По следам рыжей обезьяны - Мак-Киннон Джон. Страница 15

Плоды на дереве бубок позади моего дома начали созревать, и на эту сладкую приманку клюнул Десмонд, единственный оранг, у которого хватило нахальства забраться прямо в наш лагерь. Как-то поздним вечером Десмонд, красивый молодой самец с длинной золотисто-рыжей шерстью, решил отведать плодов с нашего дерева. Он закончил свой обед через несколько часов после наступления темноты и устроился на ночь в большом гнезде. Я думал использовать эту блестящую возможность для съемок, но Десмонд, не дожидаясь рассвета, ускользнул из лагеря и отправился восвояси. Следующий его налет на нашу территорию кончился форменным сражением. Возвращаясь в лагерь, я услышал неистовый шум: собаки заливались лаем, а оранг отвечал им визгом. Я помчался вперед и увидел Десмонда, попавшего в засаду на стоящем отдельно дереве, вокруг которого с лаем носились собаки. Разъяренный оранг уже начал спускаться к озверевшим собакам, и мне даже страшно было подумать, чем все это могло кончиться, если бы я предоставил им возможность схватиться «врукопашную». Мне вовсе не улыбалась возможность стать свидетелем кровопролития, и я разогнал собак, швыряя в них обломки сучьев. Как только они разбежались, Десмонд воспользовался моментом и, поспешно преодолев открытое место, скрылся в надежной лесной крепости. Но все это свидетельствует о необычайной привлекательности плодов бубока, потому что не прошло и нескольких часов, как Десмонд, несмотря на все пережитое, снова вернулся в лагерь и принялся самозабвенно уплетать плоды того же дерева. На этот раз он обобрал все оставшиеся соблазнительные плоды подчистую и таким образом избавился от искушения нанести нам еще один опасный визит.

Многим крупным самцам, как и Десмонду, приходилось иногда спускаться и передвигаться по земле, но самки и молодые оранги могли жить на деревьях, буквально не ступая на землю. Однако и эти более легкие животные временами отваживались спускаться вниз, чтобы добраться до богатой минеральными солями почвы. На северной границе моего участка возвышался известняковый утес, под прикрытием которого скопилась куча твердой красноватой земли. Эта почва носила на себе следы — несомненно, отпечатки зубов орангутанов. Примерно раз в месяц там появлялись свежие отметины — значит, очередной оранг приходил на этот «лизунец». Анализы показали, что эта почва богата калием и натрием — элементами, которых почти нет в кислом лесном перегное, а именно их так не хватает всем крупным млекопитающим. То, что оранги часто посещали столь укромное местечко, еще раз доказывало, что географию этих мест они выучили назубок.

К началу декабря я уже знал нескольких орангов, поселившихся в моем районе. И хотя наблюдения шли неплохо, фруктов становилось все меньше, и погода портилась. Вряд ли найдется что-нибудь более страшное, чем гроза в джунглях. Яростные порывы ветра немилосердно раскачивают деревья во все стороны. Сучья сыплются сверху, как серии бомб, с грохотом ударяются о землю, целые деревья валятся вниз с оглушительным треском, увлекая в сокрушающем шквале своих более мелких соседей, выдирая из сплошного навеса крон неровные лоскутья и нагромождая непроходимые завалы. Я всегда считал, что падающие сучья и деревья — самая серьезная опасность в джунглях, и несколько раз мне чудом удавалось избежать этих летящих сверху убийственных снарядов. Как-то раз, когда мы плыли по реке, высоченное дерево вдруг просто опрокинулось на нас с берега и чуть было не утопило лодку.

Самцы орангутанов разделяли мою неприязнь к падающей древесине и выражали свое возмущение громким ревом каждый раз, когда подобное событие нарушало их покой. Когда я отчаивался разыскать орангутанов всеми другими известными мне способами, я просто усаживался где-нибудь в лесу, ожидая, пока упадет дерево, и если тут же раздавались возмущенные вопли протеста — я знал, что пока еще не даром ем свой хлеб.

Подобными вокальными упражнениями занимаются большие старые самцы. Эти самого высокого ранга животные вдвое крупнее взрослой самки, и их высокое положение подтверждается такими атрибутами, как длинная шерсть, борода, высокий шлемообразный череп, необъятные раздувающиеся горловые мешки и разросшиеся жирные щечные валики. Где бы они ни появлялись, всюду громогласно оповещали всех о своем присутствии, предупреждая других самцов, чтобы те убирались подобру-поздорову. Соперники могут бросить вызов крикуну ответным ревом, и по временам лесную тишину сотрясают крики не менее трех самцов, старающихся перекричать и устрашить друг друга далеко разносящимися воплями.

На северной стороне Сегамы обитало особенно рьяное трио — Гарольд, Рыжая Борода и Раймонд. Я встретил Гарольда возле Скалы-Зубца, и он выглядел точно так же, как и в прошлом году: те же несгибающиеся пальцы и безволосая спина. Несколько месяцев подряд я встречался с ним очень часто, и, так как он меня совсем не боялся, наблюдать за ним было одно удовольствие. Рыжая Борода оказался орешком потверже, и в первые наши встречи я натерпелся страху. Он был неисправимый любитель бродить по земле, и стоило ему меня заметить, как он тут же бросался в атаку. Три раза он гнался за мной, и три раза мне пришлось от него удирать, прежде чем я пустил в ход тот же тактический прием, что и с Королем Людовиком, и нагнал на Рыжую Бороду достаточно страху, чтобы он относился ко мне с подобающим почтением. Эта пара разделила между собой весь район. Гарольд царил к западу от Центрального гребня, а владения Рыжей Бороды простирались к востоку. Единственный узкий гребень, служивший границей, стал ареной неистовых звуковых сражений: Гарольд вел шквальный обстрел воплями в восточном направлении, а Рыжая Борода — обернувшись на запад, но каждый из них старательно избегал пограничных конфликтов.

Раймонд был гораздо более мирным орангом, несмотря на свои колоссальные размеры. Он не часто появлялся в этих местах, но зато не обращал ни малейшего внимания на границу, установленную Гарольдом и Рыжей Бородой, и, не ведая страха перед этими героями, безмятежно бродил по обе стороны гребня. Это было особенно смешно потому, что меня он панически боялся, и стоило мне приблизиться, как он затаивался на верхушке высокого дерева и замирал. Как-то, когда Гарольд целую неделю кряду держал оборону на Центральном гребне и возвещал об этом по нескольку раз в день, неподалеку мы услышали звуки, которые возвещали о приближении Раймонда. Его единственный мощный рык произвел поистине драматический эффект: прошло десять ей, прежде чем Гарольд снова посмел открыть рот. Рыжая Борода тоже спасовал. Услышав голос Раймонда вдалеке, он откликнулся, как будто подпевая, и устремился навстречу этому наглому пришельцу. Когда Рыжая Борода был уже совсем близко, Раймонд снова заревел. На этот раз Рыжая Борода, как видно, понял, с кем имеет дело, потому что он развернулся на сто восемьдесят градусов и спасся бегством в обратном направлении. Самцов явно раздирали ревность и соперничество. Звуковые сигналы, несомненно, были отличным приспособлением для их распределения в популяции, так как взрослые самцы практически никогда не встречались лицом к лицу. В тех редких случаях, когда они сталкивались, происходили устрашающие сцены: противники трясли сучья, пока один из них не обращался в бегство. Возможно, что громадные размеры, длинная шерсть, раздутые физиономии и жуткие гримасы самцов орангутанов служили одной цели — нагнать страху на противников. Однако здесь природа, очевидно, немного переборщила, потому что самки тоже боятся своих грозных собратьев и весь успех у дам выпадает на долю молодых, полувзрослых самцов. Взрослые самки иногда кормились неподалеку от Рыжей Бороды, но Раймонд и Гарольд всегда оставались в полном одиночестве. Да Гарольд и не скучал по такому легкомысленному обществу: однажды, услышав, что к нему приближается самка с подростком-детенышем, он аккуратно слез на землю и потихоньку улизнул, прежде чем они успели его обнаружить.

С некоторыми орангами я познакомился так же хорошо, как и с Гарольдом, и постепенно узнал их личные привычки и пристрастия. Но многие животные оказались временными посетителями, которых я наблюдал два-три дня, после чего они покидали наши леса надолго, если не навсегда. За это время я установил собственные владения, собственную сеть тропинок и личные излюбленные уголки для привалов. У меня были места, где я всегда пил из ручьев или срезал ветки и пил их освежающий сладкий сок. У меня были специальные наблюдательные пункты и точки для подслушивания, излюбленные стволы для отдыха и деревья, служившие мне укрытием. С помощью Бахата и Пингаса я устроил несколько крытых пластиком убежищ в удобных местах по всему району. Там у меня хранились запасы консервов, так что, где бы я ни работал, и еда, и кров всегда были где-нибудь поблизости.