Дуга большого круга - Клименченко Юрий Дмитриевич. Страница 13

Большинство голосов будет на вашей стороне. Извините, капитан, если мы чем-нибудь обидели вас. Поверьте, мы не хотели этого. Пойдемте, Барт.

— Идите, идите, Шоу, и подумайте об учебном заведении, где сможете брать уроки хорошего тона.

Под насмешливые замечания американцев англичане пробирались к выходу.

Роману стало не по себе. Он привлек всеобщее внимание. А рыжий стоял как ни в чем не бывало под одобрительный смех своих приятелей. Потом он повернулся к Роману.

— Прошу вас, капитан, не считайте нас такими же дураками, как те двое. Мы думаем иначе и понимаем, как все сейчас сложно. Меня зовут Патрик О’Конор, капитан парохода «Оушен Войс».

Роман пожал руку американца.

— Пойдемте к нашему столику, капитан. Мы принесли с собой пару бутылок хорошего «олд скотч».

Роман поблагодарил, но от приглашения отказался. Выйдя на улицу, он вдохнул свежий, пахнущий сосновыми досками воздух. Стояла северная светлая ночь. Пустынная прямая улица с блестящими полосами рельсов уходила вдаль, теряясь где-то между низеньких деревянных домиков. Холодный ветер обвевал разгоряченное лицо. Роман думал о только что происшедшей в столовой ссоре. Ему было приятно, что его поддержали. Но какой-то осадок остался.

Из-за позднего времени трамваи уже не ходили. Он медленно брел по деревянным мосткам. Позади послышались шаги. Роман обернулся. Его догонял О’Конор.

— Кэптен! Застопорьте ход, — крикнул американец, увидев, что Роман его заметил.

Роман остановился.

— Слушайте, мастер [2], товарищи просили меня еще раз сказать вам, что они огорчены. Им показалось, что вы ушли обиженным.

Роман покачал головой.

— Нет. Но инцидент неприятный.

О’Конор нахмурился.

— К сожалению, есть всякие, но мы честно воюем и не жалеем жизни, когда требуется. Я буду рад, если вы зайдете ко мне на пароход. Вы ведь с «Гурзуфа»? Наши суда стоят рядом. Или я приду к вам?

— Приходите.

На следующий день О’Конор появился в каюте у Романа. Они долго сидели за обедом. Американец рассказывал о последнем конвое из Англии в Мурманск.

— Вы не можете себе представить, капитан, что это был за рейс. Дьявольская погода! Никакой видимости, всю дорогу снежные заряды и штормяга. Мой «Оушен Войс» не маленькое судно, но и он почти не вылезал из-под воды. Волны накрывали его до средней надстройки. Приклепанные к палубе стальные трапы оторвало и снесло за борт, вентиляторы срезало, две шлюпки разбило… Вот в такой обстановке продвигался наш «PQ-13» [3].

— А как себя чувствовали корабли охранения? — спросил Роман.

— Еще хуже, чем мы. Эсминцы трепало так, что они могли сломаться или опрокинуться. Длинные, узкие… Милях в ста пятидесяти от берегов Мурмана конвой атаковали.

Флагман, английский крейсер «Тринидад», не успел отклониться от торпед. Он получил большие повреждения, но, несмотря на них, командир крейсера все же вступил в бой. Тут к нему на помощь подскочили два русских эсминца. «Сокрушительный» и «Гремящий». Надо было их видеть! Эсминцы выбрасывало из воды, потом они исчезали в пене. Казалось, что они никогда больше не вылезут из-под беснующихся валов, но они снова появлялись и, мало того, вели точный прицельный огонь. Если бы не они, «Тринидаду» пришлось бы плохо. Немцы ушли восвояси…

Тридцать первого марта транспорта уже входили в Кольский залив и воздавали хвалу господу, что все кончилось хорошо, как гитлеровцы повторили нападение на конвой с подводной лодки. Еще раз эсминцы показали, что они — надежные защитники. Пока тяжело груженные суда неуклюже маневрировали, «Гремящий» ринулся на лодку. Она погрузилась, не успев атаковать. С «Гремящего» сбросили глубинные бомбы, да так удачно, что через несколько минут на поверхности плавали соляр, обломки, масло. Не успел конвой построиться в походный ордер, как прилетела группа «юнкерсов». «Гремящий» встретил их огнем зениток. Один самолет сбили, а остальные не решились продолжать бой…

Роман с интересом слушал американца. Ведь все, о чем рассказывал О’Конор, может быть, предстоит и ему.

С этого дня началась дружба между моряками. Они чувствовали взаимное расположение. Роман пригласил О’Конора к себе домой. Американец явился торжественный, от него пахло духами. Принес шоколад, сигареты, бутылку виски.

— Ваш — первый русский дом, который я посещаю, — сказал он, пожимая руку Валентине. — Я очень счастлив.

Валя не понимала, что говорит О’Конор, но чувствовала — пришел хороший человек, смеялась, пытаясь произнести несколько английских слов, которые знала. Американец рассказывал про свою жизнь в Калифорнии, о родителях, о сестрах. Отец его работал лоцманом в Сан-Франциско. Роман переводил.

Уходя, Патрик сказал провожавшему его Роману:

— У вас славная жена. Вам тяжело уходить в море?

— Ей, наверное, труднее. Она очень беспокоится за меня.

Конвой собрали. За несколько дней до выхода в море экипажам судов запретили сходить на берег. Роман попрощался с Валей. Слезы появились у нее на глазах. Она улыбнулась жалкой усталой улыбкой, обняла Романа и стояла молча, а он целовал ее глаза, губы, шею. Так и не сказали они друг другу ни слова. Оба понимали, что никакие слова не смогут изменить неизбежное.

— Ну, я пошел, — сказал Роман, с трудом отрываясь от жены, и, не оборачиваясь, вышел.

Суда вывели на рейд. Они стояли, готовые к выходу в море. Роман с удовольствием отметил, что «Оушен Войс» отдал якорь недалеко от «Гурзуфа». На судне его встретил старший помощник Мельников, молодой человек с удивительно светлыми волосами. Мельников нравился Роману. В его неторопливых движениях и разговоре — говорил старпом с певучим северодвинским акцентом — чувствовалась уверенность в себе.

— Давно плаваете? — спросил Роман, усаживая старпома перед собой, в первый день их знакомства.

— Я-то! Да, считай, что со дня рождения. Мать на корабле родила, — и, увидев недоумение в глазах Романа, улыбнувшись, сказал: — Отец плавал механиком на «пригородке», ну а мать ехала к врачу рожать. Пригрелась на котельных решетках, там тепло, да и не доехала… Какая-то пассажирка меня принимала.

— Потомственный моряк, значит?

— Да. Мы соломбальцы коренные. В Архангельске нас все знают. Я сначала на «пригородке» с отцом плавал, потом на буксирах в порту, ну и теперь в дальнем с десяток лет. Старпомом четыре года.

— Ну что ж, отлично. Будем готовиться к отходу.

— Есть готовиться, товарищ капитан.

В последующие дни Роман наблюдал, как немногословный и казавшийся флегматичным Мельников удивительно толково распоряжался на судне. Он с вечера давал боцману план на следующий день, умело составляя — что было очень важно — очередность работ. Иначе могли засосать повседневные мелочи, которых на каждом судне великое множество.

Он все умел, все мог показать своими руками — как сращивать стальные концы, как подготовить цементный раствор или раскроить шлюпочные паруса… А однажды, когда Роман был занят с представителем военного командования, в каюту постучал Мельников.

— Предлагают сейчас идти за бункером. Разрешите, я перейду?

Роман разрешил. В иллюминатор он наблюдал, как без громких команд и суеты «Гурзуф» отдал швартовы, принял топливо и вернулся на прежнее место.

Мельников управлял судном очень хорошо… На старпома можно было положиться. Теперь, встретив капитана у трапа и вежливо взяв из его рук чемодан, Мельников доложил:

— Все готово, Роман Николаевич. По всему видно, скоро пойдем.

Ночью конвой снялся. Белое море еще было покрыто льдом. Медленно ползущий караван представлял великолепную мишень для гитлеровских пикировщиков, но они почему-то не появлялись.

Роман нервничал. Он не верил этому спокойствию. Вот так же было тогда на «Онеге»… Какая-то гнетущая, настороженная тишина, идеально спокойное море, но где-то на фарватере их поджидала «рогатая смерть». Грохот, огонь, крики гибнущих людей…