Охотники за ФАУ - Тушкан Георгий Павлович. Страница 85

Слушал Баженов генерала и не мог прервать его.

Торжественно заверив собрание, что враг никогда больше не ступит на эту многострадальную землю, Соболев набросал светлые черты будущего города, восстановленного из руин и пепла… Уже сегодня, сказал он, патриоты города заняты восстановительными работами, хотя невдалеке еще идут бои. Когда генерал, перечисляя эти работы, упомянул наших славных саперов, которые так много сделали по разминированию, Баженов вздрогнул, вышел за кулисы и послал Богуна узнать — бегом!

Речь генерала прерывали дружные аплодисменты. Богун вернулся и доложил, что сейф достиг первого этажа.

Баженов не выдержал. Он вынул из планшета блокнот, тут же написал очень лаконичное донесение о грозящей опасности, вернулся на сцену и отдал сложенную записку соседу впереди, чтобы передали дальше. Не прерывая речи,

генерал развернул ее, прочел, аккуратно сложил, сунул в карман и, как ни в чем не бывало, продолжал развивать свою мысль.

Баженов усомнился: да понял ли генерал, какая смертельная опасность угрожает сидящим в зале?! Генерал закончил свою речь только через полчаса, призвав коммунистов выполнить свой долг. Потом он вместе со всем залом, поднявшимся в едином порыве, пел «Вставай, проклятьем заклейменный…»

Богун подошел и сказал: сейф будут грузить на машину. Задержка произошла в связи с тем, что в здании банка обнаружили «штуковину», явно недавнего происхождения. Ловили диверсанта — и поймали! Того самого, «бравого солдата»!

— Богун, прошу, очень прошу: возьми его, отведи в комендатуру и не спускай с него глаз. Ведь это он, гад, тогда… в Герасимовке!

— Будет исполнено! — Богун ушел. Майор-политработник сообщил, что сейчас будет показана кинокартина, затем состоится выступление ансамбля песни и пляски.

Генерал вышел и кивком головы позвал за собой Баженова. Тот доложил, как обстоят дела.

— Без паники. Ведь сейфы до сих пор не взорвались? А «штуковину» не «оперируй», а прикажи перенести за квартал отсюда в пустой дом и приставь автоматчика охранять. Если прилетит пикировщик, — а по логике событий он прилетит, — пусть автоматчик спрячется в укрытие по соседству. Если же в том сейфе окажется тол, выведи людей и перенеси собрание в помещение летнего театра в сквере. Только чтобы обошлось без паники; о минировании никому не сообщай. Я должен уехать в штаб, чтобы встретить гостей, прилетающих из Москвы. Прикажи авиаотделу от моего имени организовать перехват пикировщика.

Баженов очень кратко доложил о ЧП с подполковником Овсюговым и спросил, как быть.

— Все наши офицеры — честные и благородные. Если попадается один такой — надо исключить из партии и разжаловать. Перешли все материалы мне.

Генерал уехал.

Баженов говорил с Льохой, когда грохнул взрыв такой силы, что здание вздрогнуло и свет мигнул. Баженову не надо было подтверждения, что это детонировал тол в сейфе. Значит, и другие сейфы с начинкой. А вдруг там мина замедленного действия? Весь зал насторожился…

Баженов быстро поднялся на сцену:

— Товарищи, вы меня знаете, я военный комендант. Мы подорвали мину в сквере, вот и все! Помню, дня два назад некоторые из присутствующих здесь приходили ночью ко мне в комендатуру: нет ли опасности, ведь все ближе и сильнее стреляет артиллерия в западной стороне. Я говорю: «Бой идет далеко, слышимость сильная, а опасности нет». А в ответ слышу: «Они так и в сорок первом говорили». И что же? Я оказался прав. Близкого грохота пушек уже не слышно. Вот и сейчас я утверждаю: опасности никакой нет, но так как киноаппарат испортился, да и электропроводка не совсем в порядке, то кино пока отменяется. Прошу сейчас же всех перейти в летний театр.

— Киноаппарат в полном порядке, — выкрикнул майор-политработник.

— Вы не в курсе дела, аппарат испорчен! Товарищи, проходите в летний театр.

— Это я не в курсе дела? Я ведаю ансамблем и кино, и я-то знаю. Товарищи, не расходитесь, сейчас начнем!

Баженов подозвал не в меру старательного политработника, увел его за кулисы и приказал своим автоматчикам — отвести арестованного майора в комендатуру. Тот протестовал, сердился, но его увели.

— Электропроводка в порядке! — сказал подошедший Щербаков.

— Срочно тяни времянку в летний театр, шнур возьми в комендатуре!

Щербаков ушел.

Баженов снова вышел на сцену, сообщил, что хотя киноаппарат и в исправности, художественная часть и киносеанс — ввиду большого наплыва зрителей — переносится в летний театр. Тем более, что сегодня на дворе тепло, а здесь душно.

Баженов примчался в комендатуру. За его столом сидел Богун.

— Где «бравый солдат»?!

Богун встал и отрапортовал:

— Так што убит при попытке к бегству.

— Зачем же ты его! Ну и подлец же ты!

— Так шо вас жалеючи, Юрий Миколаевич!

Баженов несколько раз вздохнул так судорожно, будто

его окунали в ледяную воду.

— Прости, Иван Онуфриевич… сам понимаешь…

— Так шо все обеспечено. И вы меня извините за это самое.

— Ну, что там!..

— Нет, вы скажите, что извиняете и не сердитесь.

— Извиняю и не сержусь.

— Ничего. Бувае.

Начали стрелять зенитки. Послышалось знакомое прерывистое завывание вражеского самолета. Генерал не ошибся.

Баженов, а за ним и Богун выбежали на улицу. Баженов смотрел в бинокль. На фюзеляже черный уродец… такой же! Или тот же. Он видел, как бомбардировщик спикировал. Взметнулся огненно-дымный смерч… Когда пикировщик уходил, три ястребка бросились на него сверху. Трудно бомбардировщику спастись без защиты истребителей. И все же он сбил одного ястребка. Купол парашюта забелел в небе. Баженов вскочил за руль машины и газанул. Он следил за уходившим на запад бомбардировщиком и преследовавшими его ястребками более внимательно, чем за дорогой, по которой мчался. Машина уже выскочила из города и неслась напрямик по полю.

Вскоре случилось то, что и должно было случиться: загоревшийся бомбардировщик врезался в землю и взорвался. Летчик успел выброситься. Баженов помчался к приземлившемуся парашюту. В левом углу ветрового стекла образовалась дырка, а вокруг нее морщинки: парашютист стрелял. Баженов приподнялся, прицелился из автомата и, упираясь в баранку, чтоб автомобиль не сворачивал, начал стрелять по летчику, залегшему возле парашюта. Еще одна дырочка образовалась на ветровом стекле.

Машина не слушалась, но Баженов, прежде чем взяться за руль, выпустил еще длинную очередь.

— Так шо хватит тратить патроны! — раздался голос с заднего сиденья, когда он затормозил.

Они взяли документы убитого гитлеровца и перевязали Баженову раненую левую руку. Пуля прошила мякоть повыше локтя. На обратном пути Богун спросил:

— Так шо вы меня извинили за «бравого» и не сердитесь? Правильно?

— Правильно!

— Так шо и я говорю, шо правильно сделал, шо передал его Андронидзе.

— Ты же докладывал: застрелил при попытке к бегству?!

— Так шо таких як «бравый» ще целая автомашина непойманных ездит. Из них тильке одного поймали, того черпалу на цистерне с бутилом.

— А ты откуда знаешь, что он из той компании?

— То мени Андронидзе доложил, когда я к нему «бравого» доставил.

Баженов долго молчал, а отъезжая от госпиталя, куда они завернули, чтобы как следует перевязать руку, сказал:

— Ну и хитрющий же ты, Иван Онуфриевич!

— А нам, председателям колхозов, иначе нельзя. Как глянул я на ту кралю, шо сидела в машине с подполковником Овсюговым, то и подався за ними. Понял, зачем пожаловали.

— Так это ты их выследил?

— Так точно. — Снова настала долгая пауза.

— Подготовь акт передачи складов и прочего. Сегодня я сдаю комендантство новому военному коменданту майору Курочкину. С ним тебе будет легче.

— Та вы шо? Прогнать меня хотите! За що?!

— Вот чудак-рыбак! Я же о тебе, а больше о твоей Оксане забочусь. Чтобы не пришлось писать ей грустных писем. Уловил?

— Эх, Юрий Миколаевич! Шоб война кончилась успешно, то надо, шоб миллион таких хитрых Богунов, як я, не сыдили по тылам, а дали прикурить Хитлеру. Не знаете вы мене! Смотреть здалеку на войну — для мене все одно як карасю на горячей сковородци. Я буду при вас и при подполковнике Сысоеве. И мени, скажу я вам, дуже охота побувати у чужеземных странах, на капитализм посмотреть. Политрук наказував нам — мало, каже, побыты Хитлера, треба, щоб народы Европы могли жыты свободно, як захотят. И ще, скажу я вам, хитлеры забрали весь колхозный скот в моем колгоспу. Я тоди выберу немецких — у помещиков самый породистый скот! — и прыгоню в колгосп. Так шо давайте прямуваты на Берлин. Шо було — бачили, а шо буде — побачимо.