Иностранец ее Величества - Остальский Андрей Всеволодович. Страница 28

Не существует более и династических соображений в пользу браков с иностранцами. Все равно короли теперь не правят, а только царствуют, то есть участвуют в бесконечной и очень трудной, утомительной ритуальной игре со сложнейшими правилами….

По инициативе короля Георга состоялась и первая публичная свадьба. Мол, посмотрите на нас, дорогие подданные: какие мы милые, вполне нормальные люди, при этом глубоко преданные своей стране. Нормальные-то нормальные, но все-таки чуть-чуть из сказки…

В 1923 году архиепископ Кентерберийский запретил вести прямой радиорепортаж со свадьбы родителей нынешней королевы, заявив, что не уверен, что все слушающие трансляцию дома догадаются снять головные уборы. А слушать такой репортаж с покрытой головой, согласитесь, все же ужасное святотатство!

То ли дело сейчас — смотри себе хоть в шляпе, хоть в плавках, хоть нагишом. Правда, в день свадьбы Уильяма и Кейт было модно собираться на завтраки с шампанским — и устраивать коллективный просмотр торжества по телевидению. На такие завтраки приходилось прилично одеваться; разумеется, быть в костюме и при галстуке.

Но вот бывший премьер-министр Тони Блэр на свадьбу принца Уильяма и Кейт Миддлтон не попал. Других бывших премьеров и тем более нынешнего позвали, а его — нет. Скандал вышел изрядный, даже некоторым чуть-чуть подпортивший настроение.

Официальное объяснение было следующее: Блэр, в отличие от Джона Мейджора и Маргарет Тэтчер, не член Ордена Подвязки. (По этой же причине не получил приглашения и Гордон Браун.) Но никто этому не поверил. Решили: Блэру не могут простить его резкого вмешательства в королевские дела после смерти Дианы.

Тогда кризис достиг апогея. Королева, посоветовавшись с придворными и мужем, решила не преувеличивать значения гибели Дианы. Не придавать событию государственного значения, ведь, в конце концов, та уже не была супругой наследника престола, после развода ее даже лишили титула HRH (Her Royal Highness, Ее Королевское Высочество). Правда, Диана оставалась матерью принцев, в будущем возможных наследников престола и даже королей. Но все же, рассудили во дворце, официальный, королевский траур в связи с ее смертью объявлять не обязательно.

А раз не обязательно, то королева решила не возвращаться в Лондон из Шотландии. Остаться в стороне от происходящего.

А происходило тем временем небывалое общенациональное горевание. Я даже не подозревал, что сдержанные англичане могут так эмоционально реагировать на что-либо. Правда, волосы на себе не рвали, надрывно на улице никто не рыдал, но бесконечные молчаливые толпы собирались вокруг резиденции погибшей принцессы в Кенсингтонском дворце, заваливали ограду тоннами цветов, создавая нешуточную проблему для районных властей: куда их девать? Телекамеры выхватывали из толп сосредоточенные мужские и женские лица, глаза с наворачивающимися, с трудом удерживаемыми слезами…

Газеты и телевидение усиливали эффект национального горя. Никто в тот момент не осмеливался пойти наперекор общественному мнению, добавить ложку дегтя в эту бочку меда, вернее, в гигантскую цистерну общенациональной горечи. (Это потом появятся также критические статьи, выражающие недоумение по поводу столь преувеличенной, столь неанглийской реакции.)

Однако против общественного мнения фактически пошла королевская семья. В массах началось роптание.

Королеву и ее окружение обвиняли в черствости, в неумении сочувствовать народному горю, в отрыве от своих подданных. Бульварные газеты потихоньку разворачивались в направлении атаки, возникало ощущение, что сейчас вот-вот произойдет какой-то прорыв плотины, жуткое наводнение, случится нечто ужасное, непоправимое, что навсегда разлучит еще совсем недавно столь любимую монархию и народ Британии.

Тони Блэр решил, что придется вмешаться, хотя и понимал, что это может обидеть королеву и ее домочадцев. Он сам среагировал на сообщение о гибели Дианы блестяще, раньше всех остальных: произнес короткую, обманчиво простую речь, которая таки довела половину нации до слез. Это теперь понимаешь, что то была всего лишь актерская игра, продуманная «импровизация», а в тот момент это было именно то, что хотели услышать британцы. (С текстом речи вы можете ознакомиться в Приложении 1.) Блэра вообще, по моему убеждению, можно считать самым блестящим оратором второй половины двадцатого века…

Премьер уговорил королеву изменить решение и срочно вернуться в Лондон. Мало того — пойти навстречу громко высказываемым пожеланиям масс и приспустить флаг над Букингемским дворцом.

Однако тут возникла серьезная проблема. Нельзя же нарушать вековые традиции, которые в Англии имеют почти силу закона.

Всем известно святое правило: развевается флаг над Букингемским дворцом — значит, монарх на месте. Нет флага, значит, монарха тоже нет. И флаг вывешивается не простой, а королевский штандарт Виндзоров. Но приспусканию он не подлежит, поскольку это может означать что-то вроде капитуляции или отречения династии или, по крайней мере, смерти монарха.

Что же делать? Кто-то придумал выход: водрузить над дворцом не королевский флаг и не флаг Англии, а так называемый «Юнион Джек», официальный государственный флаг Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. И вот его-то уже приспустить до половины мачты в знак траура. Что и было сделано. Вся Британия, казалось, облегченно выдохнула. Все-таки очень не хотелось ссориться с королевой…

Давно уже английские монархи не спорят с премьер-министрами. Если те настаивают на чем-то, то это принимается без унижающих королевское достоинство дебатов. В крайнем случае можно едва заметно поджать губы, если уж очень что-то не по нраву. Ведь даже знаменитые тронные речи королевы в парламенте хоть и произносятся ее голосом, но каждая запятая в них — творчество правительства. При этом речь читается так убедительно и красиво, что трудно поверить, что не сама королева ее сочинила. А ведь не все же в ней монарху нравится. Но виду подать ни в коем случае нельзя.

Вот и в данном случае королева действовала так, будто и возвращение из Шотландии, и история с флагом — ее собственная идея.

Но кто знает, что творилось в глубине ее души? Что говорили в узком кругу менее сдержанный принц Филипп или его сын, наследный принц Чарльз, и его возлюбленная Камилла?

Блэр был уверен, что спасает единство нации и репутацию монархии и даже, может быть, ее будущее.

Но, судя по всему, не все во дворце придерживались такой же точки зрения…

По крайней мере, на королевскую свадьбу бывший премьер не попал.

Глава VI. Барчуки и пролетарии

Гений коммуникации

Недавно смотрел по телевидению репортаж о переговорах премьер-министра Кэмерона и президента Обамы на Даунинг-стрит, 10. И не удержался, сказал домочадцам: «Вон, видите, где сидит Обама? А ведь было дело, и я там сидел. Может, и не на том же самом стуле, но уж точно на том же месте за столом. А напротив меня сидел Тони Блэр. Мы с ним долгонько так просидели: я брал у него интервью для Би-би-си».

На секунду я закрыл глаза — и тут же нахлынули картинки… Банально говорить: будто это было вчера, но точнее не скажешь…

Слишком много сильных впечатлений сразу. Во-первых, Тони Блэр оказался неожиданно высоким. На телеэкране это почему-то не бросалось в глаза. Может, отчасти потому, что он очень пропорционально сложен, а может, просто, сознательно или нет, премьер избегал ситуаций, когда бы он смотрел на людей сверху вниз. Второе — поразительно, сколько энергии он излучал. И это посередине тяжелого рабочего дня, начавшегося где-то на рассвете. «Вот что делает человека успешным политиком — сверхъестественная энергетика и выносливость», — подумал я.

Первое, что Блэр сделал, поздоровавшись, это бросился к окнам в зале заседаний кабинета министров и принялся их закрывать. «Я знаю, здесь слишком шумно, это может отразиться на качестве вашей записи», — объяснял он деловито. А я сидел за огромным овальным столом, где обычно заседает правительство, и с изумлением наблюдал за тем, как один из самых влиятельных государственных мужей современного мира азартно залезает на подоконники, вставая на них коленями, и защелкивает шпингалеты высоченных окон. Такого я никак не ожидал. Не знаю, была ли это продуманная тактика (что вполне возможно) или нет, но после общения с политиками, считавшими зазорным лично поднять с пола упавший носовой платок, это производило сильнейшее впечатление. Лидеры, доселе мне встречавшиеся, не могли или не хотели скрывать переполнявшего их чувства собственного величия. Более того, я считал это логичным: в конце концов, что кроме жгучего, неуемного и ненасытного честолюбия может заставить человека отказаться от всякой нормальности, подчинить всю свою жизнь беспощадному, пожирающему все его время, мысли, чувства политическому молоху.