Собрание сочинений в 10 томах. Том 10 - Хаггард Генри Райдер. Страница 82

— Возможно, мы просто странники, — ответил я, — а возможно мы тоже изучали… врачевание.

— И, судя по всему, вы изучили его довольно хорошо, иначе вы не выжили бы, перебираясь через эти горы в поисках… что вы здесь ищете? Там, на берегу потока, твой товарищ, помнится, говорил о царице.

— Да? В самом деле? Но ведь он, по-моему, уже нашел ту, что искал: эта величественная госпожа Хания, которая прыгнула в реку и спасла нас, должно быть, и есть царица?

— Да, царица, настоящая царица, ибо Хания означает «царица», хотя я не могу взять в толк, каким образом человек, который лежал в беспамятстве, мог это узнать? И откуда тебе известен наш язык?

— Это-то просто, вы здесь говорите на древнем языке, который я не только изучал, но даже преподавал у себя в стране. Это греческий язык, на нем все еще говорят в мире, но как его занесло сюда — выше моего понимания.

— Могу тебе объяснить, — сказал он. — Много поколений назад Великий Завоеватель, что принадлежал к народу, который говорит на этом языке, прошел со своим войском южнее нашей страны. Он вынужден был отступить, но один из его военачальников — этот принадлежал к другому народу — пересек горы и покорил здешних обитателей; он принес с собой язык своего повелителя и свою веру. Он основал династию, которая все еще сохраняет здесь власть, ибо эта земля окружена пустынями и непроходимыми горными снегами, у нас нет никакого сообщения с миром внешним.

— Да, я уже кое-что об этом слышал; это был Александр Великий?

— Да, так его звали, а его военачальника звали Рассеном, он был египтянином, так гласит наша летопись. Его потомки до сих пор восседают на престоле, его кровь течет и в жилах Хании.

— Он поклонялся богине Исиде?

— Нет, — ответил он, — Хес.

— Это, — перебил я, — лишь другое ее имя. Сохраняется ли у вас поклонение ей? Я спрашиваю потому, что в Египте ее давно уже не почитают.

— На Горе есть храм, — равнодушно ответил он, — где жрецы и жрицы исповедуют какую-то древнюю веру. Но и ныне, как во времена Рассена, истинный бог этого народа — огонь, обитающий в Горе; иногда он вырывается наружу и убивает людей.

— А богиня обитает в огне? — спросил я.

Он скользнул по мне холодными глазами и ответил:

— Чужеземец Холли, я ничего не знаю о богине. Гора священная, и всякий, стремящийся проникнуть в ее тайны, умирает. Почему ты спрашиваешь об этом?

— Только потому, что интересуюсь древними религиями; увидев Знак Жизни на вершине, я направился сюда, чтобы изучить вашу религию, традиции которой все еще сохраняются среди людей просвещенных.

— Оставь это намерение, друг Холли, ибо ты рискуешь быть растерзанным челюстями псов-палачей или пасть под копьями дикарей. Да и изучать там нечего.

— Что это за «псы-палачи»?

— Псы, которым по нашему старинному обычаю отдают на растерзание всех, преступивших закон или нарушающих волю Хана.

— Волю Хана? Стало быть — у Хании есть муж?

— Да, — ответил он, — двоюродный брат, который правил половиной этой страны. Теперь с их женитьбой страна объединена… Но наш разговор затянулся; я пришел сказать, что тебя ждет завтрак. — И он повернулся, собираясь уйти.

— Еще один вопрос, друг Симбри. Как я попал в эту комнату и где мой товарищ?

— Ты спал, когда тебя отнесли сюда, и, как видишь, перемена места пошла тебе на пользу. Ты что-нибудь помнишь?

— Ничего, абсолютно ничего, — серьезно произнес я. — Но что с моим другом?

— Ему стало лучше. За ним ухаживает Хания Атене.

— Атене? — сказал я. — Это же старое египетское имя. Означает оно Солнечный круг; обладательница этого имени — она жила тысячи лет назад — славилась своей красотой.

— А разве моя племянница Атене не прекрасна?

— Мне трудно судить, о дядя Хании, — устало ответил я. — Я ее почти не видел.

После его ухода желтолицые молчаливые слуги принесли мне завтрак.

Позднее дверь открылась вновь, и одна, без какого бы то ни было сопровождения, вошла Хания Атене — и сразу же заперла дверь изнутри. Это естественно меня встревожило, но, не подавая вида, я приподнялся и приветствовал ее с надлежащей почтительностью. Она, видимо, догадалась о моих опасениях, потому что сказала:

— Лежи спокойно. Тебе ничто не угрожает от меня. Скажи мне, кем тебе приходится этот человек по имени Лео. Уж не твой ли он сын? Но нет, этого не может быть, ибо — прости меня — свет не рождается из мглы.

— Я всегда думал, что так именно и происходит, Хания. Но ты права: он мой приемный сын, человек, которого я люблю.

— Чего вы ищете здесь? — спросила она.

— Здесь, на этой увенчанной пламенем Горе, должна свершиться наша судьба.

При этих словах она побледнела, но голос ее не дрогнул.

— Тогда вы обречены, вы даже не сможете подняться на ее склоны, охраняемые дикарями. Там находится Община Хес, и вторжение в ее Святилище карается смертью, смертью в вечном огне.

— И кто стоит во главе этой Общины, Хания, — жрица?

— Да, жрица, чьего лица я никогда не видела, ибо она так стара, что прячет его от любопытных глаз.

— Она прячет свое лицо? — переспросил я, и кровь быстрее побежала по моим жилам, я вспомнил дряхлую женщину, которая скрывала свое лицо от любопытных глаз. — Впрочем, не имеет значения, мы все равно посетим ее и надеемся, что нам будет оказана доброжелательная встреча.

— Нет, вы ее не посетите, — сказала она, — это против закона, и я не хочу, чтобы ваша кровь была на моей совести.

— Кто же из вас более могуществен, — спросил я у нее, — ты, Хания, или жрица Горы?

— Конечно, я, Холли, так тебя зовут? В случае необходимости я могу собрать шестьдесят тысяч воинов, в ее же распоряжении только жрецы и необученные свирепые племена.

— Меч не единственная сила в этом мире, — ответил я. — Скажи мне, эта жрица посещает когда-нибудь Калун?

— Нет, никогда, много веков назад после великой последней войны между Общиной и жителями Равнины был заключен договор; в соответствии с ним; если Жрица когда-нибудь перейдет реку, это станет началом войны до победного конца, и победитель будет править обеими частями страны. Точно так же ни один Хан или Хания Калуна не имеет права подниматься на Гору, кроме тех случаев, когда сопровождает умерших особ царской крови для похорон или исполняет какой-то другой высокий долг, естественно, без всякой охраны.

— Кто же тогда истинный владыка — Хан Калуна или глава Общины Хес? — снова спросил я.

— В делах духовных — жрица Хес, наш Оракул и Глас Небесный. В делах же мирских — Хан Калуна.

— Хан? Ты ведь замужем, госпожа?

— Да, — ответила она, вспыхнув. — И я скажу тебе то, что все равно скоро узнаешь, если еще не узнал: мой муж — безумец, и я его ненавижу.

— Я уже знаю это, Хания.

Она посмотрела на меня проницательным взглядом.

— Что? Неужели мой дядя, Шаман, Хранитель Ворот, успел проболтаться? Нет, ты подслушал, я знаю, что ты подслушал, и лучше всего было бы убить тебя; что ты теперь обо мне подумаешь?

Я ничего не ответил, потому что и впрямь не знал, что думать, кроме того, я опасался, что опрометчивое признание может повлечь за собой немедленную расправу.

— Теперь ты считаешь, — продолжала она, — будто я, что всегда ненавидела мужчин и чьи губы, клянусь, чище, чем эти горные снега, Хания Калуна, прозванная Ледяным Сердцем, будто я бесстыдница. — И, закрыв лицо рукой, она застонала в горьком отчаянии.

— Нет, — сказал я. — Должны быть какие-то причины, объяснения, если ты соблаговолишь их привести.

— Странник, причины, конечно же, есть, если уж ты знаешь так много, почему бы тебе не узнать и их. Как и мой муж, я обезумела. Как только впервые увидела лицо твоего товарища, вытаскивая его из реки… я… я…

— Полюбила его, — договорил за нее я. — Такое и прежде случалось с людьми отнюдь не безумными.

— О, — продолжала она, — это было что-то большее, чем любовь; я стала как одержимая, не знала, что делаю в ту ночь. По велению какой-то Высшей Силы и самой Судьбы отныне и до конца дней своих я люблю его, только его. Да, его, и клянусь, он будет моим. — С этим откровенным признанием, таящим в себе большую угрозу и опасность для нас, она повернулась и выбежала из комнаты.