Змеиное Кольцо - Моуэт Фарли. Страница 20
Через час стало ясно, что с запада идет настоящий шторм. И рыбаки вежливо, но решительно заявили, что они направляются домой во Фловер-Ков, пока это еще возможно. Забравшись в свои ялики с одноцилиндровыми моторами, они поплыли через прибой, который уже начинал разбиваться об окружающие корабли рифы. После их отплытия, как потом выразился Сквайр, он начал немного скучать.
— Ураган подобрался неожиданно и стремительно, — рассказывал он. — К семи часам он ударил с силой в восемь баллов, и море вокруг сразу побелело. Мы заметили, что «Джозефину» тащит вместе с якорями, и, разумеется, забеспокоились. Один якорь удалось поднять, а другой зацепился за скалы, и в конце концов пришлось отрезать канат и оставить его на дне. После этого судно вышло в море. Иного пути не было. Спасатель не мог подойти к «Ориону» и откачивать воду, как делал до того, а оставаться у берега при таком ураганном ветре с запада было бы просто неразумно.
После ухода «Джозефины» нам стало вдвойне одиноко. У нас не было лодок, да и вообще при таких волнах, которые с грохотом разбивались об «Орион», не могла бы уцелеть ни одна лодка.
Греки ужасно нервничали. Они горячо убеждали меня попросить по рации «Джозефину» подойти обратно. Я не стал этого делать. Окружив меня, они кричали и размахивали руками. Я, как и они, не хотел утонуть, но «Джози» ничем не могла помочь.
Бак Дассильва, наш моторист при насосе на корабле, вышел на палубу, чтобы поговорить со мной. Он сказал, что люди, находящиеся в трюме, собираются покинуть корабль, а машинное отделение затоплено. Мы тут же спустились вниз и погасили огонь в топках — существовала опасность взрыва котла.
Огни погасли, и греки, видимо, решили, что все кончено. Они бегали за мной по всему кораблю, пытаясь заставить меня совершить чудо с помощью радио.
Я не понимал языка греков, но догадывался и сказал им, что не могу вернуть корабль. Поднялся страшный шум. Я убегал от них, спотыкаясь то об овцу, то козу, то наступал на курицу. Бак хохотал. Конечно, я был похож на героя юмористического рассказа.
Коули, отправив сигнал SOS, получил ответ от ньюфаундлендского таможенного судна «Марвита», которое укрывалось от шторма во Фловер-Ков. Это было каботажное судно. Но Хаундсел, его капитан, был старожилом Ньюфаундленда, из тех моряков, кого называют человеком-тюленем. Нам повезло, что судьба столкнула нас с ним, он оказался единственным на всем побережье смельчаком, кто решился вытащить нас с «Ориона».
Около десяти часов даже греки угомонились, никто уже не ждал ничего хорошего. «Орион» разламывался под нами, и мы знали, что он долго не протянет. И вдруг, когда этого больше не ждал ни один человек, сквозь шторм пробился луч прожектора и заработал светосигнальный аппарат.
Я достал фонарь и ответил. Это был тот самый Хаундсел с «Марвиты». Он просигналил, что будет пытаться пройти через отмели — они были пенистыми и белыми как молоко, — чтобы снять нас с корабля.
Он предупредил нас, чтобы мы были готовы. «Мы сможем находиться возле вас шестьдесят секунд», — просигналил он. Не щедро. Но я не знаю, как он вообще рискнул подойти к «Ориону».
Мы все привязались к поручням, ожидая его, и тут он просигналил: «Не приходите с пустыми руками».
Я знал, что это значит. На борту «Ориона» было столько виски, что весь Галифакс не выпил бы его и за неделю. Я подсуетился, и каждый мужчина запихал в карманы и за пазуху по паре бутылок. Своеобразная оплата, скажете вы. Зная, что «Марвита» — таможенное судно, я мог только надеяться, что Хаундсел оставил своих таможенников во Фловер-Ков.
Хаундсел подобрался к нам, словно кошка к птичке. Едва судно коснулось нас, все одним прыжком перемахнули на него, и Хаундсел тут же отправился обратно в море. Несколько бутылок оказались откупоренными как бы сами собой.
Выбравшись на открытую воду, мы с трудом обошли вокруг Фловер-Ков. На входе в гавань я услышал, что стартуют сотни моторок. Хаундсел включил прожектор, и мы увидели, что действительно все лодки во Фловер-Ков, которые имели моторы, направляются в открытое море.
Представьте себе ураган в девять баллов на подветренном берегу, а эти лодчонки направляются в открытое море. Я ничего не понимал и попросил объяснений у Хаундсела. Он только ухмыльнулся.
— Слушай, парень, — сказал он, — ты ведь понимаешь, что «Орион» теперь брошенное судно.
Остальное мне было понятно.
К следующему утру ураган здорово выдохся, и я отправился посмотреть, цело ли снаряжение, оставленное нами на борту. Судно теперь действительно было развалиной. Совершенно разбитое, все пропало, растащили все дочиста! Эти рыбаки не оставляют ничего — даже корову уведут.
Я так и не смог сообразить, как они вытащили корову, и попросил одного местного парня оказать мне любезность — объяснить, как они умудрились в такой шторм затащить скотину в лодку.
— Мы не затаскивали ее в лодку, — сказал он, пожимая плечами. — Утонула бы и она и мы вместе с ней. Мы просто обвязали вокруг ее рогов веревку и выбросили за борт, а когда она выбралась на рифы, подобрали свободный конец и вплавь переправили ее домой. Вот и все.
Когда Сквайр и его спасатели вернулись на «Джозефину», их уже с нетерпением дожидался Коули. Едва они ступили на борт своего корабля, буксир снова тронулся в путь.
Пока Сквайр находился на борту «Ориона», в тысяче миль к юго-западу произошло невероятное событие.
Часть шестая
Глава первая
Морской путь между Северной Америкой и входом в Средиземное море — один из самых оживленных маршрутов для малотоннажных пароходов в Северной Атлантике. За один день на этом маршруте можно встретить не один десяток кораблей. Из-за перегруженности этой невидимой трассы суда не всегда точно следуют вдоль тридцать шестой параллели.
Французский пароход «Джейн», зафрахтованный из Марселя в Балтимор, был одним из тех, кто выбрал этот маршрут, разве что отклонился намного северней. Он шел ближе к тридцать седьмой параллели, и его капитан, проверив высоту солнца в полдень, обнаружил, что все еще находится в 1400 милях от места назначения.
День был теплый и солнечный, мерный шум двигателей «Джейн» оказывал на команду усыпляющее действие.
Возможно, вздремнул на вахте и впередсмотрящий. Во всяком случае, когда он наконец увидел предмет, ярко блеснувший впереди справа, тот был уже едва ли не на расстоянии вытянутой руки. Его изумленный крик заставил вахтенного офицера выйти на крыло мостика с биноклем в руках. С минуту он пристально смотрел в бинокль, затем позвал капитана.
«Джейн» спешно просыпалась. Люди выбирались из кают и кубрика и забирались на самые высокие точки корабля, недоверчиво глядя на призрак, появившийся перед ними. Судно сразу же изменило курс и медленно направилось к чудовищу, раскачивающемуся на залитых солнцем волнах.
Это было судно — большое судно, — лежащее с таким креном, что казалось, будто оно плавает на боку. Все его днище, ниже правого скулового киля, предстало изумленным взглядам команды «Джейн».
«Джейн», соблюдая осторожность, обогнула молчаливый призрак. Было очевидно, что судно брошено и команда в лучшем случае перебралась с него на иное плавучее средство. Кто-то прочитал название на корме: «Лейчестер», Лондон.
Команду «Джейн» переполняли сложные чувства — страх и алчность. Капитану пришла в голову идея привязать трос к брошенному судну, чтобы отбуксировать его в Балтимор и предъявить там свои права спасателя. Но ведь нужно было подумать и о своем судне. Балтимор находился в 1400 милях, а утренняя сводка погоды говорила о новом урагане — урагане VIII. Он приблизился к Ки-Уэст во Флориде, и вполне можно было ожидать, что он подберется через несколько дней к западным берегам, двигаясь в северном направлении. Были и другие обстоятельства. В том числе — крайняя опасность, если не невозможность высадить команду на борт поврежденного судна. Один взгляд на это судно однозначно рождал мысль: ни один корабль с таким креном не сможет долго сохраняться на плаву, даже в относительно тихую погоду.