От Каира до Стамбула. Путешествие по Ближнему Востоку - Мортон Генри Воллам. Страница 14

Кошки, которые в Египте охотятся на змей, а также на крыс и мышей, находятся в привилегированном положении. Ни одному египтянину и во сне не приснится убить кошку. Возможно, египтянин еще подумает, вытащить ли тонущую кошку из воды, потому что мусульманин не вправе оспаривать волю Аллаха, но сам он ее в воду ни за что не бросит. В суеверном почтении, которым окружено это животное, мы без труда увидим рудименты культа кошки, существовавшего в Древнем Египте.

Кобра, которая в древние времена считалась символом царской власти, все еще встречается в городах и сельской местности в долине Нила. Хотя этих змей частенько убивают — я сам видел, как полицейский застрелил одну из револьвера, — мне рассказывали, что в некоторых деревнях кобру, обосновавшуюся в подвале или погребе, иногда почитают как «хранительницу домашнего очага» и кормят яйцами и цыплятами. Крестьяне считают кобр необыкновенно умными. Сельский полицейский в окрестностях Каира рассказал мне историю, иллюстрирующую отношение феллахов к этой змее. Я в нее не поверил, а он искренне верил. Итак, в одной деревне Верхнего Египта, где размещался его участок, две кобры выводили детенышей в погребе глинобитного домика. Дети увидели, как молодые кобры греются на солнышке, и, взяв палки, принялись дразнить их. Тогда взрослая кобра подползла к самому младшему из детей и обвилась вокруг него. На плач ребенка прибежали родители и в ужасе застыли. Ведь сделать хотя бы шаг к ребенку значило убить его. Мать воскликнула:

— Может, если наши дети перестанут мучить ее детей, она уползет!

Отец немедленно разогнал старших детей, после чего кобра спокойно уползла.

Почтение к королевской кобре египтяне получили в наследство от предков.

Однажды утром я отправился в каирский зоопарк.

За пятнадцать минут такси доставило меня в красивый сад на западном берегу Нила. На пятидесяти шести акрах, заросших тропической растительностью, животных держат в открытых вольерах, и это напоминает мне Риджент-Парк. Сады когда-то были частным владением богатого паши, который, говорят, построил никому не нужный мост через искусственный водоем в ответ на вопрос жены о том, как выглядит навесной мост. Хорошо, что не спросила о Юстонском вокзале или о Триумфальной арке.

Самое большое впечатление в зоопарке на меня произвели невиданные в Европе размеры и жизнерадостность животных. Я всегда считал гиппопотама одной из самых мрачных шуток природы и жалел это неуклюжее существо с его огромной нижней челюстью, раздутым телом и короткими ножками. Такой, каким мы знаем его в Европе, гиппопотам являет собой жалкое зрелище. Однако в родной Африке он удивительно силен и энергичен. Гиппопотам в каирском зоопарке — это настоящий царь зверей, могучий, с блуждающим взглядом жестоких маленьких глаз и розоватой кожей[4].

В Европе жирафы — нелепейшие существа, не то, что сильные огромные животные, которых я увидел в Каире. Их шкура напоминает пятнистый велюр. Страусы в каирском зоопарке настолько одомашнены, что их яйца продают в билетной кассе по 2 фунта за штуку.

Настоящая трагедия в этом зоопарке одна — белый медведь. И хотя сердобольная администрация устроила постоянный холодный душ в его клетке, бедное животное жестоко страдает от жары. Ему не место в Африке. Вид этого шелудивого создания взывает к тому, чтобы первым пунктом в уставе всех зоологических садов был следующий: диких животных нельзя держать в непривычном для них климате. Я бы очень хотел, чтобы бедного каирского медведя обменяли на какого-нибудь не менее несчастного европейского гиппопотама.

Посетители зоопарка тоже весьма интересны. Я видел здесь египетских мальчиков лет десяти, одетых в европейскую одежду, если не считать красных фесок, украшающих их головки. Детишки были в таком же восторге от катания на слоне, как дети в Риджент-Парке.

По зоопарку бродят шейхи и крестьяне, явно приехавшие из провинции. Они не пойдут в музей смотреть на мумии, но с удовольствием поглазеют на крокодилов, гиппопотамов и львов. Они подолгу стояли у вольеров с незнакомыми им зверями и улыбались, и я подумал, что с таким ласковым удивлением смотрят на животных только те, кто их по-настоящему любит и понимает.

Так всегда ведут себя англичане. Первое, что читают наши дети, это истории о животных, например книги Беатрис Поттер, в которых звери всегда описаны с чудесным юмором, основанном на наблюдении и понимании. Уверен, что в Древнем Египте был бы очень популярен Микки Маус. Люди, построившие пирамиды, — единственный древний народ, который подмечал смешные особенности животных, а также приписывал им человеческие черты, как это делаем мы.

Самые забавные рисунки на стенах древнеегипетских гробниц — это карикатуры на животных. На одной изображены львы, в страхе шарахающиеся от важного домашнего кота, который переходит дорогу. На другой лев играет в шахматы с газелью. На третьей шакал, похожий на франта с Харли-стрит, наносит визит забавному больному гиппопотаму, а на четвертой леопард играет на флейте гусям.

Даже если бы все изображения птиц и животных не были так полны жизни и не являлись результатом длительного и внимательного наблюдения, мы бы поняли, что древние египтяне любили животных, по этим нескольким очаровательным карикатурам, работам кого-то из предшественников Беатрис Поттер.

Глядя на современных египтян в каирском зоопарке, я подумал, что они не утратили связи с людьми, много веков назад жившими на берегах Нила.

Глава пятая

Внутри Великой пирамиды

Я посещаю Гизу и осматриваю пирамиду Хеопса.

1

Я пал жертвой внезапной и мучительной болезни, известной как «тропическая диарея», и был отправлен доктором на долечивание в Гизу. Мне в жизни доводилось ночевать в самых разных и интересных местах, но мою комнату в Гизе всегда буду вспоминать как место самое замечательное. Отсюда, лежа в постели, я мог видеть Великую пирамиду, а ходьбы до нее было две минуты. Ее колоссальный треугольник как раз заполнял собой проем моей балконной двери.

Вначале она внушала мне ужас, особенно при лунном свете. Потом я привык, и только хотелось, чтобы она чуть-чуть отодвинулась, открыв мне больше пустыни. И наконец меня стали угнетать мысли о поте и крови многих тысяч рабов, строивших ее, о кнутах, которые свистели над их спинами. Эти пирамиды, без всякого сомнения, — жестокий и бесполезный памятник тщеславию. Да и назначения своего — сохранить мертвое тело фараона — они не выполнили, потому что были разграблены тысячи лет тому назад.

Первые несколько дней мне не разрешали выходить. Я вставал с постели, укладывался на балконе, пока солнце не начинало палить слишком сильно, и наблюдал повседневную жизнь пирамид. Утро начинается в семь часов с приезда полиции. Несколько полицейских поднимаются на пирамиду, другие на красивых небольших арабских лошадях патрулируют внизу. Так они охраняют пирамиду до заката, следят, чтобы ничего не украли и не испортили. Вероятность ограбления, впрочем, невелика.

Потом появляются гиды, приставучие мальчишки и люди, которые с очень таинственным видом вынимают из своих лохмотьев фальшивые древности. И все они ждут.

Из-за барханов на верблюдах и ослах появляются люди и собираются вместе около загона рядом с трамвайной остановкой. Они тоже ждут туристов. Примерно с восьми утра начинают прибывать туристы. Это серьезные немцы в солнечных очках и пробковых шлемах, французы, египтяне и англичане, которые, к большому неудовольствию владельцев верблюдов и ослов, предпочитают подниматься на холм пешком.

Однажды я заметил под балконом некоторое оживление. Видимо, сегодня был необычный день: больше, чем обычно, верблюдов, ослов, повозок появилось из-за барханов и скопилось около трамвайной остановки. Наконец из Каира прибыла вереница автомобилей. Из них вышло около сотни туристов, одетых так, как будто они собирались осваивать Центральную Африку. На некоторых были бриджи, сапоги и рубашки с открытым воротом, на других — ботинки и бриджи, тропические шлемы, даже корсеты и еще более странная одежда.