Охотники за ФАУ - Тушкан Георгий Павлович. Страница 4

— Любопытно! — раздался глуховатый голос. Рядом стоял и многозначительно улыбался невысокий полный майор Северцев.

— Гражданин майор! — задержанный с добродушным лицом укоризненно улыбался. — Да если б мы служили у фашистов, неужели бы такими дураками были, чтоб не бросить проклятую одежду! Ведь каждый, кто увидит мундир, подумает про нас плохо. Обносились, вот и сняли это с убитых фашистов.

— Бывает, бывает, — снисходительно согласился майор Северцев. — Разрешите увести их к себе?

— Прошу, — ответил Сысоев.

— Полные сени людей, и все к вам, — как и прежде, громче, чем нужно, сказал вошедший Бекетов.

— Пропусти майора Андронидзе и капитана Пономарева.

— По вашему приказанию поднят по боевой тревоге и явился! — капитан Пономарев коснулся растопыренными пальцами фуражки, будто смахнул муху, поправил очки и уставился на Сысоева. Он казался сугубо штатским, только вчера по ошибке надевшим шинель. Действительно, совсем недавно он еще был учителем химии в тюменской школе. Военная форма сидела на нем неуклюже, и от него веяло чем-то домашним, мирным, нестроевым. Но он был чрезвычайно старательным, на его знания можно было положиться.

— В чем дело, дорогой? — улыбаясь, спросил майор Андронидзе, грузин со смуглым лицом и темным «бархатным» взглядом. Он производил впечатление очень сильного, очень уверенного в себе человека. Превосходный спортсмен, обучавший боевым приемам самбо не только разведчиков, но и офицеров штаба, он, похоже, слегка кокетничал своими пластичными жестами, мягкой тигриной походкой, легкостью и своеобразным изяществом.

— Понимаешь, иду, смотрю и вижу — идет красавица Марина, — с восточным акцентом говорил Андронидзе, — а наш Вано Пономарев превратился в каменную скульптуру. Я спрашиваю тебя, Вано, неужели так реагирует химик, когда видит красавицу?

— Я женат, и женщины меня не интересуют. Просто остановился протереть очки.

— Понимаешь, Петер, увидел Вано красавицу — глаза запотели. Забыл наш Паганель, как сам учил нас, что окуляры против запотевания надо протирать особым карандашиком.

Пономарев обиделся:

— Во-первых, я капитан Пономарев, а не Вано и не Паганель, это раз; во-вторых, я прибыл сюда не шутки шутить, а по боевой тревоге, это два… В-третьих…

— В-третьих, не кричи так. Кто не понимает шутки, тот не человек, а полчеловека. Слышишь, Петер, Вано пришел сюда не шутки шутить, а по боевой тревоге. Не томи полчеловека!

Пономарев дрожащей рукой поправил очки, покраснел от гнева.

— Мой долг… — начал он, но Сысоев, прервав его, рассказал об аварии самолета, о том, что Курилко отравлен ОВ, и спросил, знают ли они об этом ЧП.

— Ничего не знаю! — сказал Андронидзе.

— Я тоже не получал такого донесения, — ответил Пономарев. — Немедленно выеду или вылечу на место и уточню.

— Подождем донесения от Веселова, а после решим, как поступить дальше, — остановил его Сысоев. — Если бы это не был частный случай, то мы бы уже знали. А пока уточним, что нам по этому вопросу известно. Майор Андронцдзе, я слушаю вас!

Сысоев всегда и всем офицерам говорил «вы», даже если к нему обращались на «ты». Он был очень ровен в обращении с офицерами и с бойцами. Его выдержке завидовали многие офицеры. И сейчас, несмотря на то, что последние три дня его мысли все время возвращались к семье, он ничем не выдавал своего беспокойства.

Андронидзе раскрыл папку и, просматривая донесения, начал:

— Мы вчера захватили у противника автоматические десяти зарядные винтовки выпуска этого года. Это раз, как говорит мой друг Вано. Интересно?

— Интересно. Пришлите мне одну с патронами.

— Новых типов танков противника не обнаружено. Саперы действуют, как пехота. Не хватает живой силы. Это два, как сказал бы мой друг Вано. И теперь третье, самое интересное: разведчики перед фронтом армии обнаружили совершенно новые специальные батареи десятиствольных минометов калибра сто пятьдесят восемь. Интересно? Нет, ты скажи, Петер, интересно?

— Очень важно! Продолжай. — Сысоев записывал.

— Наша химразведка это подтверждает, — вставил Пономарев и протер очки.

— Ваши х им разведчики узнали об этом от наших. А потом наши привели «языка», и тот это подтвердил. Я продолжаю. В боекомплекте этой батареи есть мины реактивные и со сжатым воздухом, и эти батареи, калибра сто пятьдесят восемь, поступили на вооружение химчастей противника. Я правильно сказал, Вано?

— Противник, — начал Пономарев, — как я уже докладывал, усиливает химподготовку своих войск. Дегазацию прошли все части, находящиеся перед фронтом нашей армии. Это подтверждается.

Пономарев просматривал протоколы допроса пленных.

— Возможно, противник на нашем фронте уже начал пробы ОВ, — сказал Андронидзе.

— Сомневаюсь, — возразил капитан Пономарев. — Применение ОВ может быть эффективным только при внезапном и массированном ударе.

— Согласен с вами, капитан, — отозвался Сысоев.

— Противник хорошо знает, — продолжал Пономарев, — что для нас, после некоторых его попыток, применение ОВ уже не может быть внезапным. Если бы случай с Курилко был не единственным, мы бы давно об этом знали.

— А если это проба? — не сдавался Андронидзе.

Сысоев снова позвонил Веселову. Тот обещал ответить через несколько минут: к ним только что прибыл дивизионный химик, и вместе с корпусным они пошли к начштаба для доклада. Туда же направляется и он, Веселов. Но можно считать установленным, что на фронте противник не применял никаких ОВ.

— Подождем еще немного, — сказал Сысоев офицерам и, чтобы не терять времени, приказал Бекетову впустить ожидающих.

Особое его внимание привлек старший лейтенант в длинной до пят, широченной шинели. В том, как он, десятиклассник по виду, спросил разрешения войти, чувствовался вышколенный строевик. Движения были четки и точны. Сысоев ознакомился с документами, предписанием и взглянул на старшего лейтенанта:

— Так это вы — Николай Сотник! Рад. Сильно вас ранило?

— Пустяки… Вполне здоров. Но все-таки, если б не помог капитан Першин из артуправлення, отдел кадров не вернул бы меня на мою батарею.

— Когда мне капитан Першин как-то сказал, что при организации взаимодействия командиры стрелковых батальонов ссорятся из-за минометной батареи старшего лей тенанта Сотника, настаивают, чтобы именно эта батарея поддерживала их батальон, и даже предпочитают ее двум батареям артиллерии — я, честно говоря, не поверил.

— Правильно сделали. Преувеличивают.

— Не скромничайте. Вы добились снайперской точности и быстроты подавления целей, и все же именно вас, Сотник, я бы воздержался назвать сознательным офицером…

Сотник опешил.

— Где обещанная вами памятка минометчика? — строго продолжал Сысоев.

Сотник облегченно рассмеялся. Но Сысоев даже не улыбнулся:

— Старший лейтенант Сотник, сейчас же отправляйтесь к капитану Першину и доложите ему, что я приказал вам задержаться на сутки и составить памятку командира минометной батареи. Пять-шесть страниц. Схемы. Вместе с Першиным отредактируйте. Начальник отдела боевой подготовки Петрищев издаст ее.

— Товарищ майор, даю слово, что пришлю вам такую памятку из части! Отпустите на батарею!.. Да и о чем писать? Чтобы некоторые командиры дивизионов вели огонь с НП, а не отсиживались в блиндажах? Для этого нужен приказ штаба, а не моя памятка.

— Когда принесете мне памятку со схемами, я верну вам ваше предписание. Срок явки в часть продлю.

— Товарищ майор! Прошу вас…

— Выполняйте, товарищ старший лейтенант.

— Есть выполнять!

Звонил Веселов. Он сообщил, что самолет ПО-2 № 12 врезался в землю винтом, но не сгорел. На месте, где сидел Курилко, обнаружены небольшие картонные цилиндры с маркировкой — желтый крест, синий крест, черный крест… Всего пять штук. Как определили полковой и дивизионный химики, это были корпуса химических гранат с различными ОВ.

Курилко взял их на захваченном нами складе, который гитлеровцы не успели вывезти. При падении самолета в корпусе одной из гранат образовалась трещина, началась утечка ОВ. Противогаза на Курилко не было. Газовые гранаты привезет Сысоеву мотоциклист — он уже выехал. Других случаев отравления ОВ на фронте не отмечено.