Ночи нет конца. Остров Медвежий - Маклин Алистер. Страница 10

— Четыреста миль севернее Полярного круга. Без малого восемьсот миль от Рейкьявика, тысяча миль от мыса Фэрвель, южной оконечности Гренландии и немногим дальше от Северного полюса. Если кто–то не верит нам, сэр, пусть прогуляется в любом направлении и убедится, кто из нас прав.

Спокойное, деловое заявление, сделанное Джоссом, стоило больше, чем пространные объяснения. И мгновенно все ему поверили. Однако проблем возникло больше, чем следовало. Я шутливо поднял руки, пытаясь защищаться от града вопросов, обрушившегося на меня.

— Прошу вас, дайте мне время, хотя, по правде говоря, я знаю не больше, чем вы. Возможно, за исключением одной детали. Но прежде всего каждый получит кофе и коньяк.

— Коньяк? — Я заметил, что шикарная дамочка успела первой завладеть пустым ящиком — одним из тех, которые принес вместо мебели Джекстроу. Подняв изумительной формы брови, она спросила:

— Вы полагаете, что это разумно? — По интонации голоса было понятно, что она иного мнения.

— Разумеется, — ответил я, заставляя себя быть учтивым: перебранка среди участников столь тесной группы, какую нам придется некоторое время составлять, может перейти все границы. — Почему же нет?

— Алкоголь открывает поры, милейший, — произнесла дама с деланной любезностью. — Я думала, каждому известно, что это опасно, когда попадаете на холод. Или вы забыли? Наш багаж, наша одежда… Кто–то должен привезти все это.

— Бросьте нести чепуху, — не выдержал я. — Никто из помещения сегодня не выйдет. Спите так, кто во что одет. Тут вам не фешенебельный отель. Если пурга стихнет, завтра утром попытаемся привезти ваш багаж.

— Однако…

— Если же вам приспичило, можете сами сходить за своим барахлом. Угодно попробовать? — Вел я себя хамовато, но дамочка сама напросилась на грубость.

Отвернувшись, я увидел, что проповедник поднял руку, отказываясь от предложенного ему коньяка.

— Давайте пейте, — нетерпеливо проговорил я.

— Не уверен, что мне следует это делать. — Голос у проповедника был высокий, но с четкой дикцией. То обстоятельство, что он соответствовал его внешности, вызвало во мне смутное раздражение. Проповедник нервно засмеялся.

— Видите ли, мои прихожане…

Усталый, расстроенный, я хотел было сказать, чтобы его прихожане катились куда подальше, но вовремя спохватился: кто–кто, а уж он–то был ни в чем не виноват.

— В Библии вы найдете немало прецедентов, ваше преподобие. Вы это лучше меня знаете. Коньяк вам, право, не повредит.

— Ну хорошо, если вы так полагаете. — Он с опаской, словно из рук самого Вельзевула, взял стакан, однако, как я заметил, опорожнил его привычным, уверенным жестом. После этого лицо служителя церкви приняло самое блаженное выражение. Заметив лукавый блеск в глазах Марии Легард, я улыбнулся.

Преподобный оказался не единственным, кому кофе и коньяк пришлись по душе. За исключением стюардессы, с растерянным видом пригубившей свой бренди, все остальные успели опорожнить стаканы, и я решил, что самая пора распечатать еще одну бутылку «мартеля». Улучив минуту, я склонился над раненым, лежавшим на полу. Пульс его был не столь частым, более устойчивым, дыхание более глубоким. Положив внутрь спальника еще несколько теплотворных таблеток, я застегнул «молнию».

— Как вы полагаете, ему стало немного лучше? — Стюардесса стояла так близко, что, выпрямляясь, я едва не задел ее. — Он… мне кажется, ему стало лучше, не правда ли?

— Немного лучше. Но шок вследствие травмы и переохлаждения все еще дает себя знать. — Внимательно посмотрев на девушку, я внезапно почувствовал чуть ли не жалость. Однако мне стало не по себе от мыслей, пришедших в голову. — Ведь вы давно летаете вместе, правда?

— Да, — ответила она односложно. — Голова… как вы думаете…

— Потом. Позвольте мне взглянуть на вашу спину.

— На что?

— На спину, — терпеливо повторил я. — Ваши плечи, по–моему, они у вас болят. Я поставлю ширму.

— Нет, нет. Со мной все в порядке. — Она отодвинулась от меня.

— Не упрямьтесь, милая. — Я удивился тому, насколько убедительно и четко прозвучали эти слова в устах Марии Легард. — Вы же знаете, он доктор.

— Нет!

Пожав плечами, я взял свой стакан с коньяком. Тех, кто приносит дурные вести, испокон веков не жалуют. Думаю, мои слушатели готовы были, по примеру древнего деспота, пустить в ход кинжалы. «Может, дело обойдется лишь тумаками», — подумал я, с интересом посматривая на собравшихся.

Это была забавная компания, мягко выражаясь. Да и то сказать, люди, одетые в вечерние костюмы и платья, в мягких шляпах и нейлоновых чулках, всегда будут выглядеть нелепо в грубой, лишенной элементарного комфорта обстановке жилого блока, где все сводится к единой цели — выжить.

Ни кресел, ни даже стульев у нас не было, как не было ковров, обоев, книжных полок, кроватей, портьер и самих окон. Унылая, похожая на хозяйственное помещение, комната размером восемнадцать футов на четырнадцать. Пол из желтых сосновых досок, стены обшиты листами бакелита с капковой теплоизоляцией, внизу — выкрашенные зеленой краской листы асбеста, верхняя часть стен и потолок обшиты сверкающим алюминием для отражения тепловых и световых лучей. Почти до половины стены покрыты тонким слоем льда, который на углах едва не дорос до потолка: в этих местах, наиболее удаленных от камелька, было холоднее всего.

В обеих стенах длиной в 14 футов — двери. Одна вела к наружной лестнице, вторая выходила в сложенный изо льда и снега туннель, где мы хранили продовольствие, бензин, соляр, батареи и динамо–машины для питания рации, взрывчатку для сейсмических и гляциологических исследований и сотню других предметов. Примерно в центре от него под прямым углом ответвлялся еще один туннель, который постоянно удлинялся: мы выпиливали в нем снежные блоки. Растопив снег, мы добывали таким способом себе воду. В дальнем конце главного туннеля находился примитивный туалет.

Вдоль длинной стены и до половины той, у которой крепился трап, ведущий наверх, были установлены двухъярусные койки. Всего их было восемь. У противоположной восемнадцатифутовой стены находились камелек, верстак, стол для приемника и ниши для метеоприборов. Вдоль стены возле туннеля выстроились ряды банок, ящиков с провизией, принесенных в свое время для того, чтобы их содержимое успело оттаять.

Медленным взглядом я обвел помещение и собравшихся в нем. И не поверил своим глазам.

Однако все это происходило на самом деле. Угораздило же меня очутиться в этой компании. Усевшись тесным полукругом вокруг камелька, пассажиры перестали разговаривать и выжидательно смотрели на меня. Стояла мертвая тишина, которую нарушали лишь стук вращающихся чашек анемометра, доносившийся из вентиляционной трубы, приглушенный вой ветра, проносящегося над ледовым щитом Гренландии, да шипение фонаря Кольмана. Подавив вздох, я поставил стакан.

— По–видимому, какое–то время вам придется гостить у нас, поэтому неплохо бы познакомиться. Сначала представимся мы. — Кивнув в ту сторону, где Джосс и Джекстроу, он же Джек Соломинка, возились с разбитой рацией, вновь водруженной на стол, я произнес:

— Слева Джозеф Лондон, уроженец Лондона, наш радист.

— Оставшийся без работы, — добавил ворчливо Джосс.

— Справа Ниле Нильсен. Повнимательнее взгляните на него, дамы и господа. В данный момент ангелы–хранители ваших страховых компаний, вероятно, возносят к небесам свои молитвы за то, чтобы он продолжал оставаться живым и здоровым. Если вам суждено вернуться домой, вы скорее всего будете этим обязаны ему. — Впоследствии я не раз вспомню свои слова. — О том, как уцелеть в условиях Гренландии, он, пожалуй, знает лучше всех на свете.

— Мне показалось, вы называли его Джекстроу, Джек Соломинка, — проронила Мария Легард.

— Это мое эскимосское имя. — Сняв с головы капюшон, Джекстроу улыбнулся пожилой даме. Я заметил ее сдержанное удивление при виде белокурых волос и голубых глаз. Словно прочитав ее мысли, каюр продолжал: