Игра королев - Даннет Дороти. Страница 31

— Он что, святой?

— Нет, не святой, — отозвалась Сибилла. — Никто не умеет больнее ранить живую душу. Но делает он это потому, что собственная его душа уже пять лет кровоточит.

— Как это мило с его стороны заставлять заодно страдать и всех нас.

— Повторяю: он не святой. Все же есть предел любому терпению. Я только надеюсь, что…

Она остановилась.

— На что вы надеетесь? — спросила Мариотта.

— Что если он и сломается под этим бременем, то не слишком скоро. Он, наверное, единственный в мире человек, который может теперь помочь Ричарду вновь стать самим собой. К тому же, — добавила Сибилла, снимая очки, — только он может вернуть Ричарда тебе.

В воскресенье третьего июня, через день после вышеописанного разговора, Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда сидел на полуразрушенной стене овчарни на шотландском берегу реки Туид, бросая камешки в журчащие волны.

Это была умиротворяющая, покойная картина. Перистые облака скользили по поднебесью, в кустах пели птицы. Пробежала выдра, зажав в пасти пойманную рыбу. Лаймонд проводил ее взглядом и бросил еще один камешек.

По другому берегу, по гряде холмов, проходила граница Англии. За холмами в небольшой долине лежала деревушка Уарк. На горе, точь-в-точь повторяя ее неровные очертания, возвышалась приграничная крепость Уарк, на башне которой стоял Гидеон Сомервилл, напряженно вглядываясь в даль.

— Вот же, сэр, — показал ему солдат.

— Вижу. — Гидеон рассматривал сидящую на другом берегу фигурку. Цвет волос рассеял сомнения. — Он не пытался перейти реку? Там ведь есть брод.

— Нет, сэр, вода немного поднялась.

Сидя за столом в кабинете, Гидеон ждал, казалось, целую вечность, прежде чем отворилась дверь.

— Хозяин Калтера! — объявил кто-то, и дверь захлопнулась.

Гидеон поднял глаза.

Тот же изящный, утонченный джентльмен — только спокойнее, не такой энергичный, как раньше. Лаймонд сделал всего несколько шагов по комнате, и свет из окна на него не падал, поэтому Гидеон разглядел лишь блестящие светлые волосы и смутные белые пятна лица и рук. Звучный приятный голос Лаймонда не изменился.

— Армагеддон 11), — произнес он.

— Едва ли, — отозвался Гидеон. — Вы получили мое письмо?

— Своевременно доставленное. Да. Господин Харви приехал?

— И уехал. Мы ждали вас вчера весь день.

— Тогда, — безразлично заметил Лаймонд, — я опоздал.

Гидеона охватила досада. Он резко заявил:

— Господин Харви стоит во главе отряда, срочно отправленного в Хаддингтон. Я не мог задерживать его до бесконечности, даже с целью угодить вам. Наша договоренность была достаточно четкой.

— Знаю. Я виноват. Меня задержали. Я вертелся как белка в колесе. Спасибо, что вы вообще организовали эту встречу.

— Я имею обыкновение держать данное слово. Но, судя по всему, дело не имело для вас решающего значения.

Тишина. Лаймонд вдруг неудержимо расхохотался:

— Бейте, бейте, Гидеон, кто же не ударит слабого… Prophete de malheure, babillarde [5]…

Странная развязность его тона поразила Гидеона.

— Вы пьяны, — с отвращением заметил он, отодвигая стул.

— Пьян? — Лаймонд был полон самоиронии. — Боже мой… Голос ангела не столь чист, как мой теперь… На редкость трезв, господин Сомервилл.

Гидеон вскочил и подошел к нему. Одежда Лаймонда была пропитана кровью, глаза его блестели, и сам он сотрясался от жара.

— Но слабей Руделя де Блайя 12). Не волнуйтесь. Дело в отсутствии средств передвижения по проклятой стране с отвратительным климатом. Я был заточен в крепости Трив вплоть до вчерашнего утра.

Гидеон недоверчиво спросил:

— Вы добирались пешком?

— Большую часть пути. Бежал, как собака, ну и плыл, разумеется. Жаль, что пришлось задать вашему лодочнику труд перевезти меня, но ничто, кроме гончих Бокклю, не заставило бы меня полезть в воду еще раз.

— Мне очень жаль. — Гидеон был ужасно смущен.

— Могло быть хуже. Но было бы большой любезностью с вашей стороны позволить мне привести себя в порядок прежде, чем мы приступим к разговору.

Через десять минут бывшего узника замка Трив отнесли в постель.

Лаймонд вернулся в кабинет сам, когда стемнело, вымытый, перевязанный, одетый во все чистое и даже благоухающий. Он был весьма сдержан, хотя выглядел окрепшим…

— Я предупреждал вас насчет Скотта, — приступил к разговору Гидеон, которому уже была известна причина заточения Лаймонда.

— Я сам виноват, что столь настойчиво пытался заполучить Харви. А тем временем…

— Вы сказали, — холодно прервал его Гидеон, — что распустили свою банду.

— Да, они ушли, посыпая голову пеплом. Господи помилуй, как им не хотелось расставаться.

— И вы, таким образом, находитесь полностью в моем распоряжении?

— Шотландцы, французы, католики и еретики, будучи не в силах устоять против Истины, потерпели поражение. Вы снова правы.

— Я предпочел бы, — заметил Гидеон, — чтобы вы выражались яснее.

— Хорошо, — согласился Лаймонд и злорадно процитировал: — «Шотландцы и англичане враги не по природе, а в силу привычки: не по доброй воле, а по собственной глупости, и им не пристало воевать, а выгоднее соединиться в дружественном союзе… Единый Бог, единая вера, единое море, единая земля и единый народ, единый язык, единые обычаи и образ жизни неразделимы, как смелость в битве, как смекалка в учении, — и все это сведет Англию и Шотландию воедино».

— Вы верите в это? — спросил Гидеон.

— Что вы хотите узнать: исповедую ли я «проклятые принципы великого еретика Лютера»?

— Вы цитировали Эшема. Мне интересно почему.

— Я цитировал и покойного короля Иакова V. Я, как попугай, повторяю все, что слышу. Но если бы я был птичкой, то не хотел бы, чтобы в мое гнездо подложили яйцо крокодила.

— Даже с целью защитить вас от других крокодилов?

— Напротив, наше географическое положение позволяет нам никого не бояться. Англия — вот кому выгоден этот союз.

— Допустим, — нетерпеливо продолжал Гидеон. — Посмотрите на неразбериху в вопросе о Булони. Раздираемая протектором, императором и королем Франции, Европа становится ареной борьбы хищников. Я не хочу, чтобы мы стали частью Священной Римской империи, но и Шотландии это ни к чему. Вы угрожаете трем миллионам человек, несмотря на свои скромные размеры. Вы не можете надеяться на то, что вас оставят в покое, когда вы настраиваете Европу против нас и плетете интриги за нашей спиною. Ваше правительство дало согласие на этот несчастный брак, но потом нарушило обещание. Оно заявляет, что не может поддерживать антипапистов и предать своего дорогого союзника Францию. Но ваш человек, этот Пантер все время торчит в Париже, выпрашивая от имени Шотландии сепаратный мир с императором.

— Шахматы, — заметил Лаймонд, который прекрасно, почти как профессионал, ориентировался в большой политике. — А Франция направила послов в Лондон, выпрашивая сепаратный мир с Англией. Вот ходы в игре. Иногда ложная атака переходит в настоящую, иногда нет. Франция может предать нас ради Булони: я не уверен, но все может быть. Она также может нас использовать как временное прикрытие для настоящей атаки. Лютеране-шотландцы с этим согласны, а также те дворяне, что живут за счет английских денег. Религия и алчность на вашей стороне. А мешает вам то, что вы не понимаете результатов деятельности последнего короля, которую сейчас продолжает Сомерсет. Вы не хотите видеть разрушенных аббатств, сотен сожженных деревень, уничтожения знати — того, наконец, что за какие-то тридцать лет самая цветущая страна в Европе ввергнута в нищету. Это вызвало ненависть — фактор, который тоже следует учитывать.

— Если ненависть можно изучать, то о ней можно и забыть, — парировал Гидеон. — Я знаю о шахматах все: я предпочел бы искреннее чувство, даже ненависть. Император давит на нас, чтобы мы помогли его фламандским подданным выкачать из вас деньги, которые вы им должны. Чем будете беднее вы, тем легче проиграете нам — и тем хуже для Франции. Чувства здесь ни при чем. Шотландское правительство при малейшей угрозе заводит разговоры о пресловутом брачном союзе, а вдовствующая королева изощряет свои планы ввести французов в Шотландию и одновременно улещает Аррана обещаниями выдать маленькую королеву замуж за его сына.

вернуться

5

Болтун, пророк несчастья (фр.).