Собрание сочинений в 10 томах. Том 8 - Хаггард Генри Райдер. Страница 3

Он, понятно, не называл этого «мира», потому что о мире, о вселенной он ничего не знал. Землю называл он словом, которое обозначало «место», и в это понятие входили те несколько миль побережья, лесов и гор, по которым он блуждал и которые были ему знакомы. С большой высоты не раз видел он другие побережья и леса, горы за каменистой пустынной равниной, но все эти края казались ему ненастоящими, казались сонным видением. По крайней мере, там не жили ни мужчины, ни женщины, иначе племя услышало бы голоса тех людей или увидело бы дым от их костров, костров, у которых соплеменники Ви грелись и готовили пищу.

Правда, ходили рассказы о том, что существуют еще люди на свете, и даже хитрый карлик Паг полагал, что это так. Но Ви — человек дела — не обращал внимания на подобные россказни. В этой долине вместе с ним жили единственные люди на земле, и если бы их раздавил ледник, то вообще все было бы кончено.

Впрочем, если даже люди и погибнут (если, понятно, не считать Ааки, Фо, Пага — о других он мало беспокоился), ничего ужасного не произойдет для остальных существ: те, что идут в пищу — тюлени, птицы и рыбы, в особенности же лосось, который весной поднимается вверх по реке, и форель, — будут даже счастливее, чем сейчас.

Эти размышления также утомили его, ибо он был человек дела и только сейчас начинал учиться думать. Он оставил мысли, так же как бросил молиться, и только большими задумчивыми глазами глядел на лед перед собою.

Небо уже серело, и все кругом стало светлеть. Скоро встанет солнце, и он сможет взглянуть в глубину льда.

Взглянуть! Там, во льду, были лица странные, какие-то чудовищные лица, одни широкие, толстые, другие тощие, и они, казалось, колебались и изменялись вместе с меняющимся освещением и игрой теней. Несомненно, то были лица меньших богов, которых, наверно, немало, и все это были боги злые, коварные, и все они издевались над ним, подглядывали, насмехались.

А позади них неясным очертанием выделялся великий Спящий, такой, каким он был всегда — бог-гора, бог с изогнутым носом, по длине превышающем человеческий рост, бог с огромными кривыми зубами, величиной с полотнище хижины, бог с маленькими холодными глазками, которые казались вечно устремленными на смотрящего. А позади, в глубинах, терялось неизмеримое, необъятное тело, высотой, должно быть, словно три человека, если бы они стали друг другу на голову.

Да, это был бог!

Глядя на него, Ви мысленно представил себе, как в некий день бог пробудится, прошибет лед, вырвется на свободу и сбежит вниз по горе.

Ви поднялся с колен, робко подполз к самому леднику и заглянул в отверстие во льду. Он хотел тщательнее рассмотреть бога. Когда он стоял наклонившись, в ясном небе, над плечом горы, поднялось солнце и тепло засветило на ледник в первый раз за всю ту весну, вернее, за раннее лето. Лучи солнца упали в расщелину во льду, и Ви различил Спящего лучше, чем ему случалось видеть бога до сих пор.

Поистине Спящий был огромен. А вот позади него виднелось нечто подобное человеку, какой-то смутный образ, о котором Ви много раз слышал, но которого до сих пор никогда не видел. А может быть, это тень? Ничего наверняка Ви сказать не мог, потому что как раз в это мгновение солнце закрыло облаком, и неясный образ исчез.

Ви терпеливо стал пережидать, пока облако пройдет.

Его счастье, что он пережидал. Как раз в то мгновение, когда он подумал было о том, чтобы вернуться вниз, огромная каменная глыба, лежавшая, очевидно, на самом гребне ледника, отделилась от своего подтаявшего фундамента и, грохоча, обрушилась вниз по глетчеру, перескочила через Ви и ударилась в то самое место, на котором он стоял, молясь. Ударилась, пробила яму в промерзлой земле, в порошок растерла волчью голову и затем огромными скачками понеслась дальше, к побережью.

— Спящий охранил меня, — пробормотал Ви, оборачиваясь, чтобы посмотреть вслед несущейся скале. — Останься я там, где стоял, я был бы растерт в порошок так же, как волчья голова.

Затем он внезапно вспомнил, что скала — камень. И что камень упал в ответ на его молитву, что упавший камень — знак, которого он ожидал. Тогда он торопливо ушел прочь, дабы не свалился еще один камень и не принес бы своим падением не ответ богов, но угрозу раздавить собой Ви.

Пробежав несколько шагов по скату ледника, он добрался до ниши в горе и сел, зная, что здесь ему не грозят скатывающиеся камни. Его захватили какие-то смутные и неопределенные мысли.

— О чем это я спрашивал богов? Если камень упадет, я должен биться с Хенгой, или если камень упадет, я не должен биться с ним?

Вдруг он вспомнил. Понятно, он должен биться. И Аака всегда подговаривала его биться. Холод пробежал по всему его телу.

Понятно, легко говорить о битве с этим разъяренным великаном, но сразиться с ним — дело совсем не легкое. Но боги сказали свое слово, и он не смел не повиноваться приказу, о котором сам просил. И наверное, боги, спасшие его жизнь от скатившейся каменной глыбы, тем самым хотели показать ему, что Хенгу он одолеет. А впрочем, может быть, боги хотели сохранить его жизнь только затем, чтобы Хенга ради их удовольствия разорвал его в клочья. Ведь боги любят кровь. Ведь боги жестоки. И затем ведь боги — боги зла, и потому им должно быть приятно ниспослать победу злому человеку.

На все эти вопросы Ви ответить не мог. Поэтому он поднялся и медленно пошел к берегу, размышляя о том, что, наверное, в последний раз в жизни видел ледник и обитающих в нем Ледяных богов, в последний раз, потому что он сегодня вызовет Хенгу на бой и, значит, сегодня сразится с ним. А стало быть, ему уже не жить.

Возвращаясь, он прошел мимо места, где оставил убитого волка, взглянул на скалу и был поражен тем, что кто-то уже свежует зверя. Пальцы его сжались на рукоятке копья, ибо свежевать убитого другим зверя значило нарушать охотничий закон, значило красть убитое другим. В этот момент показалась голова свежующего. Ви улыбнулся, и пальцы его, сжимавшие рукоять копья, разжались. То был не вор. То был Паг, любивший его, его раб.

Странный вид был у Пага. Это был карлик с огромной головой, косоглазый, широкогрудый, длиннорукий силач, но на толстых коротких ногах, не длиннее, чем ноги восьмилетнего ребенка. Он был безобразен, просто чудовищен, плосконосый и широкоротый, но безобразное лицо в шрамах всегда было растянуто в насмешливую улыбку. О Паге рассказывали, что при рождении (то было немало времени тому назад, ибо юность Пага прошла) он был так безобразен, что мать бросила его в лесу, боясь, как бы отец, который в то время был на берегу и охотился за тюленями, не убил ее за то, что она принесла такого урода; мать выбросила его, намереваясь сказать, что сын родился мертвым.

Но случилось, что отец, вернувшись и узнав об участи ребенка, отправился искать его труп, но нашел дитя живым, хотя один глаз у него вытек от удара о камень при падении и лицо было изорвано колючками. Но так как ребенок был первый и так как отец был человек мягкосердечный, он снес его назад в хижину и заставил мать выкормить его. Мать выкормила ребенка, но видно было, что она испугана, хотя никому не говорила чем, да и отец не рассказывал о том, в каких условиях нашел сына.

И так вышло, что Паг не умер, но остался жить.

Помня зло, которое причинила ему мать, он с малолетства стал женоненавистником. Большую часть своей жизни он проводил в лесу с волками, за что (а впрочем, говорят, тут были и другие причины) и был назван Человеком-Волком. Паг не только не умер, но вырос умнейшим во всем племени, ибо природа, создавшая его безобразным и отвратительным на вид, наградила его умом большим, чем у всех остальных в племени, и острым, злым языком, которым он преследовал всех женщин, нещадно издеваясь над ними.

За насмешки они ему платили полноценной ненавистью и сговорились погубить его. И вот наступило время голода, и все женщины племени убедили тогдашнего вождя, отца Хенги, что причина всех бед и злоключений племени — Паг. И потому вождь изгнал Пага из племени, обрекши его на голодную смерть. Но, когда Паг уже умирал, Ви нашел его и привел к себе в хижину, где он и остался рабом, хотя Аака ненавидела его не меньше, чем все остальные женщины племени. Но закон гласил, что жизнь спасенного принадлежит спасителю.