Этьен и его тень(изд.1978) - Воробьев Евгений Захарович. Страница 10

– А по мне, так пусть республиканцы озолотят отпрыска знатного австрийского рода! Мне их песет не жалко! – продолжал Кертнер, горячась или делая вид, что горячится. – Допустим, мы продадим испанцам свои лицензии вместо Геррена. Заработаем четверть миллиона рейхсмарок. Но при этом выпустим из рук жар-птицу. И может быть, уже никогда ее не поймаем.

Гунц сидел молча, уставясь в угол и прищурившись так, будто брал кого-то на мушку.

Этьен и его тень(изд.1978) - pic_4.jpg

– Патенты нетрудно выкрасть, – наступал Кертнер. – Надеюсь, вы не сомневаетесь, что очень скоро все секреты испанского военного министерства станут нам известны? Ну как долго все секретные патенты еще будут в руках красного правительства? – спросил Кертнер, маскируя запальчивым тоном провокационный смысл своего вопроса.

– Недель пять-шесть, самое большее – восемь…

Теперь труднее всего скрыть волнение, вызванное тем, что страшная догадка подтверждалась. Значит, мятежники даже наметили для себя ориентировочный срок? А на какие приметы опирается догадка Гунца?

– Так или иначе, все секреты Геррена должны попасть к нам, – жестко и спокойно произнес Кертнер тоном, каким отдают приказания, когда чувствуют за собой право их давать.

Кертнер вернул письмо, и Гунц спрятал его снова в сейф, но по тому, как Гунц держал письмо, как нерешительно запирал сейф, Этьен уже твердо знал, что в таком виде секретное письмо отправлено не будет.

Гунц проводил гостя, внешне поведение хозяина ни в чем не изменилось. Но Этьен знал, что понравился этому офицеру абвера, который хорошо научился носить штатский костюм, только в походке его сохранилось что-то армейское. Казалось, был бы кабинет у Гунца попросторнее, он сразу перешел бы на строевой шаг.

Прощаясь, Хуан Гунц спросил у гостя, в каком отеле тот остановился. Кертнер ответил, что громадный десятиэтажный «Колумб» показался ему слишком шумным и он предпочел отель «Ориенто» на Рамбляс де лос Флорес. Хозяин одобрил выбор, он понял, что гость не экономит на своих удобствах. Гунц выразил уверенность, что они еще встретятся, он рад был бы увидеть герра Кертнера у себя дома. Этьен почувствовал, что Гунц говорит искренне; до их беседы Хуану Гунцу не пришла бы в голову мысль приглашать Кертнера к себе домой.

Встретил Гунц своего гостя с чопорной почтительностью. Она была естественным откликом на рекомендацию Теуберта, но не могла скрыть всегдашней профессиональной настороженности, и смотрел Гунц на гостя прищурясь, как бы прицеливаясь.

А когда хозяин провожал гостя, почтительность перестала быть заученной, потому что в глубине своего разведчицкого нутра он ощутил превосходство гостя.

Итальянский посол фирмы «Ветряные двигатели» проэкзаменовал его сегодня, как зеленого ефрейтора, и Гунц знал, что удостоился у приезжего и у самого себя плохой отметки.

Хуан Гунц, которого все в консульстве называли Гансом, перезнакомил Кертнера с вожаками германской колонии в Барселоне.

Крутили фильм «Наследственная болезнь», в котором демонстрировали ужасы, связанные с изменой расе. Кроме того, показали любимый фильм фюрера «Триумф воли», но в нем слишком много и утомительно маршировали. Картины ввезли в Испанию контрабандой, поэтому на просмотр собралась только публика, внушающая доверие.

Генеральный консул Кехер не забыл своего обещания, познакомил Кертнера с консулом Дрегером, и они условились о встрече в Севилье через несколько дней. Тут же Дрегер познакомил Кертнера с консулом из Аликанте, тот кичился своим графским происхождением и представился так:

– Вильгельм Ганс Иоахим Киндлер фон Кноблох.

Однако каким образом Дрегер и Кноблох оказались одновременно в Барселоне? А за несколько минут до того, как осветился экран, в зале появились консул в Картахене Генрих Фрике, консул в Гренаде Эдуард Ноэ, консул в Сан-Себастьяне Реман…

А что здесь, в консульстве, делает почтенный Адольф Лангенхейм? Не поленился, старый хрыч, приплыть из Марокко. Этьен знал, что горный инженер Лангенхейм руководит в Тетуане организацией нацистов, руководит вдвоем с Карлом Шлихтингом, который живет в доме Лангенхейма под видом домашнего учителя.

Кертнеру было отчего встревожиться.

Совершенно очевидно, что в Барселоне проходит инструктивное совещание германских консулов, выходящее за рамки Испании. Тут были еще какие-то дипломаты и переодетые офицеры с Майорки, с Канарских островов, из марокканских портов Сеуты и Мелильи. По-видимому, ежедневные воздушные рейсы «Люфтганзы» Штутгарт – Барселона удобны не только для конторы ветряных двигателей.

По обрывкам разговора можно было понять, что в Барселоне находятся и ответственные чины германского посольства, прибывшие из Мадрида. На кинопросмотр они не пришли лишь потому, что оба фильма уже видели в посольстве.

Но тайный слет сам по себе насторожил – «не стая консулов слеталась…».

Из Барселоны Этьен улетел в Севилью, где в течение нескольких дней занимался делами, связанными с рекламой конторы «Эврика». Он намеревался побывать также в Мадриде.

Но Этьен увидел и услышал в Барселоне и Севилье, столько тревожного, что решил прервать путешествие и вернуться в Италию первым же пароходом.

Скорей, как можно скорей добраться до Милана, до патефона «Голос его хозяина», с которым не расстается Ингрид и который правильно было бы назвать «Голос его хозяйки».

Сколько дней Ингрид не выходила в эфир? Каникулы в ее музыкальных занятиях затянулись. Они не всегда совпадают с каникулами студентов консерватории.

Впрочем, хорошо, что за это время затерялись следы «Травиаты» в эфире.

Больше всего Этьену нужна была сейчас Ингрид. Он был неразлучен с ней в мыслях. Скорей бы зазвучал в эфире голос его хозяйки!

11

«8.4. 1936

Мы не забыли о нашем обещании прислать замену. Но, к сожалению, в настоящее время лишены такой возможности. Сам понимаешь, как нелегко подыскать подходящего, опытного человека, который мог бы тебя заменить. Поэтому с отъездом придется некоторое время обождать. Мобилизуй все свое терпение и спокойствие.

Оскар».

«24.5.1936

Товарищ Оскар! Даже когда я сильно нервничал, никто этого, по-моему, не замечал. Ко мне вернулось равновесие духа, работаю не покладая рук. Но, объективно рассуждая, нельзя так долго держать парня над жаровней. Насколько мне известно, подобная игра человека с собственной тенью никогда хорошо не кончается. Все доводы я уже приводил. Мне обещали прислать замену месяца через два. С тех пор прошло четыре месяца, но о замене ни слуху ни духу. От работы же я бежать не намерен, остаюсь на своей бессменной вахте.

Этьен».

12

Великое это искусство – помочь человеку увидеть себя более красивым, чем он есть на самом деле, польстить ему ретушью, дать пищу его маленькому тщеславию. И благополучие фотографа покоится на желании людей выглядеть как можно привлекательнее.

Тщеславие, жажда лести жили еще задолго до изобретения фотографии. Как знать, может, первый портрет нашего далекого предка, нацарапанный острым камнем на стене пещеры, уже был приукрашен?

Желание приукрасить свою внешность свойственно всем, без различия возраста, пола, национальности и положения в обществе. Но не так-то просто изобразить уродливую – привлекательной, человека с низким, малообещающим лбом и бездумным взглядом – глубоким мыслителем, явного сорвиголову и озорника – смиренным ребенком…

Фотография «Моменто» открылась на улице Лука делла Роббиа много лет назад, захудалая фотография, каких немало на рабочих окраинах Турина. Однако прежде она не слишком-то привлекала к себе жителей района. Засиженная мухами витрина, выцветшие фотографии – вымученные, насильственно наклеенные улыбки, испуганные физиономии, заученные позы. А те, кто забредал в «Моменто», снимались на ветхозаветном диване возле низкой старомодной тумбочки на рахитичных ножках с острыми краями; все больно ударялись о тумбочку коленями.