Лики Японии - Берндт Юрген. Страница 54

Наконец-то женщина прячет свои косметические принадлежности («кэсёхнн»). Есть слово «кэсёсицу». где «кэсё-» — «косметика», а «-сицу» — «помещение». Однако это отнюдь не «салон косметики», тот называется «бёин», а в Токио некоторые владельцы подобных заведений под японским названием ставят еще английское «Beauty Academy» — «Академия красоты». Кто этому не верит, пусть садится в Токио с платформы Синдзюку и едет по городской железной дороге в направлении универмагов, принадлежащих некоему торговому концерну, и сразу после остановки «Такада нобаба» выглянет с левой стороны в окно. Так что «кэсёсицу» — «косметическое помещение» — отнюдь не «салон красоты», а на языке мужчин — «бэндзё» — «общественная уборная». От молодой, довольно бойкой японки мне приходилось слышать «о-бэндзё» — «почтенная общественная уборная». Я также слышал и «о-тэарай» — «почтенное мытье рук», и «о-тойрэ» — от английского «toilet» — «туалет» с добавлением «о-» — «почтенный», хотя переводить «о-» как «почтенный» — бессмыслица, ибо это лишь вспомогательное средство с целью придать сказанному оттенок вежливости. При выходе из метро в конце платформы можно было также прочитать на «ромадзи»: «Toilet».

Однако что касается «кэсёсицу», то к данной теме оно не имеет отношения. Возможно, оно относится к языковым табу и языковым маскировкам, о которых здесь уже говорилось.

На каком бы лингвистическом феномене мы ни остановились, все они свидетельствуют о невероятной гибкости японского языка — и не только в отношении его словарного состава. В последнем это обнаруживается легче и быстрее. Не одна тысяча английских слов вошла в японский язык, особенно после второй мировой войны. Правда, их заимствовали и раньше, но, за немногим исключением, тогда они не стали составной частью разговорного языка. Слов, взятых из других европейских языков, значительно меньше. Например, к ним относятся слова из немецкого языка «арубайто» и «гэбаруто». «Арубайто» — не только работа, как таковая, но и «гакусэй арубайто», то есть такая работа, которая дает возможность студенту зарабатывать на жизнь и на учение. Это слово изобрел в 1947 году один писатель, теперь оно прочно вошло в обиход. В 1968 году появилось слово «гэбаруто» — «насилие», которое вскоре было сокращено до «гэба». В 1971 году, когда внутри японского студенческого движения происходили ожесточенные дискуссии, которые то и дело кончались потасовками, появилось выражение «ути-гэба» — «внутреннее насилие».

Японский язык вбирает в себя слова, сокращает их, объединяет с собственными словарными компонентами, а «масукоми» — «массовые средства информации», и прежде всего многочисленные еженедельники наряду с телевидением, заботятся об их распространении, темпы которого с начала «тэрэби-дзидай» — «эпохи телевидения», наступившей в 1954 году, все нарастают. Это же относится и к так называемым модным словам. В настоящее время регулярно издаются словари «модных слов», листать которые порой интереснее, чем современную историю Японии. Часто новые слова весьма выпукло отражают определенные общественные явления, попадая прямо в «цель».

В 1949 году, когда в Японии словно грибы после дождя вырастали частные университеты, родилось слово «экибэн дайгаку». «Экибэн» — сокращение от слова, означающего закуску из риса с несколькими приправами, которую продают на вокзалах в маленьких, сделанных из стружки (теперь чаще из пластмассы) коробочках. Как только останавливается поезд, появляются продавцы, которые бегают вдоль вагонов и громко расхваливают свой товар. «Дайгаку» же означает «университет».

В 1961 году, когда в Японии начал стремительно расти жизненный уровень, журналисты включили в родной язык слово «рэдзя» — от английского «leisure» — «досуг». Несмотря на то что для обозначения досуга есть японские слова, с тех пор употребляется почти только «рэдзя»; вскоре появилось «рэдзя-буму» («leisure boom») и, наконец, «рэдзя-сангё» — китайско-японское слово «сангё» означает «индустрия» — «индустрия досуга», то есть речь идет об индустрии, заботящейся о том, чтобы каждый человек мог провести свой досуг так, как он хочет, или как эта отрасль индустрии, которая достигла весьма значительных масштабов, внушает ему, что он хочет.

Большим облегчением для иностранца, изучающего фонетику японского языка, является небольшое количество слогов. Однако то, что для иностранца хорошо, для японца при заимствовании иностранных слов или при изучении иностранного языка плохо, особенно когда он изучает язык, для которого характерно сочетание согласных. Если же он пытается на бумаге привести эти иностранные слова в соответствие с фонетикой своей слоговой письменности, то иногда подвергает их такому искажению, что трудно установить их происхождение. Например, слово «сандоитти» («sandwich»). Поскольку «сандоитти» в японском состоит из шести слогов вместо двух (как в английском), то его сокращают до «сан-до», — сразу не поймешь, что это такое. Кроме того, в Японии заимствованные выражения произносятся точно так же, как пишутся. Таким образом, из «thank you very much» получается «са-н-кью бэри мати». Если же выговаривать слова правильно по-английски, например, «service» произнести как «сёрвис», а не «сабису», то рискуешь быть непонятым, ибо есть такие звуки, которые японец вообще не слышит или не различает, а то, что не воспринимается слухом, невозможно также воспроизвести фонетически.

На основании этого кое-кто полагает, что японцы занимаются искажением иностранных языков. Иные даже крайне удивляются, когда вынуждены констатировать, что в Японии применение английского (особенно разговорного), весьма ограниченно.

Читать на каком-нибудь иностранном языке в Японии умеют многие и даже часто не на одном. Английский язык изучают в школе, а в университете каждый должен освоить второй язык. Для большинства японцев разговорная речь, восприятие языка на слух дается c трудом, но есть такие (и, в частности, среди моих японских коллег), которые настолько блестяще владеют как устным, так и письменным немецким языком, что я порой начинал сомневаться в собственных знаниях родного языка. Но они скорее исключение, хотя, возможно, не такое уж и редкое.

Следует иметь в виду, что в Японии много веков не было ни малейшей необходимости в изучении иностранных языков, разве что только китайского, да и то больше письменного, чем разговорного. Много ли было таких, кто в период изоляции служил переводчиками у нескольких голландцев на крохотном островке Дэдзима в бухте Нагасаки? А таких, кто мог общаться с представителями других наций, когда в середине прошлого века Япония вынуждена была открыть свои границы для международных связей? Вряд ли больше горстки.

Тем более достойно удивления то, как быстро эта горстка стала увеличиваться, превратившись в огромную армию, и как велики были языковые успехи, достигнутые японским народом за весьма короткий, насчитывающий немногим более полувека исторический период, когда ему необходимо было изучать новейшие технические достижения других стран. Тогда-то японский язык и воспринял огромное число новых слов и сам изобрел немало слов. Так, для телеграммы было изобретено слово «дэмпо», то есть «электрическое сообщение», для локомотива — «кися» — «паровая машина», для автомобиля — «дзндося» — «самодвижущаяся машина». Кстати, в этом процессе заимствования весьма удобными оказались китайские иероглифы, так как с их помощью можно было легко обозначать нечто конкретное. Не только технические завоевания Запада открывали для себя японцы, но и духовные, культурные ценности, философские системы мышления, включая философию Гегеля, а также учение Маркса, Энгельса и Ленина. Эти великие открытия, совершенные поколением периода Мэйдзи (с 1868 по 1912 год), были не менее значительны, чем все успехи, достигнутые японским народом за последние десятилетия.

Экзаменационная горячка