Крестом и булатом. Вторжение - Черкасов Дмитрий. Страница 17
– Илья Иосич не дурак, конъюнктуру чувствует. Пархатый, одним словом... Ему тоже этот геморрой с независимыми экспертами не нужен. Тем более, у него генконструктор «Аквамарина» Слуцкий в дружбанах ходит, еще с тех времен, когда Кацнельсон «ЛОМО» реструктурировал...
– Мы то хоть финансирование получим?
– Обязательно, – Главком затушил окурок в кадке. – По прикидкам, на операцию выделят миллионов семьдесят сто зеленых. Треть наша.
– Остальное «Аквамарину»?
– Ага. Кацнельсон лично распределять будет... И твоя роль в этом деле не последняя. Так что постарайся.
– Постараюсь, – вице адмирал прищурился. – Не первый раз замужем...
– А с независимыми экспертами я решу. В конце концов, нам ничто не мешает поставить на всю документацию вторую форму*.
* Вторая форма секретности.
– Если не первую.
– Нет, первая крутовата, второй хватит, – Самохвалов вяло отмахнулся. – Пенсионерам так и так доступа не будет. И я Кацнельсона заодно проинструктирую, чтобы все совещания в закрытом режиме проводил.
– Ему еще в Видяево ехать, – напомнил вице адмирал.
– Там тоже все решено. Пообщается с родственниками, заявит о шагах правительства, компенсациях...
– Что мне, кстати, Владимир Сергеич, натовцам об аварийном буе говорить? – встрепенулся глава делегации.
– А что буй?
– Ну, почему не отстрелился...
– А он не отстрелился? – удивленно спросил Самохвалов, которому не доложили о неисправности аварийного буя на «Мценске».
Перед учениями его из за короткого замыкания в электропроводке просто напросто отключили, и лодка вышла в море с неработающей системой подачи сигнала. Правда, по документам буй был в полном порядке, о чем имелся соответствующий акт технической службы флота.
– Я слышал, что нет.
– Обойди эту тему. Или скажи, что подробности выясняются. Типа, взрывом могло его повредить.
– Западники не поверят.
– Это их дело – поверят, не поверят. А я разберусь, – Главком прикурил вторую сигарету. – Зотов не дурак, четырнадцать лет на Севере, что нибудь придумает. К тому же, нашли мы «Мценск» практически сразу, к вечеру пятого... Претензий к скорости поиска нет. А есть буй на поверхности или нет – не важно... На саму спасательную операцию это никак не влияет.
– Согласен, – вице адмирал посмотрел на часы. – Мне пора, Владимир Сергеич...
– Давай, иди, – Самохвалов пожевал филвьтр сигареты. – И давай там потщательнее. Сам знаешь.
– Есть, товарищ адмирал флота!
Люк, ведущий из сарая в огромный прямоугольный подвал, скрипнул и распахнулся. Заложники по привычке прикрыли глаза, чтобы не быть ослепленными мощным фонарем придурковатого восемнадцатилетнего охранника Лечи Атгиреева, любившего прямо с порога направить луч в лицо кому нибудь из рабов.
Но на этот раз все обошлось.
Зашла молчаливая Яхита, поставила в центре подвала чан с вареным рисом, бросила пару лепешек и невозмутимо удалилась, оставив люк полуоткрытым. Через час она придет за пустой посудой.
Заложники, позвякивая ножными цепями, сгрудились у чана.
Рафик Варданян сноровисто разделил черствые лепешки на девять почти равных частей и роздал присутствующим.
Семнадцатилетний ингуш Магомед Цароев повертел в руках свой кусок и отвернулся,
– Так не годится, – мягко сказал пожилой отец Владимир, батюшка из Гудермеса, захваченный боевиками непосредственно перед началом второй чеченской кампании, – кушать обязательно надо. Ты молодой, силы тебе еще понадобятся.
– Не хочу, – угрюмо буркнул Магомед.
Два бывших бомжа – Жора и Яков – подцепили ломтями лепешек густое варево и зачавкали. В заложниках они куковали уже пятый год. Никто их не искал, никому они не были нужны, и потому свое нынешнее положение рано состарившиеся мужчины воспринимали как должное. Работа от зари до зари и постоянные избиения за малейшую провинность превратили их фактически в запуганных животных.
Остальные семеро еще держались, но и у них силы были на исходе.
Тяжелее всего переживал молодой Магомед, похищенный боевиками всего месяц назад из Нальчика. Отец Владимир и остальные – иеромонах Михаил, Митя Чубаров, Ираклий Туманишвили и коммерсанты Виктор Шерстнев с Варданяном – как то пытались поддержать юношу, однако раз в три дня Цароев срывался, начинал отказываться от пищи и был готов броситься на вооруженного охранника, чтобы погибнуть как мужчина.
– Голодом делу не поможешь, – весомо заявил Ираклий.
– Да какое дело? – вскипел горячий ингуш. – На эт тих собак работать? И ждать, когда опять издеваться начнут?
– О маме подумай, – вмешался Михаил, поправляя протершиеся полы монашеского одеяния. – Рано или поздно мы отсюда выйдем. – Магомед опустил голову и закусил губу. За Цароева боевики потребовали восемьсот тысяч долларов. У его небогатой и немногочисленной родни таких денег отродясь не бывало. Магомеда и трех его сестер воспитывала одна мать. Отец погиб, когда Маге было всего семь лет – разбился на своем самосвале во время оползня в горах. А мать, сельская учительница, больше ста долларов в руках не держала, даже не представляла себе, что бывают суммы в десятки и сотни тысяч.
Неделю назад боевики с хохотом рассказали, что Цароева отправилась в Москву к дальнему родственнику.
Магомед знал дядю Руслана. И понимал, что коммерческий директор маленького химического комбината, производящего лакокрасочные изделия, сможет набрать от силы одну двадцатую суммы выкупа. Даже если продаст свои маленькую квартиру, «Жигули» пятой модели и все имущество. Магомед прямо сказал об этом играющему в «старшего вайнаха» Резвану Гарееву, присовокупив от себя лично, что с этого момента все Гареевы стали его кровниками.
Резван сплюнул и приказал своим подручным слегка поколотить Магомеда, дабы ингуш меньше открывал рот, когда с ним разговаривает «уважаемый» в ауле человек. Трое молодых чеченцев лениво попинали связанного Цароева и зашвырнули юношу обратно в подвал.
– Ты лучше слушай, о чем они базарят, – Рафик положил руку на плечо понурившегося Магомеда. – Ты один их язык понимаешь. Может, что и придумаем...
Митя Чубаров согласно кивнул. О побеге мечтали все заложники. Правда, за исключением Жоры с Яковом. Им бежать было некуда. Жизнь в чеченском плену мало отличалась от той, что они вели на бескрайних российских просторах. Те же избиения со стороны стражей порядка, та же скудная еда, та же тяжелая работа, если удавалось на несколько дней пристроиться подручными к какому нибудь мелкому бизнесмену, те же опасения за собственную жизнь. Единственной вещью, которой они были лишены, был алкоголь. Их нынешние хозяева запрещали рабам выпивать, хотя сами себя не ограничивали, вводя нормы шариата исключительно для заложников и наслаждаясь неограниченной властью над пленными.
Магомед тряхнул головой и попытался сбросить руку Варданяна со своего плеча.
– Цепляться друг с другом – последнее дело, – сказал Ираклий. – Поодиночке нас раздавят.
– А так? Что так? – разозлился Цароев.
– А так у нас есть хоть какой то шанс, – Чубаров поднял кусок лепешки и протянул ингушу. – Бери и ешь.
– Не буду...
– Будешь, – Туманишвили строго посмотрел на Жору с Яковом. – Хорош жрать. Другим то оставьте.
Экс бомжи тут же прекратили чавкать и втянули головы в плечи.
– Ребята дело говорят, – отец Владимир пододвинулся поближе к чану. – Не будешь кушать, Мага, не сможешь работать. Тогда всем хуже будет. Ты же этих скотов знаешь, прости Господи...
За нежелание одного из заложников трудиться на благо «независимой Ичкерии» наказывали всех остальных – выстраивали рядком во дворе и избивали прикладами автоматов. Причем в экзекуции принимали участие не только взрослые боевики, но и чумазые подростки десяти двенадцати лет от роду. Воспитание вседозволенности у новой чеченской молодежи начиналось с младых ногтей. Подростки не умели ни читать, ни писать, ни даже считать до сотни, зато очень хорошо усвоили, что с рабом можно делать все что угодно. Вплоть до пули в живот, если так захочется. И национальность раба не имела никакого значения. Отец Владимир и иеромонах Михаил за год, что они провели в плену, несколько раз переезжали из одного аула в другой и насмотрелись на самых разных заложников. Среди них, помимо русских, были и ингуши, и сами чеченцы, и евреи, и даже французский фотодокументалист. Со всеми обращались примерно одинаково. Иностранцев только меньше били, стараясь не слишком портить их товарный вид.