От Каира до Стамбула. Путешествие по Ближнему Востоку - Мортон Генри Воллам. Страница 4

Расстояние, покрываемое теперь автомобилем за один день, верблюды проходят дней за восемь-десять.

Днем я прогулялся до гавани — посмотреть на ловцов губок. По дороге к морю, на склонах низких известняковых холмов я заметил подобие террас, на которых когда-то росли виноград и оливы. В лагуне и в белых песчаных дюнах откопали множество греческих мраморных колонн. Вот и все, что осталось от маленького греческого порта Паратоний.

Еще год или два тому назад воду в Мерса Матру доставляли морем в огромных танкерах. Возникает вопрос: как выживал этот город во времена Птолемеев? Тайна была раскрыта, когда недавно под землей обнаружили каналы длиной в полмили, полные пресной воды. 78 000 тонн пресной воды хранились под землей. Водопровод имел двадцать пять люков. Эта древняя система водоснабжения сейчас опять используется, вода все еще бежит по старым каналам.

Я нанял гребной ялик и отправился взглянуть на корабли. Картина вполне могла бы служить иллюстрацией к «Острову сокровищ». Корабли стояли в защищенной бухте, словно покоились на голубой глади стекла. Вода была так чиста и прозрачна, что я мог различать рыб, кораллы, живых губок, лежавших в песке и на камнях на глубине почти тридцати футов. Четыре деревянных парусника, снасти, которые команда украсила гирляндами, — трогательный штрих: пираты, войдя наконец в защищенную бухту, любили побаловать себя, пожить «по-домашнему». Подплыв ближе, я увидел людей, которые могли бы, наверно, бороздить моря с капитаном Киддом, — волосатых, полуголых, выбритых до синевы. Кто спал, кто слонялся по палубе. Я заметил, что корабли, в основном, с Родоса или Эгины.

Мужчины, отвечая на мои расспросы, держались хмуро и подозрительно. Я чувствовал, как их греческие головы пытаются сообразить, зачем понадобилось мне в жаркий день грести, чтобы добраться до них. Мне сказали, что сейчас уже не сезон и что большинство кораблей ушли.

Промысел губок — опасное занятие. Добытчики губок редко живут дольше сорока лет, но сто фунтов за несколько месяцев — это приличные деньги на греческих островах. Если не подведет шлем (а капитаны и сами ловцы, как правило, преступно небрежны), то однажды разобьет паралич — следствие кессонной болезни из-за длительного пребывания под водой.

Самый примитивный способ добычи губок и, возможно, более безопасный, чем плохой водолазный костюм, — это нырять голым в воду, привязав к себе веревкой тяжелый камень. Ныряльщик проводит на дне несколько секунд, за которые успевает взять пару губок, а потом, отпустив веревку, всплывает на поверхность. Некоторые ныряльщики способны находиться под водой несколько минут.

Другой способ — бросать гарпун или трезубец, но это часто портит губки. Третий — погружаться в водолазном костюме, но мне рассказали несколько ужасных историй о плохо пригнанных шлемах и неполадках в подаче кислорода.

Кладбище ловцов губок в Мерса Матру достаточно красноречиво. Каждое лето оно принимает пополнение. Кого акулы растерзают, кого паралич разобьет или погубят болезни сердца и легких, вызванные давлением огромной массы воды.

Стоя на уединенном маленьком кладбище, я вспомнил маленьких смуглых мальчиков, ныряющих за монетками в прибрежные воды чудесных греческих островов. Они плавают под водой, как тюлени, выныривают с монетками, зажатыми между белыми зубами, отряхиваются, протирают глаза и радостно хохочут. Таково начало короткой и опасной жизни ныряльщиков за губками.

Ближе к вечеру из Каира пришла машина. Привел ее запыленный и измученный армянин по имени Михаил. За свою жизнь он изрядно поколесил по пустыне. Михаил из тех армян, которые, дай им новенький американский лимузин, готовы ехать на нем хоть в пекло. Я оценил предусмотрительность водителя: он прихватил с собой кирки, лопаты и сэндборды. Когда я велел ему загнать машину в гараж для техосмотра, потому что завтра в пять мы выезжаем, он слегка поклонился и ответил: «Как скажете».

Глава вторая

По Западной пустыне в Сиву

Я пересекаю пустыню в направлении оазиса, вижу, что осталось от храма Юпитера-Амона, посещаю источник Солнца и завожу новых друзей. Я пью зеленый чай, присутствую на празднике с танцами и возвращаюсь в Александрию.

1

Утром слуга принес мне в номер чашку чая. Сияли звезды. Казалось, волны бьются о песчаный берег под самым моим окном. Было холодно, вставать не хотелось.

Две машины ждали в темноте, чтобы отправиться в путь через пустыню: моя и патрульная — с водителем суданцем. Я различил в полумраке еще две фигуры, закутанные по самые глаза, — повар-суданец и молодой слуга-египтянин.

Мне очень понравилось, что повар, слуга и Михаил были не меньше моего взволнованы предстоящим путешествием в Сиву. Видимо, этот пустынный оазис казался им столь же таинственным, как и мне.

— Вы когда-нибудь бывали там раньше? — спросил я водителя-суданца.

Он взял винтовку «на плечо», подставив ладонь под приклад, и ответил:

— Да, сэр. Я бывать один раз.

— Как вы думаете, когда мы туда доберемся?

— Если нет поломка, — сказал он, бросив неодобрительный взгляд на машину Михаила, — мы прибыть сегодня вечером.

— Хорошо. Поехали!

Мотор патрульной машины взревел в темноте, и мы, ориентируясь по свету ее задних фар, отправились в путь. Через два часа встало солнце: перед нами расстилалось высокое плато — голое и ровное, как морская гладь.

Ливийская пустыня или, точнее сказать, эта ее небольшая часть между побережьем и Сивой, — вероятно, один из самых монотонных участков земной поверхности. Он не соответствует традиционным представлениям о пустыне. Нет живописных, волнистых холмов золотого песка. Силуэты пальм не оживляют горизонт. В пределах видимости нет ничего, кроме коричневой равнины, напоминающей океанское дно, усеянное миллионами камней. Лишь земля грязноватого цвета хаки.

Сначала мы увидели верблюдов, обгладывавших колючий кустарник; потом, когда углубились в пустыню, всякая жизнь прекратилась, — не осталось ничего, кроме палящего солнца да тысяч миль коричневой выжженной земли.

Дорогой была просто колея, оставленная колесами грузовиков. Она крутила и петляла, огибая крупные камни, а иногда вдруг резко сворачивала и шла вдоль сухого русла, куда в сезон дождей стекала вода. Через более-менее равные промежутки времени случались участки плотно утрамбованного песка, ровные, как гоночный трек. Здесь, примерно минуту, можно было ехать со скоростью около шестидесяти миль в час, а потом снова начиналась «дорога», опять трясло и подбрасывало.

Сначала мы ждали, когда доберемся до гряды, надеялись, что там перед нами откроется другой вид, что будет на чем отдохнуть глазу, но все было то же — каменистая безжизненная равнина цвета хаки, ни деревца, ни кустика.

Страшно даже подумать о судьбе пятидесяти тысяч персов, которым суждено было погибнуть в этой пустыне на пути в оазис. Царь Камбиз в 525 г. до н. э. послал их разрушить святилище и разграбить Сиву. Они не дошли до места — просто исчезли, и никто никогда больше о них не слышал. Предполагается, что либо не выдержали песчаной бури, либо, сбившись с дороги, плутали по пустыне, пока не обезумели от жары и не умерли от жажды.

Найдется ли когда-нибудь удачливый археолог, который откроет тайну этого пропавшего войска? Где-то по дороге в Сиву под слоем песка лежат пятьдесят тысяч персов в полном боевом вооружении — они полегли здесь за пять веков до Рождества Христова.

Полдень, час дня, два часа, три часа… Местность, по которой мы ехали, по-прежнему напоминала пейзаж кошмарных снов. Я предложил остановиться у одного из пяти колодцев, расположенных приблизительно в пятидесяти метрах друг от друга, и съесть взятые с собой бутерброды. Вода-то здесь есть, но нет растительности.

Выйдя из машины, Михаил вдруг завопил от ужаса. Он едва не наступил на самую смертоносную змею в Египте — рогатую гадюку. Она длинная и тонкая, по цвету почти сливается с песком, с маленькой плоской головкой и бледной точкой на хвосте. Мне говорили, что укушенный ею человек умирает через двадцать минут. Это одна из немногих змей, которая сама нападает на человека, а другая ее страшная особенность — огромная скорость, с которой она перемещается, причем не только назад и вперед, но и в стороны.