Восстание на золотых приисках - Линдсей Джек. Страница 29

Дик испуганно следил за туземцем, так как наслушался россказней о жестоких нападениях чернокожих на первых переселенцев, хотя некоторые старатели утверждали, что чернокожие добродушны и нападают только, если их принудят к этому. Несколько минут назад Дик готов был приветствовать смерть. Но сейчас, очутившись лицом к лицу с опасностью, он мгновенно весь собрался, напряжённо думая о том, как поступить. До сих пор ему пришлось видеть всего лишь нескольких чернокожих в Мельбурне, совершенно опустившихся пьяниц, да короля Билли, главу балларатского племени, разгуливавшего в лохмотьях, на которых красовалась бляха с надписью: «Король Билли». Но этот обнажённый охотник был совсем иным. Дик представления не имел, как отнестись к нему.

Размышляя над тем, что ему делать, Дик заметил другую фигуру, отделившуюся от купы деревьев слева, — второго туземца, скользившего бесшумно, как тень. Он подумал было, что это тоже охотник — товарищ первого — и что сейчас появятся ещё туземцы и он будет окружён целым племенем. Но, наблюдая за вторым туземцем, Дик сообразил, что тот преследует первого. В одной руке чернокожий держал длинное копьё с наконечником, на котором был десяток устрашающих зазубрин, в другой — дубинку.

Пока Дик ломал голову над тем, что ему предпринять, второй туземец поднял копьё и прицелился в спину первому. Не раздумывая, Дик опёрся локтем о развилину ветки, поднял револьвер и выстрелил во второго туземца. Первый подскочил на месте, обернулся, и не успел Дик прийти в себя от удара, полученного при отдаче, как чернокожий был уже около своего преследователя, лежащего на земле в луже крови, струящейся из раны в боку. Одним ударом каменного топора он отсёк голову врага.

В ту же секунду Дик выпрямился и поднял руку с револьвером не то в виде объяснения, не то — угрозы.

— Я стрелял в него, — сказал он, даже не подумав о том, что туземец может не понять его. — Он хотел бросить тебе копьё в спину. Я не мог этого стерпеть.

Туземец широко улыбнулся, и Дик решил, что его лицо со сплющенным носом очень приятно.

— Ты бах-бах? — спросил туземец, всё ещё широко улыбаясь, и тут только Дик почувствовал, как он рад, что чернокожий говорит по-английски. — Я буду много рассказать тебе. Много рассказать вон там.

Туземец показал на юго-восток и ухмыльнулся.

— Мне нужна вода, — сказал Дик, сперва открывая рот, а потом глотая слюну, чтобы смысл его слов уж никак не мог ускользнуть от туземца. — Вода.

— Иди со мной, — ласково сказал тот. — Воды много-много.

Он пошёл впереди, легко скользя между деревьями, а Дик плёлся сзади. Правда, надежда отчасти вернула ему силы, но всё же он шёл нетвёрдо. Перед его глазами колебалась ослепительная текучая дымка зноя. Наконец они добрались до маленького лагеря. Дик, словно сквозь туман, увидел хижину из коры, туземку с завёрнутым в лохмотья ребёнком за плечами, тощую собаку. Туземец принёс воду в сплющенной жестяной кружке.

Вода была тёплая и отдавала прогорклым маслом, но Дик пил и наслаждался. Вдруг он ощутил неприятное подёргивание в руке и вспомнил о клеще.

— Посмотри, — сказал он слабеющим голосом. — Ты не сможешь вытащить?

И потерял сознание.

Глава 23. Джим-туземец

Когда он пришёл в себя, рука уже не болела и к ней была приложена припарка из приятно пахнущих трав. Он лежал на грубо сколоченной койке, а рядом стоял туземец и глядел на него со своей обычной широкой улыбкой.

— Один, два, три дня, — сказал он, загибая пальцы на руке. — Спал. Нехорошо спал. Теперь хорошо.

Дик чувствовал себя совсем слабым. Он понимал, что у него был солнечный удар и одновременно приступ лихорадки, вызванной клещом. Он ответил туземцу улыбкой и спросил, как его зовут. Тот почему-то не хотел назвать своё имя и бормотал бессвязные слова, но потом всё-таки сказал, что на ферме, где он работал, его звали Джимом. По другому его замечанию Дик понял, что некоторое время Джим был также проводником. «Быть может, — думал Дик, — он впутался в какую-нибудь историю или бежал до окончания срока вербовки. Или скрытность Джима объяснялась другой причиной, как-нибудь связанной с верованиями его племени».

Человек, которого ранил Дик, был врагом Джима и принадлежал к соседнему племени. Но и тут Дик не совсем понял объяснения Джима, и опять ему было неясно, — то ли тот нарочно путает, то ли у него просто не хватает слов.

Имя жены Джима Дику так и не удалось выяснить. Он решил называть её «женой Джима». Услышав это обращение, Джим заулыбался, закивал головой в знак согласия и стал объяснять жене, после чего та тоже расплылась в улыбке, словно Дик пожаловал её почётным титулом. Лицо у неё было такое же добродушное, как у Джима, но куда более безобразное, — с точки зрения Дика, конечно. Джим, вполне вероятно, считал её красавицей, а может быть, он просто об этом не думал.

Сперва их жильё показалось Дику просто кучей хлама, но, приглядываясь во время выздоровления к окружающему, он быстро понял свою неправоту. Количество вещей, помещавшихся в соломенной корзине женщины, было поистине поразительно.

Сперва она вытащила оттуда плоский камень и истолкла на нём собранные ею коренья, потом поджарила их и накормила ими Дика. Когда Дик благодарно улыбнулся ей, она улыбнулась ему в ответ, а Джим улыбнулся им обоим.

Для растопки она вынула мелкие шишки и кучу сухих белых древесных губок. Накануне ночью прошёл короткий ливень, погасивший огонь в очаге, и Джим на глазах у Дика разжёг его при помощи двух палочек, тоже извлечённых из корзины.

После этого Дик решил узнать, что же ещё жена Джима носит в корзине, и выяснил, что кроме нескольких дурно пахнущих кусочков мяса и жира там лежат: куски кварца для стрел и ножей, камни для топоров, сухожилия кенгуру, заменяющие нитки, полоски кожи кенгуру для обмотки копий, шерсть опоссума для кремнёвых ножей, кусочки смолы, нужные при изготовлении и починке оружия, белая глина, жёлтая и красная охра, сосуд из древесной коры для воды, набедренные повязки и побрякушки, тряпье и пустая пивная бутылка.

Всё это Дик видел собственными глазами, и теперь, что бы она ни вытаскивала из своей корзины, он ничему уже не удивлялся.

— Принесу тебе сахар с дерева, — сказал однажды утром Джим, с трудом подбирая слова.

Дик не понял, о каком сахаре идёт речь, и стал следить за Джимом. Тот рукою поймал пчелу и, взяв у жены немного смолы, приклеил к своей пленнице кусочек меха опоссума. Улыбнувшись Дику, Джим выпустил пчелу и побежал за ней. Почему пчела не укусила Джима, пока он возился с нею, Дик не понимал. Всё, что делал Джим, казалось на первый взгляд весьма несложным.

Через час Джим вернулся, держа в руке пчелиные соты, завёрнутые в кору эвкалипта. Он, оказывается, следил за пчелой, пока она не привела его к улью в дупле.

Когда Дик окреп, он попросил Джима научить его бросать бумеранги и копья.

С бумерангом ему так и не удалось справиться, но зато он научился неплохо владеть короткими копьями, которые нужно было бросать с помощью воммеры — палки с шипом, на который насаживается копьё. Копьё полагалось держать двумя пальцами правой руки, причём воммера придавала ему равновесие и значительно увеличивала силу броска.

Джим старался обучить Дика всем своим охотничьим уловкам, а по вечерам они сидели у костра и ели ягоды, толчёные коренья и мясо кенгуру, — жена Джима жарила его прямо в шкуре. Дика увлекла лагерная жизнь, он забыл обо всём, что прежде его волновало, забыл о своём страстном желании пробраться в Арарат. Когда мысль об Арарате случайно возвращалась к нему, он сразу же решал, что лучше обождать, — каждый день, проведённый в зарослях, уменьшает опасность быть схваченным или узнанным. Родители, конечно, не беспокоятся за него, убеждал он себя, так как знают, что его не было ни среди убитых, ни среди взятых в плен повстанцев.

Дик изо всех сил старался отогнать мысль, что они всё-таки беспокоятся. Пока что он не мог даже подумать о том, чтобы уйти из лагеря.