Железный волк - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 17

Ярл замолчал, задумался. Отец насмешливо сказал:

– И ведь не обманул.

– Не обманул, – как эхо отозвался Эймунд. – Первое время он и действительно был с нами щедр и милостив. А мы за это хорошо ему служили. А дальше мы бы служили ему еще лучше! Но тут вдруг произошли такие неприятные события… что я и не знаю, как мне их теперь тебе излагать! И нужно ли мне это делать?

Тут Эймунд снова замолчал. Он ждал, когда отец не выдержит и начнет его расспрашивать. Когда человек расспрашивает, он тогда легче верит услышанному – он же сам хотел это услышать, вот пусть теперь и слушает! Но отец ничего у ярла не спрашивал. Потому что он видел: был ярл высокий, кряжистый, беловолосый, белобровый, а такое всегда не к добру…

И ведь так оно тогда и вышло!

Ярл вдруг спросил:

– Почуял, да?

Но отец снова ничего не ответил. Тогда Эймунд, озлясь, вскричал:

– Так слушай же! Когда скончался Вольдемар, то Свендопольк не стал дожидаться, пока в Киев съедутся все его родичи и станут решать дело о престолонаследии законным образом, а взял и самовольно провозгласил себя великим князем. Да, он, конечно, вел себя весьма поспешно. Но, с другой стороны, Свендопольк имел на Киев все права! Ведь он был старшим в вашем роду как по возрасту, так и по праву рождения. Отец Свендополька – это уже упоминавшийся нами Ерропольк, который был великим князем еще до Вольдемара. Да и сам Вольдемар, убив Еррополька, усыновил Свендополька и при всяком удобном случае именовал его своим старшим сыном. Так что о чем тут было спорить? Но Ярислейф судил иначе, он говорил, что Свендопольк – это чужая кровь, и поэтому он даже не может рассматриваться как претендент на престол, так как по всем божеским и человеческим законам наследовать Вольдемару могут только его родные сыновья, а первым из них является старший из оставшихся в живых, то есть он, Ярислейф. И потому-то Ярислейф и шел на Киев, вел нас с собой и ублажал наш слух рассказами о будущей – и очень скорой – несметной добыче. Однако вскоре я заметил, что чем ближе мы приближаемся к цели нашего похода, тем Ярислейф становится мрачнее. Тогда я в весьма осторожных выражениях поинтересовался у него, в чем же тут дело. Ярислейф ответил мне примерно следующее: из диких южных степей в Киев спешит – и не один, а с большим войском! – еще один сын Вольдемара, который, если честно говорить, имеет куда большие права на престол, чем Ярислейф и Свендопольк вместе взятые. Я очень поразился подобному известию. Тогда Ярислейф объяснил: дело в том, что этот сын рожден от законного по вашим понятиям христианского брака, а Ярислейф и Свендопольк – от языческих. Вот какие вы странные, южные люди! Однако я не стал спорить с Ярислейфом. Я и в дальнейшем внимательнейшим образом выслушал его пространную и весьма сбивчивую речь, потом потребовал залог и получил его, а потом… Слушай внимательно, князь Вартилаф! Очень внимательно! В тот день, когда мне это было поручено, я взял с собой только самых верных людей – Рагнара, Аскелля, обоих Тордов, Бьорна и еще… Но этих уже нет в живых, и поэтому мы не станем их упоминать… Так вот, мы все переоделись купцами, сели на коней и ехали, таясь от встречных, целый день. Лес был очень густой, таких я прежде никогда не видел. А потом мы нашли то, что искали, спешились и затаились. Вскоре до нас донесся шум, который ни с чем нельзя спутать, – это двигалось войско. Потом шум стих – это они учредили стан. Мы ждали. Когда уже достаточно стемнело, я обрядился в рубище, подвязал себе лживую бороду, встал на костыль и двинулся прямо к их кострам. И так – на костыле, с протянутой рукой, то есть совсем как самый настоящий нищий, – я обошел весь их стан. Мне везде щедро подавали. А я увидел все, что мне было нужно. Потом, когда в стане все крепко заснули, я снова к ним пришел, но уже не один, а со своими верными людьми, безошибочно нашел палатку конунга, и там показал, что и как нужно делать. А потом… А потом, сделав все то, что нам было поручено, мы скрытно вернулись туда, откуда прибыли. Я развернул плащ и сказал: «Вот эта голова. Ты узнаешь ее?» А он мне ничего на это не ответил, он только побелел как снег. Тогда я продолжал: «Этот великий подвиг совершили мы, люди севера. А ты теперь прикажи предать своего брата земле с надлежащими почестями». И только тут твой дядя закричал: «Зачем ты сделал это? Кто научил тебя?» – «Как кто? – ответил я. – Ты, господарь. Ты же сам говорил, что твой брат Бурислейф…» Но Ярислейф не желал меня более слушать – прогнал. После еще восемь дней он со мной не разговаривал. А тело своего брата велел прибрать…

– Ложь! – очень гневно воскликнул отец.

– Ложь? – усмехнулся Эймунд. – Как бы не так, мой господарь! Я говорил по совести. И теперь еще раз, прямо говорю: Бурислейф был убит по воле Ярислейфа, а Свендопольк здесь ни при чем. И тогда какой же он Окаянный? Окаянный – это твой дядя Ярислейф, который до тех пор будет резать вас, своих родичей, пока всех не зарежет. И это мне известно совершенно точно. Вот так-то, князь! Подумай об услышанном. А если я хоть в чем-нибудь солгал, то пусть мне не умереть на поле битвы. Пусть мне никогда не увидеть Вальхаллы! Клянусь Одином, Фригг, Тором, Локи, клянусь Югдрасилем… Ну, чем тебе еще поклясться, южный человек?

Отец молчал. Потом тихо сказал:

– Сегодня уже поздно. Ложись и отдыхай. А завтра уходи. Я не держу тебя.

Ярл не обиделся. Он только невесело улыбнулся и сказал:

– Ты молод, князь, горяч. Конечно, мне уйти нетрудно. Но подумай: а что будет потом? Твой дядя Ярислейф скоро придет сюда, уж я-то хорошо его знаю.

– Нет, не придет! – сказал отец очень уверенно. – Меча меж нами нет.

– Мечи всегда найдутся! – так же уверенно ответил Эймунд. – Вот почему я пока что не буду спешить. Я встану на Острове и подожду. Дай мне три дня передохнуть, а потом я сам уйду. Если, конечно, ты меня отпустишь.

– Отпущу!

– Князь! – тихо засмеялся ярл. – Не зарекайся!

После сразу же встал и ушел. На Вражий Остров. Они стояли там три дня, а на четвертый день, когда они уже начали поднимать паруса… Прямо напротив ни их, но уже здесь, на этой стороне, причалил киевский посол Ходота. Он сразу поднялся к отцу и также сразу начал выговаривать ему вроде того, что, мол, зачем ты, Брячислав, кормишь Эймунда, ведь он же дядин враг, и ты это знаешь! Отец обиделся, ответил:

– Но я не звал его. Да и к тому же он сейчас уходит.

– Куда? – грозно спросил посол.

– Не знаю! – сердито ответил отец. – Да и зачем мне это? Мы сами по себе, а варяги по себе!

– Вот это верно! – сразу подхватил Ходота. – Им на Руси не место! От них нам одно только зло!

– Какое зло? – спросил отец.

Но Ходота будто не расслышал, а уже вот что сказал:

– А дядя ждет тебя!

– С дружиной?

– Нет! – сразу ответил посол. – Зачем ему теперь твоя дружина? Тихо теперь на Руси, слава Богу. Но, правда, как-то даже слишком тихо. Вот дядя твой и говорит: «Земля наша обширна и обильна, а сколько нас на ней осталось? Я да братья мои Судислав и Мстислав, да Брячислав, племянник наш, и все». Поэтому желает он рядиться. Вот, говорит, собраться бы вам всем четверым, обговорить, как быть дальше, как Русь держать так, чтобы дедино не расползлось в чужие руки. А то ведь что же получается! Волынь уже который год без князя. Так же и Древлянская земля. Так же Муром, Ростов…

И еще долго говорил Ходота, мягко стелил, приманивал. Отец с ним не спорил, кивал, соглашался. Да, говорил, мы с Ярославом оба от Рогнеды, да, и как же такое забыть, что только Ярослав тогда и заступился за нас перед дедом, и дед смирил свой гнев и оставил нам Полтеск. А то, что дядя мне теперь еще земель сулит, так это великое благо. Всё это так, прав Ярослав. И здесь он тоже прав. И здесь… Вздыхал отец! И нет-нет да и поглядывал в окно…

А там, через Двину, на Вражьем острове, было уже пусто. Не было там больше полосатых парусов, двухсот острых варяжских мечей и ярла Эймунда. Он утром, еще до Ходоты, приходил прощаться и сказал: