Сокровища Перу - Верисгофер Карл. Страница 69

Когда в ограде и здании монастыря не осталось уже ни одного испанца, генерал Мартинец приказал подобрать всех убитых и раненых и вынести их за монастырскую стену, затем, отыскав единственного монаха, брата привратника, поручил ему передать настоятелю, что неприятель окончательно вытеснен из монастыря, что тишина и спокойствие водворены в святом месте, и что ни один враг не посмеет более явиться сюда.

Потом и сам он со своими солдатами покинул монастырь и вернулся в город. В монастырском дворе осталось только три посторонних человека: Рамиро, Бенно и сеньор Эрнесто. Они в числе первых ворвались в ограду, а затем проникли и в само здание. Теперь, когда все вокруг утихло, Рамиро оставалось только задать один последний вопрос, которым должна была решиться его судьба.

Но странное дело: теперь, когда все препоны и препятствия были устранены, теперь, когда уже ничто более не мешало ему достигнуть желаемого, на душе у него не было и тени радости или торжества; нет, напротив, точно камень лежал на душе и мешал ему жить и дышать.

— Ну, теперь оставьте меня на время одного, — сказал глухим, подавленным голосом, — вскоре мы увидимся, а пока до свидания, друзья! Не правда ли, здесь ужасно холодно? — добавил он и вздрогнул всем телом.

— Послушайте, Рамиро, позвольте мне идти с вами!? — участливо сказал сеньор Эрнесто.

— Нет, нет! Я должен пойти один, что-то говорит мне, что меня ждет нечто такое, чего я сейчас не могу выразить, но одно предчувствие будущего уже гнетет меня… Прощайте еще раз… благодарю за все…

Он крепко пожал руки своим друзьям и пошел не своим обычным твердым и решительным шагом, а как бы в полусне. Он шел по коридору, стучался то в ту, то в другую дверь… до тех пор, пока, наконец, одна из этих дверей не отворилась, и какой-то монах молча и удивленно взглянул на стоявшего перед ним человека с бледным, растерянным лицом и запавшими глазами.

— Что тебе надо, незнакомец? — спросил монах.

— Меня ожидает отец настоятель, брат Альфредо, доложите ему обо мне, добрый брат! — прошептал Рамиро дрожащими губами.

— Нет, я не верю, чтобы это мот быть ты! Тот, которого ждал наш настоятель, ждал так страстно! О, это какая-то злая, насмешка!

— Что? Насмешка!.. Ах, да, я теперь понимаю: он ждал меня и день и ночь, он молил Бога, чтобы я пришел к нему, когда он был еще жив, а теперь, когда я пришел к нему, смерть… беспощадная смерть похитила его с земли… да?..

— Кто, кто сказал тебе это? Ведь мы только что закрыли ему глаза, и его лицо еще не охладело!..

— Дайте мне взглянуть на покойного! — тихо сказал Рамиро совершенно спокойно.

Монах молча кивнул головой, неслышными шагами пошел вперед по коридору и отворил дверь в большую, всю затянутую черным сукном горницу с каменным плиточным полом. Единственным украшением ее было большое изображение Христа, простирающего вперед свою благословляющую десницу. Монахи, лежа на голых плитах пола, тихо молились, а посреди комнаты на скромном катафалке лежало тело только что умершего монаха. При появлении Рамиро только один из монахов поднял голову и взглянул на дверь.

— Кого ты привел сюда, брат Якобо?

— Это тот, кого он ждал, брат Луиджи, — сказал тихо проводник Рамиро, — он пришел, но поздно! — и молодой монах зарыдал.

Кругом раздавались подавленные рыдания, только покойник лежал со спокойным, бледным лицом, скрестив на груди исхудалые руки, в черной бархатной шапочке, из-под которой спадали на плечи седые, как серебро, кудри.

Рамиро со скорбью глядел на это мертвое лицо, когда брат Луиджи подошел к нему и тихо спросил:

— Узнаешь ты меня, Рамиро?

Тот молча кивнул головой.

— Много воды утекло, много горького и тяжелого пережито и камнем лежит на душе. Ах, как он страдал, как томился, как ждал тебя; как просил Бога, чтобы ты снял с него твое проклятие, как молил!

— Мое проклятие! — насмешливо сказал Рамиро. — Да разве оно когда-либо имело какую-то цену! Проклятие грешника! Но, может быть, это страшное слово все же имело свое значение в глазах Праведного Судьи?

— Скажи, снял ты с него проклятие? Скажи, Рамиро!

— Ах, да! Да! Снял, конечно, давно снял!

Лучи радости осветили на мгновение скорбное лицо монаха.

— Ну, слава Богу! Он, который читает в наших сердцах самые сокровенные наши мысли и помыслы, упокоит теперь душу Альфредо в царствии своем, а ты, бедный друг мой, вступи во владение наследством твоих отцов!

— Наследие! Мое наследие? Ты говоришь о сокровищах Фраскуэло?

— Да, конечно, они по праву твои!

— Так, значит, покойный перед смертью поручил тебе передать мне?..

— Мне он ничего не поручал, Рамиро, ни мне и ни одному из братьев. Он сообщил об этом только одному Юзеффо, и он один из живущих знал об этой тайне, он, и больше никто!

— Юзеффо! — воскликнул Рамиро и громко расхохотался, как будто вдруг лишился рассудка. Ухватившись обеими руками за катафалк, на котором лежал покойник, Рамиро нагнулся над ним и, вперив в него неподвижный взгляд, произнес глухим шепотом, как бы сам того не сознавая, эти слова:

— Итак, только один Юзеффо знал о том, где находятся эти сокровища? Один Юзеффо?

— Да, он один! — также шепотом с чувством невольно овладевшего им страха повторил брат Луиджи.

Рамиро пошатнулся и, точно дерево, сраженное грозой, повалился на пол подле смертного одра своего друга. Рамиро подняли, но он был без сознания.

XII ОТЕЦ И СЫН. — НА СМЕРТНОМ ОДРЕ. — ПОКАЯННАЯ ИСПОВЕДЬ ГРЕШНИКА. — АЛМАЗЫ ФРАСКУЭЛО. — КОНЧИНА РАМИРО

Наконец-то Концито вздохнул свободно. Дом сеньора Эрнесто, как и большинство домов зажиточных людей, был превращен в лазарет для раненых и пострадавших.

После изгнания неприятеля из города все точно ожили, даже больные не чувствовали того тяжелого, угнетающего чувства, какое обыкновенно испытывают страдающие. Они страдали, но с уверенностью смотрели в будущее, сознавая, что теперь страдают недаром, что их самопожертвование даровало счастье и свободу целой стране.

Ухо Тренте было надлежащим образом перевязано, и доблестный проводник и погонщик мулов чувствовал себя вполне бодро, несмотря на увечье. Рана Обии была несравненно серьезнее и требовала самого тщательного и заботливого ухода, но доктор Шомбург ручался за его жизнь.

У последней пушки был найден и труп героя кузнеца. Очевидно, смерть настигла его неожиданно, так как лицо его сохранило выражение гордого торжества.

Монахи с тихой молитвой хоронили убитых с утра и до поздней ночи, своих и врагов, призывая на всех милосердие Божие.

Много смелых и отважных борцов пролило свою кровь в этот день, много их погибло, положив свою жизнь за счастье и свободу родины и много их еще лежало во всех комнатах обширного дома сеньора Эрнесто. В числе этих страждущих был один, участь которого особенно огорчала и заботила всех наших друзей, а особенно Бенно, — это был Рамиро.

Вынесенный монахами за ограду монастыря, где его ожидали друзья, несчастный Рамиро был принесен в том же состоянии в дом сеньора Эрнесто, где и лежал, не приходя в себя, до прибытия доктора.

Мало-помалу, однако, к нему как будто вернулось сознание, он стал видеть, слышать и понимать, сделал даже попытку приподняться на постели, но старания его оказались тщетными, и он остался нем и недвижим.

— Доктор! Неужели он умрет? — с невыразимым страхом во взгляде и голосе спрашивал Бенно.

Доктор печально пожимал плечами.

— Во всяком случае, ему необходим продолжительный покой, чтобы восстановить силы, хотя бы настолько, чтобы он снова смог двигаться и говорить.

Бенно ни на минуту не отходил от больного.

— Я буду писать письма, так что все равно не буду спать!

— Ну, как хотите, — сказал доктор, — позже я зайду взглянуть на него, а теперь мое присутствие здесь не нужно!

Бенно остался один в комнате больного и сел к столу писать письма. Первым делом, конечно, он написал старику Гармсу; он обещал тому, что будет писать каждую неделю, но прошло уже более восемнадцати месяцев, как Бенно прибыл в Рио, а старик не получил от него ни строчки. Теперь Бенно хотел наверстать все длинным, подробным письмом и известить его о своем скором возвращении.