Захватчики под парусами - Эмар Густав. Страница 63

Дойдя до букана, Монбар тотчас пожал руку Польтэ и, похвалив его за то, что он успел выиграть время, занялся со своими товарищами приведением в порядок пороха и пуль, рассудив, вероятно, что теперь они бесполезны.

Пока флибустьер занимался этим, донна Клара, бледная как смерть, устремила на него пылкий взор, не смея, однако, приблизиться к нему. Наконец она отважилась сделать несколько шагов и, сложив руки с мольбой, прошептала дрожащим голосом:

— Я здесь.

Монбар вздрогнул при звуке этого голоса и побледнел, но, сделав над собой усилие и несколько смягчив жесткое выражение своего взгляда, ответил, вежливо поклонившись:

— Я пришел сюда только для вас, сеньора. Сейчас я буду иметь честь явиться к вашим услугам; позвольте мне только позаботиться о том, чтобы наш разговор происходил спокойно.

Донна Клара потупила взор и вернулась к изголовью больного. Авантюристы подходили все ближе. Они находились всего в десяти шагах от испанцев, ужас которых увеличивался от этого неприятного соседства.

— Эй, братья! — закричал Монбар громким голосом. — Прошу вас, остановитесь!

Флибустьеры замерли на месте.

— А вы, — обратился Монбар к солдатам, — бросьте ваше оружие, если не хотите быть немедленно расстреляны.

Немедленно все копья и шпаги солдат упали на землю с редким единодушием, которое указывало на их горячее желание, чтобы эта угроза не была приведена в исполнение.

— Отдайте вашу шпагу, — приказал Монбар графу.

— Никогда! — вскричал граф, наскакивая с поднятой шпагой на флибустьера, от которого он находился на расстоянии всего четырех шагов.

В эту минуту раздался выстрел, и шпага графа разлетелась в щепки; граф был обезоружен. Монбар, схватив одной рукой лошадь за узду, другой стащил графа с седла и бросил его на землю.

— Что за дьявольская мысль одному идти против пятисот! — смеясь, воскликнул Польтэ, опять заряжая свое ружье.

Граф приподнялся. Смертельная бледность покрывала его лицо, черты были искажены гневом. Вдруг он увидел графиню.

— А! — закричал он, взревев, как тигр, и бросаясь к ней. — По крайней мере, я отомщу!

Но Монбар схватил его за руку и заставил остаться неподвижным.

— Одно слово, одно движение, и я прострелю вам голову, как хищному зверю, на которого вы похожи! — сказал он.

В словах флибустьера слышалась такая угроза, движения его были так быстры, что граф невольно сделал шаг назад и, скрестив руки на груди, остался стоять, внешне спокойный; но в сердце его бушевал вулкан, а взгляд был упорно устремлен на графиню. Монбар с минуту смотрел на своего врага с выражением печали и презрения.

— Граф, — сказал он наконец с иронией, — вы захотели помериться силой с флибустьерами; вы увидите, чего это стоит… Пока, побуждаемый безумным желанием мщения, вы гнались за женщиной, благородное сердце и блистательные добродетели которой не достойны были оценить, половина острова, которым вы управляете, была отнята навсегда у вашего государя моими товарищами и мной; Тортуга, Леоган, Сан-Хуан, даже ваш дель-Ринкон, застигнутый врасплох, были завоеваны почти без кровопролития.

Граф поднял голову. Лихорадочный румянец покрыл его лицо. Он сделал шаг вперед и закричал голосом, прерывающимся от бешенства:

— Ты лжешь, негодяй! Как ни велика твоя дерзость, а ты не мог захватить тех пунктов, о которых говоришь.

Монбар пожал плечами.

— Оскорбление от такого человека, как вы, ничего не значит, — сказал он. — Вы скоро получите подтверждение моих слов… Но довольно об этом! Я хотел захватить вас в свои руки, чтобы сделать свидетелем того, что я скажу этой госпоже. Пожалуйста, сеньора, — обратился он к донне Кларе, — простите меня, если я захотел увидеться с вами не иначе, как в присутствии того, кого вы называете вашим мужем.

Донна Клара встала, дрожа, и приблизилась к флибустьеру. Наступило минутное молчание. Монбар, склонив голову на грудь, казался погружен в горькие мысли. Наконец он поднял голову, провел рукой по лбу, как бы желая прогнать последние тучи, затемнявшие его рассудок, и обратился к донне Кларе тихим голосом:

— Сеньора, вы желали меня видеть, чтобы напомнить время, навсегда прошедшее, и вверить мне тайну. Я не имею права знать эту тайну; граф де Бармон умер, умер для всех, особенно для вас, так как вы не постыдились отречься от него и, связанная с ним узами законного брака и еще более законными узами законной любви, вы малодушно позволили отдать себя другому. Это преступление, сеньора, которого никакое раскаяние не может загладить ни в настоящем, ни в прошедшем.

— Сжальтесь над моими мучениями, над моими страданиями! — вскричала несчастная женщина, разбитая этим проклятием, падая на колени и заливаясь слезами.

— Что вы делаете, графиня? — вскричал граф Безар. — Встаньте!

— Молчите! — резко сказал Монбар. — Оставьте эту преступницу изнемогать под тяжестью ее раскаяния; вы были ее палачом и менее всякого другого имеете право защищать ее.

Дон Санчо бросился к сестре и, оттолкнув графа, приподнял ее. Монбар продолжал:

— Я прибавлю только одно слово, сеньора: у графа де Бармона был ребенок; в тот день, когда он придет просить у меня прощения за свою мать, я прощу ее… может быть, — прибавил он нетвердым голосом.

— О! — вскричала молодая женщина, с лихорадочной энергией схватив руку флибустьера, которой он не имел мужества отнять. — О! Вы велики и благородны; это обещание возвращает мне надежду и мужество… Мое дитя! Клянусь вам, я найду его.

— Довольно, — произнес Монбар с плохо сдерживаемым волнением, — этот разговор и без того уже слишком затянулся. Ваш брат любит вас и сумеет вас защитить. Я сожалею, что не вижу здесь еще одного человека, — он подал бы вам совет и поддержал вас в вашем состоянии.

— О ком вы говорите? — спросил дон Санчо.

— О духовнике сеньоры.

Молодой человек отвернулся и ничего не ответил.

— Посмотрите, брат, — сказал тогда Польтэ, — вот он, полумертвый; взгляните на его обгоревшие руки.

— О! — воскликнул Монбар. — Какое чудовище осмелилось…

— Вот кто! — продолжал буканьер, ударив по плечу графа Безара, онемевшего от испуга, потому что только в эту минуту он заметил свою жертву.

Пламя сверкнуло в глазах Монбара.

— Злодей! — вскричал он. — Пытать беззащитного человека! О, испанцы! Порода ехидн, какими страшными муками могу я вас истерзать?

Все присутствующие задрожали от ужаса при этом взрыве гнева, столь долго сдерживаемом, который наконец разрушил все преграды и вылился наружу с непреодолимой силой.

— Горе тебе, палач! — продолжал флибустьер зловещим голосом. — Ты мне напоминаешь, что я Монбар Губитель. Олоне, разведи огонь в букане.

Неописуемый ужас завладел всеми присутствующими при этом приказании, которое явно говорило, на какую ужасную муку был осужден граф; сам дон Стенио, несмотря на свою неукротимую гордость, почувствовал холод в сердце. Но в эту минуту монах, который до сих пор лежал неподвижно, по-видимому нечувствительный ко всему происходящему, с трудом встал и, опираясь на руки донны Клару и ее брата, шатаясь подошел и стал на колени перед флибустьером.

— Сжальтесь! — вскричал он. — Сжальтесь именем Господа!

— Нет, — сурово ответил Монбар, — этот человек осужден!

— Умоляю вас, брат, будьте милосердны, — настойчиво просил монах.

Вдруг граф вынул два пистолета, спрятанных в камзоле, и направил один на донну Клару, а другой приставил себе ко лбу.

— К чему умолять тигра? — сказал он. — Я умру, но по своей воле, и умру отмщенный!

Он спустил курки. Раздался двойной выстрел. Граф повалился на землю с простреленной головой; второй выстрел, неточно направленный, не попал в донну Клару, а поразил фрея Арсенио прямо в грудь и опрокинул его к ногам убийцы. Последнее слово бедного монаха было: