Индия. Записки белого человека - Володин Михаил Яковлевич. Страница 37

У дыхания есть поразительное свойство: с одной стороны, мы можем его регулировать — замедлять или ускорять, делать более или менее интенсивным. С другой, оно так же, как и функции внутренних органов, регулированию не поддается. Нельзя напряжением воли остановить сердце. Так же нельзя заставить себя не дышать. Благодаря этому дыхание очень удобно для наблюдения за настоящим.

А зачем за ним наблюдать?

Чтобы улавливать мельчайшие ощущения на коже.

А это зачем?

Чтобы избавиться от страданий!

Чушь какая-то… Примерно так я размышлял, слушая лекцию о Випассане и истории ее открытия.

Две с половиной тысячи лет назад в королевской семье родился мальчик Сиддхаттха Готама. Так звучало имя Будды на пали, языке простонародья. Он, наследник престола, обучился пали специально, чтобы его понимало большее число людей. А Сиддхартха Гаутама, как у Гессе — от которого многие впервые узнали о Будде, — это на ученом санскрите… Поэтому отныне — Сиддхаттха. И — Готама.

Здесь мне придется повторить тысячи раз описанную историю человека, которая стала ключевым моментом в истории человечества.

Быть может, оттого, что мать Сиддхаттхи умерла при родах, отец настолько боялся за жизнь сына, что поместил его в «резервацию». Принц жил во дворце, окруженном высоким забором, и все, что было внутри, существовало с одной целью — уберечь Сиддхаттху от несчастий внешнего мира.

Была и еще одна причина того, что всевластный отец заключил сына в самую роскошную в мире тюрьму. При рождении на теле принца проявились знаки, указывающие на то, что младенец, повзрослев, будет отмечен свершениями и славой. Об этом говорили и все приглашенные королем звездочеты. Их мнения расходились лишь в том, кем он станет — великим властителем или великим святым. Второе-то и пугало короля!

Святые в Индии бездомны и не привязаны к материальным вещам. Они шатаются по миру, живут в пещерах и истязают себя аскезой. И никак иначе! Король не мог представить сына бродягой и сделал все для того, чтобы оградить его от этой доли. Для того и был построен дворец-тюрьма. С детства принца окружали лучшие учителя, самые красивые танцовщицы и актрисы, самые умные собеседники. Когда стало заметно, что Сиддхаттху занимают философские вопросы, его поспешили женить. Через несколько лет у него родился чудесный малыш… Все было «как у людей».

Но все это было напрасно! На роду Сиддхаттхе было написано другое.

В двадцать девять лет, гуляя по саду, он обнаружил пролом в заборе, окружающем дворец, и вышел в мир. И мир бросился навстречу принцу со всеми своими бедами и несправедливостями. Первым он увидел человека, разбитого болезнью. За ним ковылял глубокий старик. Потом Сиддхаттха наткнулся на лежавшего на обочине мертвеца. Всякий раз, когда он спрашивал об увиденном слугу, тот обстоятельно отвечал на вопрос, а заканчивал одной и той же фразой: «И ты таким будешь!» И Сиддхаттхой овладели растерянность и беспокойство. Он впервые столкнулся с жизнью, отличной от той, к которой привык во дворце.

Четвертым и последним, кого встретил принц в тот день, был изможденный голодом, больше похожий на скелет, чем на человека, аскет.

— Он стал таким, пытаясь разобраться, отчего люди несчастливы, — ответил слуга на вопрос Сиддхаттхи.

— И я таким буду! — твердо сказал принц.

Четыре встречи прояснили цель его дальнейшей жизни. Он поклялся, что не успокоится, пока не раскроет тайну человеческих страданий. Вскоре он бросил все — дом, семью, богатство — и отправился в путь: искать ответ на свой вопрос.

Шесть лет он жил аскетом, учился у других и учил сам. Но единственное, чего достиг, было понимание того, что лишения — всего лишь обратная сторона сытости, а аскетизм так же бесполезен в ответе на мучившие его вопросы, как и полная роскоши жизнь во дворце. И тогда он открыл срединный путь — путь умеренности, отвергающий в поисках истины как нищету, так и богатство.

Нельзя ни радоваться бренному, ни печалиться о нем, — с этой мыслью он сел медитировать под деревом бодхи[33] и поклялся, что не встанет до тех пор, пока не поймет, почему все человеческие существа страдают. До момента, когда Сиддхаттха Готама станет Буддой, оставалось меньше суток. В ту же ночь он и сделал свое главное открытие. Истина выглядела следующим образом.

Структура ума

Человеческий ум делится на четыре части, обладающие особыми свойствами. Первая — виньяна — осознаёт. Например, где-то раздается звук, который улавливает слух. Виньяна говорит: ага, звук! Дальше начинает действовать вторая, распознающая часть — санья, — которая определяет, что за звук раздался. Из множества слов, хранящихся в памяти, она находит аналог — к примеру, «дурак»… Хм, нас назвали дураком! Третья часть — ведана — «чувственная», она ответственна за ощущения на коже.

Опять эти ощущения на коже! Ну при чем здесь они? Открытие Будды как раз и заключается в том, что мозг делит происходящее во внешнем мире на то, что ему нравится, и то, что не нравится. И любые события, прежде чем вызвать реакцию, отражаются в телесных ощущениях, ощущениях на коже. Мы же, погруженные в суету, как правило, их не замечаем. А надо! Надо следить за ними и избавляться от них! Но об этом — дальше, а сейчас вернемся к структуре ума.

Четвертая часть — санкара — реагирующая. Это благодаря ей в голове возникает гневная мысль и рука, сжавшись в кулак, бьет в нос грубияна. Из-за нее все человеческие страдания! Мы хотим новую машину, и у нас приятно сосет под ложечкой. Однако мы не можем ее купить, и приятные ощущения сменяются неприятными. И пошло-поехало. Виньяна говорит: о, желание! Санья уточняет: ага, невыполнимое! Ведана рождает соответствующие неприятные телесные ощущения, на которые реагирует санкара. И нет этому ни начала, ни конца!

Будда понял, что этот порочный круг нельзя разорвать, даже покончив с самой жизнью. Потому что изо всех санкар дня в памяти остаются лишь одна-две. И в конце месяца — одна-две. И в конце года… Но самое главное, что какая-то одна, самая глубоко врезавшаяся в сознание санкара выходит на поверхность сознания и в конце жизни. С ней мы и умираем. С ней наше сознание рождается в ином теле. И все начинается сначала. Чтобы разорвать проклятую цепь, надо научиться не реагировать на любые — будь то приятные или неприятные — ощущения. Вот это и понял Будда в момент своего просветления.

Через 2534 года после этого открытия я уселся на собственные пятки и на протяжении всего четвертого дня вслушивался, всматривался, внюхивался в небольшой треугольник под ноздрями, пытаясь разобраться, что же там, на коже, происходит. И страдания я испытывал, главным образом, оттого, что не мог его почесать.

Треугольник под носом

Рано или поздно вопрос, зачем я здесь, возникает у любого, пришедшего в лагерь Випассаны. У меня он всерьез появился на четвертый день. То ли потому, что, перестав следить за дыханием, мысли получили большую свободу, то ли потому, что вступительная лекция о Випассане была дидактична и занудна, я все чаще стал отвлекаться от собственного носа и думать о собственной судьбе. Мысли были безрадостными: работы нет, квартира сдана, возвращаться некуда и делать нечего. Я думал о том, что надо бы после приезда в Москву забраться с компьютером в какую-нибудь глушь и закончить все начатое и недописанное.

Что я буду делать, когда вернусь? Что я высиживаю на собственных пятках? Я не знал ответа на эти вопросы. Была, правда, одна надежда… И представлялся дом в деревне, который незадолго до того подыскали мне друзья. Чудесный дом, рядом озеро, есть баня… Летом рыбалка, осенью грибы, зимой лыжи. Все тело охватывало удивительно приятное чувство. Потом вдруг появлялась мысль, что дом — огромный деревенский домище — не обставлен. Нужна, пусть недорогая, мебель. Почем нынче мебель? А сколько у меня есть? А еще придется что-то сажать. Картошку, например. Нельзя же, чтобы земля заросла сорняками! И тут возникала боль в спине. То есть боль существовала и раньше, но сейчас при мысли о посадке картофеля она становилась отчетливее и резче. Мебель, картофель… Похоже, о недописанном придется на время забыть! Это меня немедленно повергало в расстройство. А еще меня расстраивало то, что я совершенно ничего не чувствую в треугольнике под ноздрями. Да и самого треугольника не чувствую! Только вот все время еле сдерживаюсь, чтобы не дотронуться до него. К чему бы это? И вдруг мысли исчезли — все мысли! — и я понял, что треугольник, все мириады его точек отчаянно чешутся.