По джунглям Конго (Записки геолога) - Елисеев Василий Иванович. Страница 18

Мы с Сунатом отведали и вареных и печеных плодов. Оболочка плода не очень приятна на вкус: приторна и жестковата, особенно если есть ее с кожурой. Поэтому мы высасывали мякоть, а кожуру выбрасывали. Наши спутники ели плоды с кожурой. Вскоре все плоды были съедены, вокруг валялись только косточки…

В полдень подошли к упавшему дереву. В середине его зияла дыра, в которую свободно мог пролезть человек. Виктор влез на дерево и спустился в дыру.

— Панголин там, — сказал он уверенно.

Луи приложил ухо к дереву, послушал и заметил:

— Панголин очень большой.

Я тоже приложил ухо к дереву и услышал внутри шорох: зверь медленно двигался. Итак, осталось прорубить отверстие в том месте, где находился панголин, и извлечь это неуклюжее безобидное животное. Рафаэль и Жером, наточив мачете, ударили по стволу. Но мачете отскочили от ствола дерева, словно резиновые мячики.

— Дыру не пробить, это дерево железное, — заметил Луи.

И хотя сердцевина дерева сгнила, наружная часть его была словно каменной, ее как будто не коснулось время.

— Дерево пролежало не менее 50 лет, — сказал Луи. Не берусь судить, насколько это было верно. Но на железном дереве лежало другое, упавшее позднее, древесина его рассыпалась в порошок от легкого удара геологическим молотком.

— Как же достать панголина? — рассуждал вслух Луи, осматривая дерево. Около корневой системы дерева он обнаружил еще одно небольшое отверстие, расположенное на нижней стороне дерева. — Панголина будем выкуривать, — сказал он. И все дружно принялись за дело. Натаскали сухих веток и развели костер под отверстием. Из большой дыры, около которой сидел на страже Виктор, повалил густой и едкий дым. Я стоял около дерева и прислушивался к шорохам. Вначале в дупле было тихо, но через несколько минут панголин пополз. Но полз он не к выходу, не к большой дыре, а к маленькой, навстречу дыму, где ему невозможно было выбраться наружу. А минут через тридцать дым, валивший из дыры, внезапно прекратился, хотя костры продолжали гореть.

— Что за чертовщина? — воскликнул бывалый охотник Бунгу. Но в это время около дыры, где сидел Виктор, послышался какой-то шорох. Виктор молниеносно наклонился, кого-то схватил и спрыгнул на землю. Я подошел к нему и увидел у него в руках маленького извивающегося панголина, явно детеныша. Когда Тсиба стал его связывать, он заскулил: точь-в-точь как щенок.

— Но куда же девался большой зверь? — ни к кому не обращаясь спросил Луи. — Ведь он там был!

Чтобы разрешить загадку, решили все же проковырять дыру. Рафаэль, взяв лом, стал расковыривать небольшую трещину в стволе, отрывая прядь за прядью. С большим трудом, но все же ему удалось пробить небольшую щель. Заглянув в щель, мы увидели обгоревшую голову панголина. Зверь был мертв. «Но почему же он не выбрался на волю, как его детеныш?» — подумал я. И когда наконец отверстие в стволе стало больше, я увидел картину, глубоко меня поразившую. Дупло в этом месте дерева суживалось на конус, и панголин закрыл его своей конусообразной головой, поэтому дым перестал идти по дуплу. Ни у кого не оставалось сомнения: панголин-самка, спасая своего детеныша, пожертвовала жизнью!

Грустная картина воскресила в памяти стихотворение в прозе И. С. Тургенева «Воробей». Помните, как старый черногрудый воробей, спасая выпавшего из гнезда детеныша, камнем упал перед зубастой раскрытой пастью собаки…

«Он ринулся спасать, он заслонил собою свое детище… но все его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок одичал и охрип, он замирал, он жертвовал собою!

Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь».

После долгих усилий извлекли наконец панголина из дупла. При разделке туши рабочие съели по куску сырого мяса, ибо сильно проголодались. Завернув куски мяса в листья, тронулись дальше. В пути я думал о панголинах, или ящерах, как их еще называют. Ящеры ведут ночной образ жизни, охотясь за термитами и муравьями. Днем они спят в норе или в дупле дерева, свернувшись в клубок. Расположение чешуи у панголинов такое, как в сосновой шишке. Джеральд Даррелл образно назвал панголина ожившей сосновой шишкой с хвостом. Ящеры сохранились только в тропиках, где климат на протяжении длительного времени мало менялся. В других районах нашей планеты они вымерли. Потом мои мысли перекинулись к железному дереву. Не скрою, оно показалось мне чудом природы. Я до сих пор сожалею, что не захватил тогда на память кусочек древесины. Надеялся увидеть еще не раз. Но больше не встретил. Но не думайте, что такие деревья растут только в тропиках. На юге Приморского края растет «железная» береза, или береза Шмидта, древесина которой по прочности на изгиб действительно приближается к прочности сварочного железа. Ее не берет ни самый острый топор, ни пуля.

Когда подошли к Нгеи, совсем стемнело. Луи, разжигая костер, заметил: «В этой реке водятся сирены. У них голова и туловище, как у человека. Но туловище оканчивается хвостом, как у рыбы или как у змеи. Сирены имеют трехцветную окраску: красную, желтую и зеленую. Если сирена поднимается, в небе возникает радуга. Я все это видел сам».

К тому времени я стал уже «бывалым конголезцем». Теперь меня, как говорится, на мякине не проведешь. Я ему, естественно, не поверил.

Подоспел ужин. Франсуа подал нам мясо ящера, запеченное на углях. Мясо очень вкусное, напоминало по вкусу мясо дикой свиньи. После мяса мы с наслаждением пили крепкий, пахнущий дымом чай.

Готовя на траве постель, мы с Сунатом заметили вокруг нас много светящихся точек, пятен и целых полос. Исходивший с земли свет был схож со светом светлячков. Осветили одну из полос электрическим фонарем и увидели сухие листья и веточки с белым налетом. Они-то и светились. Не оставалось сомнения, здесь поселились светящиеся бактерии. В процессе жизнедеятельности некоторые бактерии выделяют вещества, которые, соединяясь с кислородом воздуха, дают яркое свечение. «Наши» бактерии излучали фосфорический свет. Существуют бактерии и других окрасок — красные, желтые и фиолетовые. Все эти бактерии, я знал об этом раньше, не болезнетворные. Поэтому мы спокойно расположились на мягких светящихся листьях.

Скрежетала, перекатываемая рекой, галька, квакала лягушки, пели птицы, трещал костер, отбрасывая причудливые блики на наш полог. Наша постель оказалась неровной, бугристой, но мы быстро заснули крепким сном.

Утро приветствовало нас таким разнообразием звуков, что разобраться в том, кто их издавал, не было никакой возможности. Слышался плач ребенка и дикое протяжное завывание, до слуха долетали какие-то стоны и храпение спящего человека, перемежаемое всевозможными переливами…

Во время завтрака на берегу реки к нам пожаловали пчелы, много пчел. Они садились на сахар, на сгущенное молоко и, пожалуй, больше всего на обыкновенную соль. Выходит, что пчелы любят не только сладкое, но и соленое!

Две ночи и один день провели мы на Нгеи. Осмотрели реку, отобрали из нее шлиховые пробы, выбрали место для будущего лагеря. И хотя в шлихах пиропа не оказалось, Луи заверил, что в этой реке обязательно найдем алмазы. Такая же надежда была и у меня.

Двинулись в обратный путь. Луи, я, Сунат и Франсуа вышли пораньше, рабочие несколько задержались с упаковкой груза. Пройдя около километра по знакомой тропе, внезапно услышали дикие вопли Франсуа, шедшего позади. Он пулей пронесся мимо меня, крича благим матом: «гэп, гэп». Луи, не поняв быстро произнесенных слов, стал лихорадочно перезаряжать ружье — с дроби на пули, подумав, что на Франсуа напала горилла. Я тоже вначале не понял, что случилось, и кинулся бежать за Франсуа, чтобы быть подальше от опасного места, и тут в мою шею вонзилось что-то острое, вызвав нестерпимую боль. «Осы», — подумал я, ускоряя бег. Пробежав метров пятьдесят и не чувствуя больше укусов, мы остановились, чтобы успокоить бешено колотившиеся сердца. Осы покусали Франсуа и меня. Луи и Суната не тронули.

Продолжаем путь. На тропе видны свежие царапины.