Ржавый капкан на зеленом поле(изд.1980) - Квин Лев Израилевич. Страница 4

— Исключается! Мы с Ингой тут все кругом осмотрели.

— Подожди… — Мне было слышно, как он позвал: «Эллен! Эллен!» Потом они обменялись невнятными репликами. — Слушай, Арвид, спустись-ка вниз и посмотри там.

— Куда вниз? В подвал?

— Ну да! Ключи должны висеть где-нибудь на кухне. Поищи хорошенько. Эллен говорит, они все ненужное убирают вниз. Я бы сам приехал, но еще чувствую себя неважно. Пришлось принять успокоительное.

— Никакой необходимости, герр профессор! Справимся сами. Спокойной ночи!

Ключи нашлись сразу. Они висели на виду, у холодильника, на предназначенной для них дощечке со специальными гнездами, и подробными надписями под каждым: «От входа в подвал», «От двери подвальной комнаты», «Запасной ключ от входной двери»… Тут же рядом, на полочке, был предусмотрительно положен электрический фонарик-жучок.

На лестничной клетке царила тишина. Я вызвал лифт и, пока он, слегка постукивая, поднимался на шестой этаж, оглядел площадку. На нее выходили двери четырех квартир. Медные таблички с фамилиями владельцев, овальные пластинки с выгравированными номерами квартир, циновки в прямоугольных углублениях перед дверьми. Все добротно, солидно, основательно. В доме проживали состоятельные люди.

Мне показалось, что дверь квартиры прямо против лифта чуть приоткрыта и за мной оттуда наблюдают. Но в этот момент лифт, негромко звякнув, остановился на моем этаже и почтительно раздвинул створки. Я вошел, нажал кнопку с надписью «Подвал» и стал спускаться.

Наблюдают? Ничего удивительного. Новый человек, притом в квартире, откуда всего только день или два назад уехали в отпуск.

Впрочем, до сих пор никто из тех, с кем я днем встречался на лестнице, не проявил ко мне никакого интереса. Вежливое поднятие шляпы, легкий кивок. «Добрый день» — и все. Как будто я живу здесь уже долгие годы. А ведь чужому не так-то просто войти в дом. Подъезды на замке, у каждого обитателя ключ.

Входная дверь в подвал открыта, внутри горит яркий свет. Пожилой мужчина в комбинезоне, в плоском беретике возится у распахнутой дверцы кабельного шкафа, куда сходятся концы телефонных проводов со всего дома. Возле него, на полу, стоит аккуратный, на манер модного прямоугольного портфеля «атташе-кейс» черный ящичек с инструментом.

— Добрый вечер!

— Могли бы и не утруждать себя, уважаемый господин! — Он повернулся ко мне с недовольным видом. — Я ведь сказал: повреждение пустяковое. Уже и готово.

— Рад слышать. Только сказали вы это кому-то другому. Мой телефон в полном порядке.

Он присмотрелся ко мне, потное красное лицо расплылось в извиняющейся улыбке:

— Ох, простите, теперь я вижу!.. Этот господин из соседнего дома уж такой беспокойный: «Я с вами, я с вами…» А зачем он мне нужен? Терпеть не могу, когда я работаю, а они глазеют… Ну вот! — Он захлопнул металлическую дверцу, вставил отвертку в замочную скважину, повернул. — Старье! Давно тут пора все менять — и телефонный кабель, и электропроводку. Экономят! А если пожар? Влетит тогда эта экономия в копеечку. А впрочем, им-то что? Страховой компании — вот той придется раскошеливаться!

Мужчина быстро собрал инструмент и, попрощавшись, вышел. А я отправился искать свой сарайчик. Впрочем, слово «сарайчик», с которым у нас связано определенное представление как о чем-то вспомогательном, временном, а потому и не обязательно тщательно обихоженном, сюда никак не подходило. В подвале тоже, как и на лестнице, царила идеальная чистота. Ряды крашенных белой масляной краской дверей по обе стороны длиннющих коридоров. Такие же медные пластинки с номерами, как и на квартирах. Такие же циновки, разве что повытертее, вероятно отслужившие свой срок у парадной, но еще вполне годные к употреблению.

Сорок пять, сорок семь, сорок девять… А на другой стороне? Сорок четыре… Сорок шесть… «Внимание! Распределительный щит. Будьте осторожны!»…Сорок восемь…

Нет, мне не сюда — в левый коридор.

Пришлось вернуться. Да, все верно. Двадцать три, двадцать пять.

Нужную мне дверь под номером «двадцать семь» я обнаружил в самом конце коридора. Точнее, помещение за ней являлось его прямым продолжением. Видимо, прежде здесь был сквозной проход, а потом по каким-то соображениям его перегородили. Может быть, хозяин продал часть дома и захотел отделиться.

Этот район города считается самым старым в Вене. Здесь еще до нашей эры размещался укрепленный лагерь римлян — Виндобона. Можно себе представить, сколько раз здесь все строилось, перестраивалось, разрушалось и строилось вновь. Наш дом, как и все дома вокруг, стоит на наслоениях десятков эпох.

Подвальная комната оказалась довольно узкой, зато длинной. В середине стоял стол для пинг-понга и, по всему судя, его не просто выставили за ненадобностью, а сюда приходили играть. Вдоль всей левой стены тянулся шкаф с многочисленными дверцами, к правой прислонены три-четыре складных стула. Очевидно, на них отдыхали свободные от игры. В противоположной стене — дверь, обитая жестью и закрытая на задвижку.

В комнате было довольно светло, не пришлось даже зажигать электричества. От самого потолка до середины правой стены спускались три окна, выходившие во двор. Сквозь одно из них виднелось автомобильное колесо. Машина стояла почти вплотную к стене дома.

Раскладушки в шкафу не оказалось. Зато я извлек оттуда пляжный надувной матрац в ярких разноцветных полосках. Что ж, на крайний случай пригодится и он.

Но где же все-таки раскладушка? Уж не увезли ли хозяева ее с собой в горы?

Я подошел к двери, обитой жестью. А что, если это подвальное помещение состоит из двух комнат?

Оттолкнул задвижку, дверь открылась со скрипом.

Длинный коридор, точно такой же, по которому я шел сюда. И такие же окна под потолок.

Это уже другой дом. Вернее, другая половина дома, со своим собственным двором, со своим фасадом, выходящим на соседнюю улицу, параллельную нашей. Я мысленно прикинул, на какую именно. Наверное, тот переулок, который начинается за знаменитыми музыкальными часами с многочисленными движущимися фигурами, ежечасно привлекающими к себе толпы зевак. Как он называется? Кажется, Юденгассе?

Торопливо, с каким-то чувством неловкости, словно невзначай попал в чужую квартиру, я захлопнул дверь. И тут же увидел раскладушку, такой же яркой расцветки, что и матрац. Она стояла у входа в подвальную комнату, на самом виду. И не заметил я ее сразу лишь только потому, что, пока искал в шкафу, ни разу не обернулся…

Прибыв благополучно на поскрипывающем лифте на шестой этаж, я стал вытаскивать свои трофеи. Надувной матрац я тоже прихватил с собой; решил, что на нем все-таки удобнее, чем на голой раскладушке.

Дом уже спал, не слышно было даже радио, и я старался не шуметь, придерживая одной рукой неподатливые пружинистые створки лифта, а другой осторожно выволакивая раскладушку. Мне казалось, я не произвожу ни малейшего звука. И поэтому я очень удивился, когда вдруг услышал рядом дребезжащий старческий голос:

— Что это вы делаете, интересно?

Я обернулся. Дверь против лифта приоткрыта, но говорившего не видно.

— Устраиваюсь на ночь, с вашего позволения.

— Следовало бы побеспокоиться днем.

— Вы совершенно правы. Но днем я еще не знал, что мне придется этим заняться.

— Не знали, что ночью придется спать?.. Вы из какой квартиры?

Голос был строгим, в нем явственно звучали нотки подозрения.

— Из двадцать седьмой… Вы не беспокойтесь, пожалуйста.

— Как из двадцать седьмой?

Дверь открылась, и я увидел маленькую сгорбленную старушку в длинном черном платье с кружевами и почему-то в соломенной шляпе с букетиком искусственных цветов. В руке она держала трость набалдашником книзу. К ее высоким зашнурованным ботинкам жалась крохотная тонконогая собачонка.

— Добрый вечер, мадам! — Я поклонился, улыбаясь как можно дружелюбнее, чтобы продемонстрировать полное отсутствие враждебных намерений: трость она захватила с собой явно в целях самообороны. — Меня звать Арвид Ванаг. Я со своей дочерью Ингой вселен на время в двадцать седьмую моим другом профессором Вальтером Редлихом.