Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Шульман Нелли. Страница 46

— Это я, — ничуть не удивившись, сказал мужчина. Он распахнул деревянную дверь, что вела в чистый, прибранный двор маленького дома. "Сейчас я вас накормлю, и вы мне все расскажете. Вас как зовут?"

— Стефан, — вздохнул мужчина, и, неизвестно зачем, добавил, по-русски: "Степан".

— Ну и хорошо, — Судаков повернулся к нему, и Степан застыл на пороге дома: "Откуда вы…"

— В моей семье всегда говорили по-русски, — усмехнулся Судаков. Обведя глазами кухню, он добавил: "Уже двести лет".

— Вот, — он отодвинул скамью, — садитесь, сейчас я накрою на стол, а вы отдыхайте.

Над очагом побулькивал котелок. Судаков улыбнулся: "Вот, и суп у нас есть, и мясо. Хлеб свежий. Вина хотите? Я вам согрею".

— Я ему никто, — подумал Степан. "Он меня сегодня в первый раз увидел".

Судаков вымыл руки над медным тазом, и, пробормотав что-то себе под нос, стал разливать суп. "Я тоже поем, — сказал он смешливо, — не один вы проголодались. Хлеб берите, у нас хороший пекарь, к нему весь квартал ходит".

— У него горе, — сказал себе Судаков, глядя в запавшие, усталые глаза. "Господи, бедный, это он так выглядит — на тридцать, а то и больше. Он ведь еще юноша совсем. Мальчик. Большое горе, — он прислушался и вздохнул: "И совсем недавно случилось".

— Вы вот что, — Судаков, убрал со стола грязную посуду, — мы с вами завтра поговорим, Степан. Я вас отведу в ешиву, где преподаю. У нас там есть место для ночлега. Ложитесь и спите, прямо сейчас, а то на вас лица нет.

Мужчина посмотрел на него: "Я же не еврей, наверное, нельзя…"

Судаков пожал плечами и, рассмеявшись, чуть прикрыл веки: "Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него. Увидев, он побежал навстречу им от входа в шатер поклонился до земли, и сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего; и принесут немного воды, и омоют ноги ваши; и отдохните под сим деревом, а я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши".

— Это об Аврааме и ангелах, — Степан посмотрел в серые глаза мужчины. "Я помню".

— Ну вот, — Судаков поднялся, — праотец не спрашивал — кто к нему пришел. А вы помните, — он внезапно остановился, с плащом в руках, — куда потом направились ангелы?

— Разрушать Сдом, — Степан тоже встал: "Авраам просил у Бога за жителей города, и Господь сказал: "Ради десяти не истреблю. Десяти праведников".

— Ну вот, — Судаков стал одеваться. Взглянув на блеск сапфиров, он, весело, заметил: "Я же не знаю, куда вы потом собираетесь, Степан. А привечать незнакомца — это наша заповедь. Саблю свою можете оставить тут. У меня в кабинете, ее никто не тронет. Наверх и направо, первая дверь. Я вас во дворе подожду".

Степан проводил его глазами и поднялся наверх — в маленькой, простой комнате стоял деревянный стол с раскрытой на нем огромной, в старом переплете книгой. Рядом лежала рукопись, и десятки, сотни таких же книг были расставлены на полках, вдоль беленых стен.

Он осторожно положил саблю на старую, придвинутую к столу скамью и, заглянув в книгу, вздрогнул — со страницы на него смотрели те же странные, будто детский рисунок, значки, что были нарисованы на его амулете. "Я ничего не знаю, — понял Степан. "Ничего, ничего не знаю. А мне надо найти дочь, у нее никого нет, кроме меня. Ханеле, — он вздохнул и повторил: "Ничего не знаю".

Судаков стоял во дворе, разговаривая с высокой, стройной девушкой. Степан посмотрел на ее кудрявые, черные, спускающиеся на спину волосы, на чуть влажный от растаявшего снега подол скромного платья и сказал: "Я готов".

— Это моя дочь, Лея, она тоже говорит по-русски, — улыбнулся Судаков.

Девушка повернулась. Чуть покраснев, опустив черносмородиновые глаза, она взяла отца за руку: "Папа, этот человек спас господина Альфази, в пустыне, когда на их караван напали бедуины. С господином Альфази все хорошо, приходил врач, сказал, что это — простуда, ему надо отлежаться. Спасибо вам, — она взглянула на Степана. "Вы, идите, отдыхайте, устали ведь".

Когда они уже вышли на узкую улицу, Степан, было, хотел что-то сказать, но Судаков положил ему руку на плечо: "Завтра, все завтра. Вот, — он толкнул низкую дверь, — это наше общежитие, но сегодня Шабат. Ученики ушли по домам. Тут сироты живут, — добавил он, указывая на широкие лавки, что стояли вдоль стен. "Колодец во дворе, там же все остальное, вот свободная лавка. Ложитесь и спите. Завтра вечером встретимся".

— Куда же они ушли, если они сироты? — спросил Степан, оглядывая большой стол, с разложенными по нему книгами.

— По домам, — Судаков улыбнулся: "Каждый человек должен встречать субботу дома, Степан. Ну, я пойду. Мне еще надо дочке помочь, с уборкой".

— Дома, — повторил мужчина, услышав скрип двери. Он подошел к окну и посмотрел на золотое, медное, сияние закатного солнца. "Ради Иерусалима не успокоюсь, доколе не взойдет, как свет, правда его и спасение его — как горящий светильник, — тихо сказал Степан, вглядываясь в пустеющие улицы города.

Легкий снег завивался над Масличной горой, серое, утреннее небо, едва освещалось полосой рассвета на востоке.

— Вот, — сказал Исаак Судаков, наклоняясь, кладя камешек на серую, плоскую плиту, — это Авраам Судаков, мой предок. Ты видел, на родословном древе. Он — первый из нас, кто здесь похоронен. Ну, и все остальные, — мужчина обвел рукой могилы, — тоже. И я, — он чуть улыбнулся, — когда придет время, лягу в эту землю.

Степан тоже поднял камешек, и, повертел его в руках: "Я понял, да. Внучка Авраама Судакова, Марфа, вышла замуж, и у нее были дети. Сын Федор, — он помолчал, — у нас всегда в семье было это имя. Значит, мы ее потомки. Но ведь она не была еврейкой, — Степан посмотрел в серые глаза Исаака: "Мы с ним родственники. Только очень дальние".

— Откуда тогда это? — Степан коснулся рукой серебряного медальона у себя на шее. "У нас в семье есть предание — его привезли из Польши".

— Из Польши, — задумчиво повторил Судаков и подтолкнул Степана: "Пошли, не след о таком на кладбище говорить, пусть мертвые спокойно ждут прихода Мессии".

Когда они уже оказались на улице Ор-а-Хаим, Исаак повернулся к мужчине: "Не думал я, что хоть раз в жизни увижу такое, — он показал на медальон. "Сейчас выпьем кофе, и я тебе все расскажу".

На кухне было тепло, пахло какими-то сладостями. Судаков улыбнулся, глядя на медное блюдо: "Дочка печенья напекла. Бери, оно с медом, с орехами…"

— А где она? — вдруг спросил Степан, присаживаясь.

— Либо на занятиях, с другими женщинами, они сейчас Псалмы учат, либо, — Исаак задумался, — полы моет у стариков. У нее есть подопечные, Лея ходит им готовить, убирает у них. Одинокие люди, мы им помогаем, общиной.

— Так вот, — он разлил кофе по медным кружкам, — это очень старый амулет. Больше сотни лет. Раньше, — Исаак вздохнул, — когда больше людей знало, как их делать, они чаще встречались. Раввин в Марокко тебе, верно, сказал — он для близких людей. Сына, жены, брата. Их сейчас больше не пишут, да и не умеет никто. Да и…, - Исаак замялся: "Может, не надо? Мальчик не еврей, для чего ему это?"

Степан послушал тиканье простых, некрашеных часов на стене и просительно посмотрел на мужчину.

— А почему не делают…, - Исаак поднялся и, сняв с очага котелок с кипящей водой, — наклонил его над кофейником, — потому что сотню лет назад появился у нас человек по имени Шабтай Цви, называвший себя Мессией. Народ раскололся на две части, люди в Европе бросали все, и шли за ним, рушились семьи, дети отрекались от родителей и родители — от детей.

— И вот тогда, — мужчина стал размешивать кофе, — люди начали использовать свои знания не на благое дело, — он кивнул на медальон, — а совсем наоборот. Если этот амулет написан правильно — он помогает людям, если нет, — Исаак помолчал, — убивает. Вот и запретили их делать, навсегда. Но ты не волнуйся, — он улыбнулся, — с твоим амулетом — все хорошо.