Игра шутов - Даннет Дороти. Страница 36
Темное лицо Лаймонда повеселело.
— Меня, как дрозда, откармливают хлебным мякишем и винными ягодами. — Он ловко придвинул к себе табуретку, сел и добавил: — Слыхал я, что ты отправляешься в Блуа с гепардами и с маленьким зверинцем Марии. Кто еще едет с тобой?
— Два парня, которым можно доверять. Потом, когда двор прибудет, понадобятся еще дрессировщики. На них можно положиться: это — великое братство. Я с ними со всеми знаком. Будет и Тош. Вы помните Тоша?
Лаймонд покачал черноволосой головой. Комната, в которой они с Абернаси разговаривали, представляла собой кладовку. Слева находился сливной желоб, а справа, совсем рядом с Лаймондом, высокий шкаф и откидная доска, уставленная чашками, мисками, ступками, кувшинами и весами. Протянув руку, Лаймонд взял каменный кувшин, открыл его и осторожно понюхал.
— Боже мой, Арчи, да ты можешь взорвать к чертовой матери все это собрание зануд и основать Царство Зверей. Кто такой Тош?
— Томас Ушарт его имя. Тошем его прозвали, когда он еще числился в подмастерьях у каменщика в Абердине, и это хороший друг: в беде не оставит. Он от рождения такой проворный, что может бороду оторвать у любого франта, да так, что и подбородок не зачешется. Подошвы, как говорится, на ходу срезает. — Абернаси весь так и горел от возбуждения — нечасто ему выдавался случай посплетничать. — Из Шотландии, конечно, ему пришлось уносить ноги, но вы должны поглядеть, как он выступает на канате — прекрасный номер у него, и ослик ему помогает. Когда он был в Блуа, ему составила гороскоп та дама, о которой я вам говорил, — она еще живет в доме под названием «Дубтанс» вместе с ростовщиком, но об этом из Тоша и слова не вытянешь. — Тут он прервался, проследил за взглядом Лаймонда и прибавил деловым тоном: — Я заметил, что вы еще в Руане смотрели на эти склянки. Разбираетесь в таких вещах?
Лаймонд закрыл кувшин и осторожно поставил его на место.
— Да, Арчи. Когда алмазная рука Сакрадеви 38) омывала мне раны теплой водой, я еще подумал, что ассортимент ты держишь довольно странный. Какие у тебя снадобья?
Пронзительные черные глаза на сморщенном лице глядели невозмутимо.
— Те самые, о которых вы подумали. Если б вы разбирались в слонах, то не удивлялись бы.
— Так каких же?
— Белладонна от кашля, оливковое масло, каким я вас мазал в Руане. Мыло и соль, и Аакка-юр-мудар… это наркотик. Гашиш, анаша и кухла — от расстройства желудка. — Его лицо жалостно скривилось. — Ужас, когда у слона желудок расстраивается.
— Могу себе представить, — заметил Лаймонд. — Что еще?
— Да вот — известковая вода: ею я натирал спину Хаги. Опиум как успокоительное. Камедь и воск против блох; мышьяк и рвотный орех как тонизирующее… наверное, все. Можете сами посмотреть. Запасы у меня большие, — заключил он поучительно, — потому что слоны — звери изрядных размеров.
Грохот внизу сделался непрерывным — дверь, кажется, начала подаваться. Лаймонд задумался.
— Сколько человек знают, что ты здесь держишь яды?
— Да почитай что весь двор, — ответил Абернаси. — Опиум и гашиш, в конце концов, пришлось запирать — эти юные наглецы так и подстрекали друг дружку попробовать. Вообще-то аптекари, из захудалых, торгуют этим добром. А в Бордо, Байонне, Памплоне его вообще навалом. Достают, когда приходят корабли со специями, через моряков и их жен. Знай только денежки плати.
— Все равно: ничего не запирай больше, — сказал Лаймонд. — Вообще ничего не запирай. Нужно, чтобы доступ ко всему был свободный.
— Да уж куда свободней, — промолвил Абернаси с подкупающим простодушием. — Сегодня утром я проверял яды и заметил, что пропало сто гранов мышьяка.
В наступившей тишине металлический звон внизу казался частью первобытного ритуала, дикой мольбой о прощении. Лаймонд спросил наконец:
— Кто заходил сюда? Смотрители? Может, поставщики?
Абернаси покачал головой:
— Смотрители тут ни при чем: это мои ребята. И поставщики сюда не суются — ведь гепардов готовят к отправке, они и так волнуются, не хватало еще посторонних в зверинце. Приходили столяры, проверяли дорожные клетки, и еще мясник, и жестянщик с ведрами, потом привезли пятнадцать бушелей конопляного семени для канареек — но никто внутрь не заходил, и один из моих людей наблюдал за гостями. А внутрь мы впустили кого… вас четверых, потом принца Конде — он заходил посмотреть медведя, на которого держал пари, — и еще детишек: королеву Марию и дофина, да тетушку Флеминг с ее мальчуганом, да еще Пеллакена, того, что присматривает за зверушками королевы…
— Зачем приходили дети?
— К зайчонку — он заболел, пришлось ему лекарство давать. Марии дарят много зверушек. Пеллакен от этого чуть с ума не сошел, потому что девчонка не хочет с ними расставаться, даже когда они вырастают. Ну и намаялся он, должен вам сказать, со взрослой волчицей, которая вымахала из крошечного щенка… А, вот еще. С Марией приходил маршал Сент-Андре и его жена. Это они подарили зайчонка. И вроде бы все… Нет, вру: Джордж Дуглас отирался здесь — спросил, знаю ли я, какого шуму наделал в Руане мой друг мастер Баллах. Лучше б ему при рождении повивальная бабка зашила рот.
— Королева-мать точно того же мнения… Вот незадача: дверь, кажется, выломали. Готов поклясться: это Стаюрт совершенствует свой словарный запас. Подведем итоги: здорово сработано, Арчи. Теперь у нас есть полный список подозреваемых — если, конечно, кому-то из них не пришло в голову извести у себя дома мышей.
Абернаси ухмыльнулся. У дверей он сказал:
— Знаете что: будьте осмотрительней. Мышьяк совсем безвкусный, и противоядия от него нет.
Лаймонд, раздраженный, сначала ничего не ответил, потом нехотя обронил:
— Все, что ест маленькая королева, проверяют с того времени, как она покинула Руан.
Смотритель фыркнул:
— На ком проверяют-то? На тетушке?
— На одном из твоих зверей. Будешь очень умничать — заберу у тебя волчицу, — ответил Лаймонд. — В ирландских законах это называется «послать собаке заговоренный кусок». Хотелось бы, чтобы они попробовали подложить куда-нибудь этот мышьяк. Потому что тогда, если нам повезет, дорогой мой, мы с тобой узнаем, кто они таковы.
На обратном пути трое ирландцев прошли через садик, где содержался зверинец шотландской королевы — там смотрители как раз усаживали обезьян в корзины, готовя их к отправке. Мария помогала им — на пальце, правда, уже на другом, по-прежнему виднелась повязка, и пряди рыжих волос прилипли к разгоряченному лицу. Волчица все еще сидела в клетке, и медведь тоже, и дикий кабан, и зайчиха, мать больного зайчонка, на которую был надет узкий, весь покрытый золотом ошейник. Имя зайчихи, Сюзанна, было выложено камнями, необычайно похожими на изумруды. Двадцать две болонки, которые сейчас находились в замке и метались на своих поводках, предчувствуя дальнюю дорогу, тоже, не преминул сообщить Робин Стюарт, носили золотые ошейники. И все же его унылое костлявое лицо смягчилось, когда девочка повернулась к нему, и он охотно отвечал на ее вопросы — настолько, конечно, насколько позволяло острое чувство неловкости. Робин Стюарт не привык общаться с детьми.
— Эй, острый язычок из Лафбрикленда, — окликнул О'Лайам-Роу своего секретаря, — почему ты не сказал мне, что она — жемчужина в бокале чистого меда?
У ее величества королевы Шотландии О'Лайам-Роу не вызвал особого интереса, хотя она заученно улыбнулась ему и подала для поцелуя покрытое пушком, все в цыпках запястье. Зато она немедленно обратилась к Тади Бою:
— Это ты подкидываешь яйца?
Тади Бой сложил руки на своем маленьком, круглом подкладном животике.
— Спрашивай меня, привратник. Я — чародей.
Она закинула голову назад и проговорила гордо:
— Я — не привратник.
— Было бы ужасной дерзостью называть вас так. Я, благородная госпожа, вспомнил старую сказку, которую и вам в один прекрасный день предстоит услышать.
Дженет Синклер и девочки стояли позади и ждали, чем это кончится. Мария легко опустилась на кипу мешковины и скрестила руки.