

После смерти отца заведывание мастерской и работу в ней принял на себя седельный мастер Матвей Лери, который более года работал с моим отцом перед его смертью.

Я ушел из школы и стал работать в мастерской, где Лери постепенно приучал меня к шорной работе. Он был удивительно терпелив, пытаясь научить меня мастерству.

Он также помогал моей матери своими советами и казалось, что искренне заботился о наших интересах. Дела мастерской Лери вел превосходно и весь доход аккуратно вручал моей матери. Большинство наших соседей отзывались о нем с величайшей похвалой; часто я слышал от своей матери, что она не знает, что было бы с нами, если бы его не было.

В то же время Лери обращался со мною очень ласково. Я не имел никакой причины не любить его. Однако же я его ненавидел!

Я сознавал всю несправедливость моей необъяснимой антипатии, но ничего не мог поделать с собой. Я не только с большим трудом переносил его присутствие, но мне даже казалось, что я никогда не видел более гнусного лица.

Даже в его присутствии я не мог скрыть своей антипатии, но он как будто не замечал этого и относился ко мне по-прежнему ласково. Все его попытки снискать мое расположение были тщетны и только увеличивали мою ненависть к нему.

Время шло. С каждым днем увеличивалось влияние Лери на наши дела и на мою мать, и в той же мере росла и моя ненависть к нему.

Моя мать старалась смягчить эту ненависть, напоминая мне о его доброте к нашему семейству, о его заботах выучить меня ремеслу и несомненной доброй нравственности и хороших привычках.

Я не мог возразить против этих аргументов, но моя антипатия не зависела от рассуждений: она была инстинктивна.

Вскоре для меря стало ясно, что Лери хочет сделаться членом нашего семейства. Мать была глубоко уверена, что он необходим для нашего существования.

Моей матери было около 33 лет. Она была видной и красивой женщиной и считалась владелицей дома и мастерской. Лери не имел за собой ничего. Он был только шорником, но, женившись на моей матери, стал бы хозяином и дома, и мастерской.

Было очевидно, что никакие мои усилия не могут воспрепятствовать этому; по мнению моей матери Лери был вполне достоин заменить ей ее первого мужа.

Я пытался говорить с ней, но не мог привести никаких аргументов против, кроме своего предубеждения.

Мое противодействие против замужества матери в результате вызвало с ее стороны холодность ко мне. Когда я окончательно убедился в твердости ее намерения быть женой Лери, я решил побороть мои предубеждения против мистера Лери, потому что знал о том влиянии, какое он будет иметь на меня, как отчим.

Но попытка эта была тщетна. Я не мог побороть свою ненависть к нему. Никогда я не видел такой большой и внезапной перемены, какая произошла с мистером Лери после женитьбы на моей матери.

Он больше уже не был прежним скромным работником, сразу перестал обращаться со мной ласково и заговорил таким повелительным и властным тоном, какого не допускал даже мой покойный отец.

Мистер Лери нанял человека, который работал в мастерской вместе со мной. Сам же мистер Лери всем своим поведением доказывал, что его дело заключается только в получении денег, заработанных нами.

Время он проводил в кругу своих новых знакомых, людей невоздержанных; домой же являлся почти постоянно пьяным и обращался с моей матерью грубо и жестоко. И это началось, когда не прошло еще и трех недель после свадьбы.