Охотники за ФАУ - Тушкан Георгий Павлович. Страница 62

— А зачем же фашистам стрелять из совхоза по своим танкам?

— Для маскировки, — негромко сказал солдат, голова которого высовывалась из воронки.

— Маскируешься? — зло спросил Баженов, слезая с коня.

— По своей нужде сижу. Баженов подошел.

— Меня не обманешь, — скажи, что не хочешь воевать.

— Стрелять нечем! Винтовка испортилась, — ответил тот, не меняя позы.

— А вот мы сейчас посмотрим, — сказал Баженов, поднимая его винтовку с края воронки. Дернул затвор — не открывается. Ага, курок повернут. Баженов поставил курок на боевой взвод и повторил: — Сейчас проверим, стреляет ли. — Он дослал патрон в ствол и навел оружие на сидевшего.

— Не стреляйте! — закричал тот, вскакивая. — Сейчас пойду в совхоз. Я ж пошутил. Шутки не понимаете!

— Танки совсем недалеко, на поле, — сказал кто-то.

— Ну и что? — парировал Баженов. — А видели, сколько мы сожгли? Стоят танки. Боятся! А пойдут — зажжем их. Гранаты-то на что? Кто боится танков — выйди!

Никто, конечно, не вышел. Баженов приказал старшине построить бойцов и строем вести их в совхоз. Через сотню метров циркового галопа он нашел еще двоих, а потом заметил невдалеке на дороге подводу и при ней целое отделение. Баженов помахал им фуражкой — не видят. Он поскакал, и когда до них оставалось метров сто двадцать, он заметил их зеленые шинели — гитлеровцы! Баженов так рванул поводья, что белый жеребец стал на дыбы. Он хлестнул, жеребец завертелся на задних ногах, и тут кто-то из всей силы ударил Баженова железной палкой по затылку. Падая из седла и теряя сознание, он успел только подумать: «Как Петю Ростова!»

Он не смог бы сказать, что заставило его открыть глаза именно в эту минуту. Группа гитлеровцев шла к нему с винтовками наперевес. Баженов полуавтоматически, как бы даже без участия своей воли привстал на колено, сорвал карабин со спины и выстрелил. Сознание опасности внезапно вернуло его к действительности.

Он глубоко вздохнул, снова прицелился, выстрелил — и гитлеровец упал. Группа рассыпалась вправо и влево. Теперь они шли полукольцом. Когда Баженов свалил командовавшего ими, они залегли и начали стрелять. Баженов вскочил и побежал, петляя. Он подхватил вырвавшийся из рук карабин. В ложе оказалась дыра. Прострелили. Когда гитлеровцы вскочили, он залег и свалил еще двоих. Задыхаясь, он достиг аллеи, где можно было прислониться к стволу. Голова кружилась. Шатало. Хотелось пить. Подбежали два бойца. Один перевязал ему голову бинтом, и оба все удивлялись, что на затылке у него две ранки — входное и выходное отверстие.

Потом Баженов увидел фашиста, одного из своих преследователей. Фашист поднял винтовку и выстрелил. Солдаты юркнули за сосны. Баженову показалось, что пуля мелькнула и ударилась в землю у его ноги. Не трогаясь с места, он поднял свой карабин и тоже выстрелил. Спокойнее, еще спокойнее… Пока фашист стрелял, он прицелился, долго целился… фашист упал. И тотчас другие гитлеровцы подняли стрельбу из винтовок. Оба солдата и Баженов отвечали из автоматов. Фашисты, подобрав раненых, отошли.

На пути в совхоз Баженов встретил Богуна. Белый жеребец прискакал без седока, и это всех обеспокоило.

Богун обмотал своим бинтом набухшую кровью повязку на голове Баженова. Он рассказал, что вернулся разведчик, посланный на кирпичные заводы, с ним пришли комбат Захиров и майор Головин, парторг батальона. Пробраться на заводы можно…

Солнце заходило. Баженов сидел у открытой двери подвала. Там внизу, в длинном глубоком подземелье с бетонированными стенами, стояли гитлеровские ящики с боеприпасами, лежали наши раненые.

Баженова томила жажда. Богун поил его рассолом, разбавленным водой. Не помогало. Голова кружилась и очень болела.

Боль была такая, что временами он впадал в забытье. Поташнивало.

Подошел Захиров и пересказал устный приказ Коленко: всему батальону Захирова сосредоточиться на третьем кирпичном заводе, крайнем перед шоссе и немецкими окопами. Захиров прибыл сюда, чтобы собрать солдат, отступивших из пригорода и рва, и пробиться с ними на кирпичный завод. Это не так уж трудно. Гитлеровцев не хватает, чтоб опоясать заводы. Они держатся группами. В саду и парке танки не страшны.

Раненых нельзя провезти на кирпичные заводы через ров, да и незачем. Многим нужна срочная хирургическая помощь. Поэтому Коленко приказал ночью увезти раненых в Герасимовку по тому же пути, обойдя Большие Хуторки с запада.

Майор Головин добавил к этому, что успешная эвакуация раненых зависит только от скрытности продвижения. Охранять их будут легкораненые с автоматами. Придадут им еще пулеметчика.

Баженов связался с ВПУ.

Ответили сейчас же. Орленков запрашивал, куда ранен Баженов, и может ли он передвигаться.

Баженов ответил: царапина на голове.

Орленков приказал: полку занять круговую оборону на кирпичных заводах. Боеприпасы и продовольствие этой же ночью сбросят самолеты. Баженову — рацию и радиста передать Коленко, а самому, возглавив обоз с ранеными, возвращаться в Герасимовку.

Баженов настаивал на разрешении не возвращаться в Герасимовку и присоединиться к Коленко. Ответ гласил — выполняйте приказ. Захиров готовил группу прорыва, когда противник начал сильнейший артиллерийский и минометный обстрел совхоза. Все, кроме дежурных, спрятались в укрытие.

Мины и снаряды рвались везде.

— Скорее сюда! — позвал Богун, стоявший у входа в подвал для хранения фруктов и овощей, где тоже лежали раненые.

Баженов подошел. Почти все ступеньки были заняты.

— Сейчас придет майор Головин, будем начинать наше закрытое партсобрание, — объявил Богун. — А вы куда? — спросил он отходившего Баженова.

— А я не коммунист.

— Та не может быть!

— Мечтал, собирался, да вот так…

— Как, товарищи коммунисты, допустим нашего командира?..

— Допустим!

— Просим!

— Я думаю так, — продолжал Богун, — старший лейтенант Баженов доказал, и он достойный. И надо его принять. И я ручаюсь за него. И рекомендую. Кто еще?

Все подняли руки. Подошел майор Головин.

— Проведем, — сказал он, — открытое партийное собрание, на котором и примем достойных.

Оставили только боевое охранение. Собрание провели. Обсудили обстановку и задачи. Старшего лейтенанта Баженова приняли по боевой характеристике прямо в члены партии.

Многое хотел сказать Баженов, но времени не было. В громкоговоритель кричали: «Рус, сдавайся…» И вместо коротких слов «умру, но не посрамлю звание коммуниста», Баженов вдруг заговорил обрывками стереотипных фраз: «Оправдаю доверие…» Почему в минуты сильных потрясений человек начинает говорить цитатами из газет?

…А потом двое из принятых пошли в разведку и приволокли пленного. Его заставили указать — где танки, сколько, где пехота.

Противник опять готовился к атаке. А не воспользоваться ли атакой для контратаки и прорыва на кирпичные заводы? Так и решили.

Солдаты держались стойко, но если бы Баженова спросили, какое все же чудо дало им возможность отбить и эту и следующие атаки, он бы ответил: — Богун и минометы.

Он читал в газетах, в донесениях, что пулеметчики «выкашивали цепи противника», уничтожали взводы и роты пехоты и, будучи журналистом, считал такое определение не более, чем литературным образом. А вот когда он увидел, как Богун «поливает» из пулемета, то был, мало сказать, удивлен, — он был потрясен. Не увидев, невозможно поверить, как много врагов может перестрелять один пулеметчик-снайпер, мастер своего дела.

Казалось, что из двух слагаемых — человека и машины — Богун лишь неодушевленная, почти неподвижная станина, а пулемет в его руках — это нечто живое, пульсирующее, огнедышащее, ненавидящее, разящее, Богуна дважды «царапнули», по его выражению, осколки.

— Так шо присохне, як на собаци, — успокаивал он Баженова. — Мене невозможно убити, я невмирающнй.

Уж и минометчики Сотника «подоили» минометы! Огонь горящих танков и строений совхоза, подожженных зажигательными снарядами, озарял все вокруг. И когда гитлеровцы все же ворвались в совхоз, не многим из них удалось вырваться обратно. Убегающих долго еще преследовали все здоровые из батальона Захирова. Минометы и ящики с минами повезли навьюченными на лошадей.