Индия. Записки белого человека - Володин Михаил Яковлевич. Страница 29

— А ты?

— А мне незачем. Я такая, как есть.

— И какой же ты себя видишь?

— Я — дельфин, который вылез на набережную маленького индийского городка и пишет иероглифы, чтобы заработать себе на жизнь и на уроки французского, и которому сейчас позарез нужен стол как раз для того, чтобы писать на нем иероглифы на улочке маленького индийского городка, чтобы заработать себе на жизнь… — Нори взахлеб хохочет над собственной шуткой.

— …и на уроки французского?

— И на уроки французского!

Я, глядя на нее, тоже хохочу.

— Ты не знаешь, где здесь можно найти хоть что-нибудь, на чем я смогла бы заняться каллиграфией? — отсмеявшись, спрашивает девушка с самой что ни на есть невинной улыбкой.

«Неужели все это из-за того, что ей не на чем рисовать?» — невесело думаю я, таща тяжеленный деревянный стол, который выпросил под залог в лавке за полкилометра от места, где собирается устроиться моя знакомая. А еще мне приходит в голову мысль, что хотя я и значительно моложе Леннона, но того, как ни крути, уже давным-давно нет в живых. И что пора подумать о вечном. И перестать думать о девушках. Даже если они потрясающе красивые японки.

— Ты сможешь забрать меня в одиннадцать? — спрашивает Нори и нежно чмокает меня в щеку.

Глава 15

Коровье ухо

Гокарна

Западные Гхаты, растянувшиеся более чем на полторы тысячи километров вдоль западного побережья, в конце концов добираются до священной для индийцев Гокарны. Здесь их отроги на последнем издыхании падают в море, образуя бухты с фантастическими пляжами. На пляжи с каждым годом приезжает все больше туристов, которые своим видом нарушают святость этих мест. Я и сам нарушал: ходил без майки неподалеку от священного водоема Котитирты и храма Махабалешвара. В храме хранится знаменитый скрученный лингам. Перекрутил его, пытаясь вырвать из земли, тот самый демон Равана, который похитил Ситу, супругу Рамы, и для наблюдения за которым был построен форт в Бандавгархе. По условиям договора с Шивой, чтобы завладеть лингамом, дающим могущество его обладателю, Равана должен был донести священный груз до острова Ланка, не ставя на землю. Боги ужасно обеспокоились тем, что Равана может получить слишком большую власть, и подослали к демону хитроумного Ганешу. В результате лингам оказался поставленным на землю и немедленно пустил корни. Сколько потом разъяренный Равана ни пытался вырвать его из земли, ничего не получалось. Лингам лишь закручивался вокруг своей оси.

Видимо, я ошибся улочкой, пошел от Котитирты незнакомым путем и заплутал. Поначалу ничто не предвещало неожиданностей: дома были привычно сложены из вулканических блоков, и проход между стенами был едва ли больше метра. Такими же блоками была вымощена дорожка, с той лишь разницей, что местами камни просели от времени и надо было смотреть под ноги, чтобы не споткнуться.

Я часто останавливался и разглядывал чужую жизнь: через настежь распахнутые двери было видно, как в просторных внутренних двориках возятся женщины с детьми, на стенах развешаны разноцветные картинки с божествами, а в углу мирно сам с собой разговаривает старенький телевизор. Такая спрятанная от глаз туристов Гокарна была мне незнакома. Погруженный в себя город, казалось, не испытывал ко мне никакого интереса. Это было тем более странно, что за месяцы блужданий по Индии я привык к постоянному, часто назойливому вниманию.

Возле одного из домов я заметил бронзовую статую Шивы. Лицо бога-разрушителя тоже выражало безразличие. Казалось, он устал от ожидания, когда же наконец можно будет заняться любимым делом. Я заметил, что за мной наблюдают, и улыбнулся женщине в окне, но она отступила вглубь комнаты, не ответив на улыбку.

Небо над крышами домов все еще было светлым, но внизу по узким улочкам святого города медленно ползла темнота. Я попытался сориентироваться: океан должен быть на западе, там же и гостиница. Нырнув в узкий проход между домами, я миновал небольшой семейный храм — темный, без единого человека внутри — и пошел по улочке, больше напоминавшей коровью тропу. Проход петлял между домами и был так узок, что дважды я больно ударялся плечом о торчащие из стен камни.

На одном из поворотов я чуть не столкнулся с пастухом, одетым в светлую курту и дхоти[26] до пят. Я поздоровался и хотел спросить, правильно ли иду, но он сделал вид, что не заметил меня. Настроение вконец испортилось.

Несмотря на закатный час, было душно. Даже легкий ветерок не проникал в пространство между домами. Наплевав на местные обычаи, я снял мокрую от пота майку. Как-то слишком быстро, прямо на глазах, гасли окна, и дневной шум уступал место настороженной ночной тишине. Последним человеком, которого я увидел на улочках Гокарны, была девочка-подросток: она вышла на порог и с размаха плеснула водой из ведра на камни. При виде меня она испугалась, быстро зашла в дом и закрыла за собой дверь. Слышно было, как лязгнул засов.

Город водил меня по своим пределам и не думал отпускать. В темноте я давно потерял выбранное направление и шел наугад. Гокарна, крошечная на карте, сейчас не имела границ. Улицы разветвлялись, пересекались, сливались в более крупные, но и те, в конечном счете, всякий раз приводили в тупик. Это был гигантский лабиринт, из которого не было выхода. Иногда мне начинало казаться, что я уже не однажды проходил теми или иными местами: баньян, простерший ветви над целым кварталом, заставлял вздрагивать и таращиться в темноту, но в следующий момент я понимал, что это другое дерево, и дома, окружающие его, другие; ручей, журчащий в арыке, напоминал о точно таком же ручье, вдоль которого я шел с час назад, но арык оказывался не квадратным, а круглым. Хозяйственные и продуктовые лавки, словно сговорившись, были на одно лицо. Надписи на незнакомом языке делали их еще более похожими друг на друга.

Мной давно уже владела паника: со всех сторон слышались шорохи, шаги, голоса. Спиной я чувствовал чьи-то взгляды, но стоило обернуться, шум стихал: если кто-то и был рядом, то успевал спрятаться за угол дома, укрыться во мраке. Окончательно вымотанный, я присел на ступени возле какого-то дома. На фронтоне, над дверью, нависал готовый взмыть в небо каменный Гаруда. Луна поднялась высоко, и лежащая у моих ног тень полуптицы-получеловека казалась живой. Отчаявшись выйти из лабиринта, я решил заночевать на ступенях. Я лег, подложив майку под голову, и услышал далекое пение. Из-за расстояния было не разобрать, кто поет — мужчина или женщина. Я поспешил на голос. Вскоре звуки стали громче, и я оказался на улице, начинавшейся у Котитирты, — той самой, начальной, уводившей в городской лабиринт. На меня смотрел бронзовый Шива, и под его взглядом я невольно замер. Лицо божества было иным, чем днем: при свете полной луны оно выражало торжество.

Улица привела к широким ступеням, спустившись по которым, я оказался возле черного квадрата водоема. И днем-то неприветливая Котитирта ночью выглядела еще мрачнее. Она была окружена рядами одинаковых двухэтажных домов и напоминала пасть неведомого зверя. Чудище оскалилось и, укрывшись под водой, терпеливо ждало добычи. Видно было, как оно дышит: отражаясь на темной поверхности, звезды ритмично колебались в такт дыханию. На берегу водоема сидел старик, в руках он держал толстую книгу. Глядя в нее, он нараспев тянул одну бесконечную строку. Этот речитатив издалека и показался мне пением. Я собрался было направиться к нему, но вместо этого вдруг замер и почувствовал, как по всему телу, от пяток до макушки, пробежала дрожь: тело старика было неестественно отклонено назад, словно он сидел в шезлонге, но шезлонга не было — еще одной парой рук старик упирался в землю позади себя.

Остаток ночи я провел на автобусной остановке и сбежал из Гокарны первым же автобусом. Я даже подумать не мог о том, чтобы еще одну ночь провести в этом святом месте.