Пропавшее войско - Манфреди Валерио Массимо. Страница 29

— Значит, тебе не составит труда проводить меня в Бет-Каду, туда, где мы встретились.

— Я бы этого не хотел, — ответил он, — мне будет очень не хватать тебя… Знаешь, у нас рассказывают множество историй о героях, привозивших из дальних странствиях девушку-варварку…

— А как закапчиваются те истории?

— Это не имеет значения, — проговорил Ксен и вдруг умолк.

Я взглянула туда же, куда смотрел он, в поле, и заметила всадника, неспешно скакавшего среди жнивья.

Софос.

Мы выступили на рассвете, через два дня пересекли стену из сырых кирпичей, скрепленных между собой окаменевшим раствором, а еще два дня спустя добрались до Тигра, через который переправились по наплавному мосту. Ксен записывал по ходу движения расстояния и названия мест, а еще я видела, что он пытался начертить на воске направление нашего пути, наблюдая за положением солнца. На противоположном берегу реки находился довольно большой город, тоже окруженный стеной из сырого кирпича, такого же, как тот, из какого мы строили дома в Бет-Каде. Там запрягли в повозки мулов и отправились закупать продовольствие. Раньше я не знала, сколько же еды нужно для того, чтобы утолить голод десяти тысяч человек. Это огромное количество, но предложение не отличалось большим разнообразием. Приобретали то, что предлагалось на рынке: пшеницу, ячмень, репу, бобовые, речную рыбу, баранину, козье мясо, птицу для некоторых полководцев, таких как Проксен, Менон, Агасий и Глус. В отличие от них Клеарх ел то же, что и простые воины. Питье всегда было одно и то же — пальмовое вино, — однако и оно доставалось только тем, кто мог себе позволить заплатить за него.

Я заметила, что многие отряды собирали нечто вроде общего денежного мешка, который доверяли надежному человеку — он занимался покупками, а потом представлял отчет о совершенных тратах. Когда деньги кончались, собирали новую сумму. Полководцы, не считая Клеарха и его приближенных, посылали на рынок своих помощников. Ксен, не утративший склонности к охоте, когда представлялась такая возможность, седлал коня, брал с собой лук, стрелы и копье и почти всегда возвращался с добычей: зайцем, утками, маленькой газелью, смотревшей на меня большими, широко открытыми остекленевшими глазами.

Арией и его армия, которые, по всему, должны были являться нашими союзниками, сблизились с людьми Тиссаферна: вместе разбивали лагерь, а наши их остерегались и почти всегда держались на расстоянии одного парасанга, а иногда и более. Мы бы их и не видели, если бы не дым от костров. Это стало поводом для постоянных невеселых догадок: кто знает, что там замышляют, кто знает, какие хитрости и ловушки они для нас готовят, — а негодяй Арией действует с ними заодно. Одни варвары, и другие варвары — чего еще от них ждать?

Не трудно представить, что разговоры, ведшиеся в другом лагере, не слишком отличались от наших, и в результате продвижение двух корпусов армии к морю превратилось в необъявленную войну. Возникло постоянное, лихорадочное напряжение, беспрестанная слежка друг за другом, днем и ночью.

К счастью, нашим хватило ума избегать прямого контакта с персами, который наверняка в конечном счете перерос бы в открытое противостояние, однако целенаправленные усилия все же не могли помешать возникновению случайных стычек. Наши вспомогательные отряды, отправившись за продовольствием, часто сталкивались с персами, запятыми тем же самым; тогда начинались яростные потасовки или даже самые настоящие сражения, с убитыми и ранеными, и лишь благодаря авторитету Клеарха удавалось помешать некоторым военачальникам, желавшим пойти на врага войной, дабы воздать за обиду и отомстить за павших.

Чем дальше мы продвигались на север вдоль левого берега Тигра, тем напряженнее и труднее становилось положение, в том числе и потому, что мест, где можно было пополнить запасы, оказывалось все меньше и противостояние чуть ли не с каждым шагом делалась острее. Ксен в числе немногих всерьез беспокоился, когда все еще казалось безоблачным, но теперь реальность подтвердила его опасения. Что будет, когда напряжение станет нестерпимым? Я видела, как главнокомандующий по ночам отправлялся с дозором в сопровождении охраны, иногда подъезжая совсем близко к персам. Огни их костров протянулись на огромные расстояния, давая представление о разнице между двумя армиями. И никто уже не строил иллюзий касательно поведения Ариея: если дело дойдет до схватки, он наверняка выступит против нас.

Однажды ночью, во время второй смены часовых, я услышала голоса и стала свидетельницей жаркой перепалки: Менон-фессалиец жаждал повести своих людей в ночную вылазку в персидский лагерь. Был уверен, что, устроив там резню, повергнет армию противника в панику, а наступление остальных сил греков довершит дело.

— Пусти меня! — кричал он. — Персы этого не ждут, я их перережу как овечек. Они сегодня убили двоих! А тот, кто причинит вред воинам Менона, — покойник. Покойник, понимаешь?

Фессалиец был вне себя, словно зверь, почуявший кровь. Лишь Клеарх своим авторитетом смог остановить его, но я убеждена: предоставь он ему свободу действий, Менон в тот момент выполнил бы то, что обещал, и, может, далее больше. Когда ему запретили привести в исполнение свой план, он пришел в такую ярость, что я боялась: вот-вот вынет меч из ножен и поднимет на своего же командира. Лишь мрачный вид Клеарха остудил его пыл. По крайней мере на время.

Я заметила, что Софос держится неподалеку и молча наблюдает за происходящим. Последнее время с ним всюду ходил один человек из отряда Сократа, довольно молодой: он мало разговаривал, но славился как очень сильный, неутомимый воин. Ксен сказал мне, что парень родом из какого-то южного города, а зовут его Неон, но больше о нем никто ничего не знает. Казалось, единственное, что объединяет их с Софосом, — немногословность.

Мы переправились еще через одну реку и увидели вдалеке очередной город — там, на рынке, нам вновь представилась возможность пополнить запасы продовольствия, — а потом углубились в пустынную местность, растительность в которой имелась только по берегам Тигра. Несмотря на то что стояла глубокая осень, было еще тепло, и длительное продвижение под палящим солнцем стало серьезным испытанием для людей и вьючных животных. Много дней прошло с тех пор, как Клеарх встретился с Тиссаферном и заключил соглашение о перемирии. С тех пор мы больше не встречались с военачальниками персов: никаких встреч, никакого знака с их стороны.

Только однажды из лагеря персов явилось послание. Мы подошли к деревням, похожим на ту, где я родилась и которую давно покинула. На рассвете прискакал всадник-перс; он остановил коня и никуда не двигался до тех пор, пока к нему не приблизился Клеарх. Гонец сообщил ему на ломаном греческом, что Тиссаферн, в знак своего расположения, позволяет нашим воинам взять в этих деревнях все, что нам потребуется.

Сначала Ксен и остальные подумали, что это ловушка, придуманная для того, чтобы разделить армию, рассеять ее среди домов этих маленьких поселений, а потом напасть и нанести сокрушительный удар. Но Агасий-стимфалиец, вернувшись из разведки, сообщил, что не встретил ни одного перса ближе двух парасангов, и, следовательно, в их намерения не входит нас атаковать.

Тогда Клеарх отправил отряд разведчиков поближе к позициям врага, а другим воинам приказал отправиться в деревни добывать пропитание. К вечеру у несчастных земледельцев и пастухов осталось так мало припасов, что им самим грозила смерть от голода в зимние месяцы. Они лишились урожая, вьючных и тягловых животных, а также прочего домашнего скота. Никто из тех, кто чинил грабеж в деревнях этих бедняг, не задался вопросом о причинах столь странной снисходительности со стороны наших врагов — никто, кроме меня. Объяснение наверняка существовало, и найти его оказалось не слишком сложно. Те деревни, как и мои, именовались «деревнями Парисатиды». То есть назывались они в честь царицы-матери и этот дозволенный грабеж означал прямое оскорбление в ее адрес.