Белларион (др. изд.) - Sabatini Rafael. Страница 63

«Из Павии! » — екнуло сердце у Беллариона. Но, ничем не выдавая своего волнения, он не спеша подошел к большому квадратному столу, стоявшему в центре шатра, и налил крепкого красного вина в изящную чашу из кованого золота с серебряной ножкой. Венегоно залпом осушил ее.

— Не я один могу похвастаться постоянством, как вы сказали, но и это дьявольское отродье, Джанмария, — тоже. Так что мне всего лишь приходится следовать его примеру. С вашего позволения, синьор.

Он тяжело опустился на складной стул, стоявший возле стола, и поставил на место пустую чашу. Белларион кивнул в знак согласия и тоже сел на свою покрытую медвежьей шкурой кушетку.

— Что произошло в Павии?

— Пока ничего. Я ездил туда предупредить Фачино о том, что происходит в Милане, но Фачино… Он сильно болен и при всем желании не в силах ничего предпринять, поэтому я завернул к вам. Джанмария вызвал делла Торре в Милан, — на одном дыхании выпалил он новость, которую так спешил доставить.

Белларион ждал продолжения, но его не последовало.

— Ну? — спросил он. — И это все?

— Все? Вам мало? Разве вы не знаете, что этот проклятый гвельф, которого Фачино почему-то прогнал, вместо того чтобы повесить, был главным вдохновителем гонений, которым подверглись гибеллины в Милане и от которых сам Фачино пострадал? Неужели вы не понимаете, чем это грозит?

— Что он может сделать? Что может сделать Джанмария? У обоих подрезаны крылышки.

— Они наращивают новые взамен старых, — вскочил на ноги Венегоно, от возбуждения позабыв об усталости. — После тайного возвращения делла Торре в Милан Джанмария отправил послов к Теодоро Монферратскому, к Виньяте, к Эсте и даже к Эсторре Висконти с предложением заключить союз.

Белларион рассмеялся.

— Пускай объединяются, если они совсем спятили. Их союз разлетится вдребезги, когда Фачино покончит с осадой Бергамо. Не забывайте, у него сейчас более двенадцати тысяч человек — сильнейшая армия во всей Италии.

— О Боже! Я как будто снова слушаю самого Фачино! — захлебывался от волнения Венегоно. — Он ответил мне точно такими же фразами.

— Тогда что же заставило вас приехать ко мне?

— Я надеялся услышать иное мнение. Но вы тоже рассуждаете так, будто армия — это все. Вы забываете, насколько ядовитое создание герцог Джанмария. Вспомните о гербе их рода. Если что-нибудь случится с Фачино, как вы думаете, на что смогут рассчитывать гибеллины в Милане?

— С Фачино? На что вы намекаете, синьор?

Венегоно с жалостью взглянул на него.

— Где Момбелли? — спросил он. — Почему его нет рядом с Фачино, когда в нем больше всего нуждаются? Вы знаете?

— Но разве он не с ним? Неужели он все еще не вернулся в Павию?

— Вы помните, почему он уехал от Фачино? Под тем предлогом, чтобы немного подлечить герцога. Но я не сомневаюсь, что это была всего лишь хитрость, придуманная для того, чтобы лишить Фачино медицинской помощи. Известно ли вам, что после прибытия Момбелли в Милан никто и нигде не видел его? Ходят слухи, что он мертв, что герцог убил его.

Белларион задумался. Затем с сомнением пожал плечами.

— Ваше воображение обманывает вас, Венегоно, — сказал он наконец.

— Если Джанмария задумал избавиться от Фачино, он наверняка воспользуется более эффективными средствами.

— Синьор Белларион, не пренебрегайте паутинкой, которая показывает, откуда дует ветер.

— Ветер дует все с той же стороны, — заметил Белларион. — Но вы еще не сказали мне, чего вы хотите от меня?

— Возьмите сильный отряд и немедленно отправляйтесь в Милан, чтобы обуздать герцога и разделаться с делла Торре.

— Для этого необходимо распоряжение синьора Фачино. Я не могу пренебрегать своим долгом здесь, Венегоно. Мы займемся делами в Милане после того, как падет Бергамо, а это случится очень скоро, поверьте.

— Я боюсь, что тогда будет уже слишком поздно.

Но ни уговоры, ни угрозы не подействовали на Беллариона, и Венегоно пришлось ни с чем отправиться в обратный путь, заявив перед отъездом, что оба они — и Фачино, и Белларион — одержимы слепотой, которую боги посылают тем, кого хотят погубить.

Белларион, однако, решил, что Венегоно попытался воспользоваться им для сведения личных счетов с герцогом, и полученное через три дня письмо от Фачино как будто подтверждало его подозрения. Оно было нацарапано рукой графини Беатриче, которая приехала из Меленьяно ухаживать за своим больным супругом, но подписано самим Фачино, и в нем сообщалось, что Момбелли наконец-то вернулся в Павию и надеется вскоре поставить его на ноги.

«Вот и верь после этого Венегоно, что Момбелли мертв», — сказал сам себе Белларион и посмеялся над его доверчивостью и паникерством.

Но еще через три дня, в понедельник утром, он получил другое письмо, уже от самой графини, которое заставило его иначе взглянуть на визит Венегоно.

«Синьор умоляет тебя срочно прибыть к нему, — писала она. — Он так плох, что мессер Момбелли потерял всякую надежду. Отправляйся немедленно, если не хочешь опоздать».

Известие ошеломило Беллариона. Никогда прежде в своей жизни он не испытывал такого душевного потрясения. Слезы застилали его глаза при одной мысли о том, что он может потерять любимого человека, и, если бы те, кто считал его безжалостным, расчетливым махинатором, видели его в этот момент, их мнение о нем наверняка изменилось бы в лучшую сторону.

Он немедленно послал за Карманьолой, приказал седлать самую выносливую лошадь и велел двадцати всадникам приготовиться к отъезду вместе с ним. Он мчался как одержимый, загнал одну лошадь и чуть было не погубил другую и за три часа покрыл сорок миль трудных дорог, лежащих между Бергамо и Павией. Он с трудом спешился во дворе замка Филиппе Марии и, пошатываясь и тяжело дыша, поднялся вверх по главной лестнице, такой широкой и с такими низкими ступеньками, что по ней мог бы въехать всадник верхом на лошади.

Он велел немедленно отвести его в комнату Фачино и там, на огромной кровати с шелковым балдахином, нашел своего отца, неподвижного и изможденного. Казалось, смерть уже поставила свою печать на его лице, в котором не было ни кровинки, и только хриплое дыхание и едва теплящийся огонь в глазах говорили о том, что он еще жив.

Белларион опустился на колени возле его кровати и взял в свои разгоряченные после езды ладони его холодную и тяжелую руку, бессильно лежавшую на покрывале.

Фачино чуть-чуть повернул к нему лежавшую на подушке седую голову, и на его лице появилось слабое подобие улыбки.

— Ты успел, мальчик мой, — слабым, дрожащим голосом произнес он. — Осталось уже недолго. Мне конец. Мое тело уже почти умерло. Момбелли говорит, что подагра подбирается к самому сердцу.

Белларион поднял глаза. Рядом с ним стояла графиня, взволнованная и печальная. В ногах кровати он увидел Момбелли, а за его спиной — еще одного слугу.

— Это правда? — спросил он врача. — Неужели все твое искусство бесполезно сейчас?

— Он в руках Божьих, — неразборчиво прошамкал Момбелли.

— Отошли их, — сказал Фачино, указывая глазами на Момбелли и слугу. — У нас мало времени, а мне надо еще кое-что сказать тебе и сделать последние распоряжения.

Распоряжений, впрочем, было совсем немного. Фачино велел Беллариону защищать Беатриче и оказывать покровительство Филиппе Марии.

— Умирая, Джангалеаццо велел мне заботиться о его сыновьях. Я встречусь с ним с чистой совестью; я выполнил свои обязательства и теперь передаю их тебе. Никогда не забывай, что Джанмария — герцог Миланский, и какие бы фортели он ни выкидывал, оставайся верен ему — если не ради него, то хотя бы ради себя самого; не нарушай данной ему клятвы, и твои собственные капитаны не будут изменять тебе.

Наконец он устало замолчал и, выразив желание отдохнуть, попросил оставить его и позвать Момбелли.

— Я буду здесь, — бросил Белларион Момбелли, которого нашел удрученно расхаживающим взад и вперед за дверью комнаты.

Прошло не менее получаса, прежде чем Момбелли вновь выглянул из комнаты Фачино.