Собрание сочинений в 10 томах. Том 7 - Хаггард Генри Райдер. Страница 14

Около одиннадцати часов Орм сменил меня, и я отправился спать. Вскоре я заснул, несмотря на мучившие меня страхи, которые, будь я менее усталым, не дали бы мне спать. А причин для страхов было немало.

Ближайшей ночью нам предстояло проскользнуть мимо фенгов и до полудня либо войти в Мур, либо попасть в руки врагов. В таком случае нас ждала смерть или, что во много раз хуже, рабство у варваров и медленная гибель, сопровождаемая теми или иными пытками.

Мы, разумеется, могли бы благополучно добраться до цели, идя темной ночью и с хорошими проводниками, — дорога была пустынная и наш небольшой караван остался бы незамеченным, если бы только не повстречались отряды стражи, которой, как нам говорили, в эту ночь здесь не должно было остаться. Шадрах, казалось, думал, что нам удастся наша затея, но — и это было самое худшее — я, подобно Квику, не доверял Шадраху. Даже сама Македа, повелительница абати, та, кого они называют Дочерью Царей, сильно сомневалась в нем, или так мне показалось. Как бы то ни было, она сказала мне перед тем, как я покинул Мур, что избрала Шадраха в провожатые только из-за его опытности и отваги и еще за то, что он, один из немногих в ее племени, в молодости совершил переезд через пустыню и поэтому знал дороги.

— И все же, доктор, — добавила она многозначительно, — приглядывайте за ним, потому что разве не его прозвали Кошкой? Ведь если бы у меня не оставались в качестве заложников его жена и дети и если бы я не была уверена, что он жаждет получить в награду те земли, которые я ему обещала, я не доверила бы вас этому человеку.

И вот теперь, когда я хорошо познакомился с Шадрахом, я был вполне согласен с мнением Македы, и то же думал Квик, а он неплохой знаток людей.

— Посмотрите на него, доктор, — сказал он, подойдя ко мне, чтобы сообщить, что я могу идти спать (чей бы черед ни был стоять на страже, сержант всегда бодрствовал и был при деле). — Посмотрите… — И он показал на Шадраха, сидевшего в тени дерева и с серьезным видом шепотом говорившего что-то двоим своим подчиненным; на его лице была странная и неприятная усмешка. — По-моему, этому негодяю хотелось, чтоб мы все погибли там, в Зеу; того же он хочет добиться и сегодня ночью. Даже пес его терпеть не может.

Я не успел еще ответить, как получил подтверждение последних слов сержанта. Большой желтый пес Фараон, который нашел нас в пустыне, услыхав знакомые голоса, выскочил из-за какого-то угла и направился к нам, виляя хвостом. Пробегая мимо Шадраха, он остановился и зарычал; шерсть дыбом встала у него на спине. Шадрах кинул в него камень и попал в ногу. Мгновение спустя Фараон, обладавший непомерной силой, уже сбил абати с ног и едва не перекусил ему горло.

Мы подоспели вовремя, раньше, чем поднялся шум, но лицо Шадраха, которое пересекали багровые шрамы, врезалось мне в память. Написанные на нем ярость и страх делали его поистине дьявольским.

Я отправился спать, думая о том, что это, наверное, мой последний отдых на земле и что я никогда не увижу лица своего сына, если только он еще жив.

К вечеру меня разбудил ужасный шум, и я явственно различил пронзительный голос Хиггса, изрыгавшего всевозможные ругательства, лай Фараона и приглушенные крики и проклятия кого-то из абати. Выскочив из небольшой палатки, я увидел странное зрелище: профессор Хиггс, захватив голову Шадраха под левую руку, правой рукой изо всей силы бил его по носу и по всему лицу, а профессор, как я уже говорил, не из самых слабых. Подле них стоял сержант Квик, удерживая Фараона за ошейник, который смастерил для него из кожи павшего верблюда, и смотрел на происходящее с выражением мрачного удовлетворения на своем деревянном лице; вокруг суетились погонщики-абати, издавая громкие горловые звуки и по-восточному жестикулируя.

Орма здесь не было, так как он в это время спал.

— Что вы делаете, Хиггс? — крикнул я.

— Разве… вы сами… не видите? — буркнул он, сопровождая каждое слово новым ударом по бедному носу Шадраха. — Колочу по голове это животное. А-а! Кусаться?! Ты вздумал кусаться?! Вот тебе за это, и еще, и еще! А какие у него крепкие зубы!… Ну вот, теперь довольно с него. — И Хиггс вдруг отпустил абати, который упал на землю и остался лежать, дрожа. Его товарищи, видя жалкое состояние своего начальника, угрожающе двинулись было на профессора, один из них даже достал нож.

— Убери эту штуку, парень, — пригрозил сержант, — или я спущу на тебя собаку. Выньте револьвер, доктор.

Если слова Квика были непонятны для этого человека, он, очевидно, все же понял их смысл, — спрятал нож и ушел вместе с другими. Шадрах тоже поднялся с земли и пошел прочь. Однако на расстоянии нескольких ярдов от нас он остановился, обернулся, поглядел на Хиггса своими распухшими глазами и злобно прохрипел:

— Не беспокойся, чужестранец, я не забуду и отомщу.

В это мгновение Орм, зевая, появился у входа в палатку.

— Что случилось, в чем дело? — спросил он.

— Не знаю, чего бы я ни дал за пинту ледяного морса, — произнес профессор, нисколько не заботясь о последовательности своего ответа.

Потом он выпил немного тепловатой воды, которую предложил ему Квик, и сказал, возвращая флягу:

— Благодарю вас, сержант, это лучше, чем ничего, к тому же нехорошо пить что-либо слишком холодное, когда разгорячен. Что случилось? Ничего особенного. Шадрах пытался отравить Фараона, вот и все. Я следил за ним краем глаза и видел, как он подобрался к банке со стрихнином, вывалял в нем кусок мяса, который притащил с собой, и бросил это мясо бедному зверю. Я вовремя удержал пса и выбросил мясо за стену, где вы найдете его, если захотите. Я спросил Шадраха, зачем он это сделал, а он ответил мне: «Чтобы пес не помешал нам пройти мимо фенгов», — и прибавил, что пес этот — дикое животное и что его лучше убрать, так как он пытался искусать его сегодня утром. Тут я потерял терпение и набросился на негодяя. Я лет двадцать не боксировал, но вы, наверное, заметили, что восточные люди совсем не умеют работать кулаками. Вот и все. Дайте мне еще воды, сержант.

— Вполне возможно, — сказал Орм и пожал плечами. — Сказать правду, дружище, остроумнее было бы подождать немного и дать взбучку этому Шадраху, когда мы будем в Муре. Но теперь не к чему больше говорить об этом, и, по всей вероятности, я сам поступил бы таким же образом, увидев, что он пытается отравить Фараона. — И Орм стал гладить по голове пса, которого все мы безумно любили, хотя пес этот любил одного Орма, а нас только терпел.

— Доктор, — прибавил Оливер, — сходите и полечите-ка нос нашего проводника, а заодно успокойте его немного. Вы знаете его лучше нас. Подарите ему ружье. Хотя… нет, не делайте этого, а не то он выстрелит кому-нибудь из нас в спину — предумышленный несчастный случай! Пообещайте подарить ему ружье, когда мы проберемся в Мур; я знаю, что ему очень хочется иметь ружье, — я как-то накрыл его, когда он пытался украсть карабин.

Прихватив с собой бутылку арники и пластырь, я пошел искать Шадраха и нашел его окруженным соболезнующими абати, плачущим от ярости при воспоминании об оскорблении, нанесенном в его лице, как он говорил, древнему и знатному роду. Сделав все, что мог, чтобы успокоить его физические и нравственные страдания, смачивая арникой его изуродованное лицо, я сказал, что всему виной он сам, — незачем было пытаться отравить Фараона лишь за то, что тот хотел его укусить. Шадрах ответил, что у него были совсем другие причины желать смерти пса, и пространно повторил мне все то, что говорил профессору. Потом он таким тоном начал излагать мысли о мести, что я счел нужным прервать его-

— Послушай, Шадрах, — пригрозил я, — если ты не откажешься от своих слов и не успокоишься, мы немедленно же свяжем тебя и будем судить. Быть может, нам скорее удастся ускользнуть от фенгов, если мы оставим здесь твой труп, чем если возьмем с собой в путь нашего смертельного врага.

Едва я замолчал, как он мгновенно переменил тон и сказал, что видит свою неправоту. Больше того, он отыскал Хиггса и поцеловал его руку, рассыпаясь в похвалах, уверяя, что все забыл и что любит его, как родного брата.