Южная Африка. Прогулки на краю света - Мортон Генри Воллам. Страница 33

Славным ноябрьским деньком я выехал из Кейптауна, не обремененный никакими заботами (по крайней мере я о них не вспоминал, что, в принципе, одно и то же).

Передо мной простирались необъятные, иссушенные зноем просторы. И все это была Южная Африка — огромная, поражающая своим разнообразием страна. Еще каких-нибудь сто пятьдесят лет назад дорога, по которой я ехал, представляла собой дикую и опасную тропу. И вела она в неисследованный край, известный под названием «внутренних территорий». Двигаясь неизменно на восток, я — как это ни парадоксально — приехал в Сомерсет-Уэст, маленький городок, чье имя вступало в явное противоречие с показаниями компаса. На самом деле, никакого противоречия нет: городок назван Западным по сравнению с другим Сомерсетом, расположенным еще дальше на востоке.

Вдоль широкой главной улицы росли высокие пальмы. Маленькие белые магазинчики с крытыми верандами отбрасывали глубокую тень на мостовую. По улицам разъезжали на велосипедах цветные мальчишки-рассыльные — они развозили по домам мелкую бакалею и прочие покупки. Чернокожие няньки катали детские колясочки. То и дело мне встречались люди, которым, казалось бы, самое место в Челтнеме: отставные полковники со своими спаниелями, чопорные английские матроны и очаровательная девочка-англичанка верхом на пони. Мне показалось, что в городке царит очень милая и дружелюбная атмосфера. На заднем фоне вздымались голубые горные вершины. Это была Готтентотская Голландия — горный массив, который со стороны Мюзенберга выглядит, как мрачный вход в Валгаллу. Те же самые горы возле Сомерсет-Уэста напоминали безобидные колокольчики, выросшие на солнечной полянке.

Протекавший по долине ручей оглашал окрестности мелодичным журчанием и перезвоном. На берегу его расположился Вергелеген — усадьба, которая сыграла не последнюю роль в бедах губернатора Адриана ван дер Стела. Сейчас же она выглядела обычной старой фермой, в окрестностях которой мирно паслись стада джерсейских коров.

Всего в нескольких милях отсюда находятся Странд и Гордон-Бей — два очаровательных прибрежных городка, которые вполне уместно смотрелись бы на Итальянской Ривьере. Среди людей, не имеющих отношения к литературному творчеству, бытует заблуждение, будто писателю лучше всего работается в мирной и спокойной обстановке. Будь это правдой, то, поверьте, более подходящего места, чем Гордон-Бей, не сыскать. Писатели и поэты со всего мира приезжали бы сюда, чтобы арендовать одно из маленьких уютных бунгало, и клепали бы шедевр за шедевром. Ибо что может быть прекраснее сочетания белого песка, голубого моря и фиолетовых гор?

Странд ныне превратился в фешенебельный морской курорт. А некогда это было тихое местечко на берегу залива, куда летом съезжались фермеры со всей Дракенштейнской долины. Они приезжали на бычьих повозках в окружении многочисленных друзей и родственников, чтобы хоть немного отдохнуть от удушающего летнего зноя. Они и сегодня посещают Странд, правда, уже на американских автомобилях.

Пообедать я решил в гостиничном ресторане и как раз попал на свадебное празднество. Из дальнего конца зала доносились громкие возгласы и взрывы смеха — там собрались примерно три десятка гостей-африканеров. Во главе стола сидели раскрасневшиеся новобрачные: невеста — крупная, уверенная в себе девушка, и жених, которого можно было принять за чемпиона Союза в супертяжелом весе. Парень весил не меньше шестнадцати стоунов, а мать не сводила с него встревоженных глаз, в которых застыли невыплаканные слезы — так, словно ее дорогому мальчику все еще было десять лет! Женщины понимающе вздыхали — нелегко терять любимого сына. Тем не менее свадьба шла своим чередом: раздавались шутки, звучали заздравные тосты. Мы, посторонние посетители, скромно жевали боботии размышляли о том, как прекрасна любовь в двадцать лет.

Тем временем поднялся один из гостей, престарелый дядюшка-фермер, и произнес прочувствованную речь на африкаанс. Надо думать, это было очень остроумное выступление, поскольку зал немедленно огласился смехом и громкими аплодисментами. А я сидел и думал, что точно такие же вечеринки — с аналогичным составом гостей и по тому же поводу — неоднократно наблюдал в Восточной Англии. Честное слово, можно было бы потихоньку усадить за стол парочку норфолкских фермеров, и никто бы ничего не заметил! Они оказались бы тут вполне к месту. В этой связи я припомнил, что самое распространенное обращение в Норфолке — это «бор» (усеченное «нейбор», сосед). Действительно, именно так обращаются к «своим» — родственникам, друзьям, соседям. И ведь неспроста, подумалось мне, слово это созвучно африканерскому «бур»! В конце концов кто такой сосед для норфолкского фермера, как не живущий за забором «бур»? Другое дело, что звание «бора» надо заслужить. Вы можете прожить там долгие годы, но так и остаться чужаком, не «бором». Зато коли уж вас обозвали этим коротеньким, звучным словом, считайте, что вы прижились в Норфолке! Кстати, я заглянул в свой карманный словарь африкаанс и обнаружил: слово «бурр» трактуется как «сосед». Вполне возможно, я не так уж не прав, пытаясь увязать высоких и крепких капских фермеров с не менее высокими, но сухопарыми жителями Норфолка и Саффолка.

Солнце чувствовало себя полновластным хозяином на этой земле. Оно было не золотым, как у нас в Европе, а ослепительно-белым, словно вспышка магниевой лампы. Непоколебимо утвердившись на ясном, без единого облачка, небе, солнце изливало свой беспощадный свет на каменистую землю. Я ехал по Лаури-пасс, наверное, самой древней из всех южноафриканских дорог. Давным-давно, еще задолго до появления белого человека в Африке, здесь проходили пути миграции антилоп канна. И этой же горной тропой спускались к морю готтентотские племена. Они гнали с собой скот, чтобы выменять его на обручное железо и прочие нужные вещи. И лишь потом наступила эпоха ван Рибека, и по старой африканской дороге покатились тяжелые бурские вагоны.А в конце восемнадцатого века по ней двинулись первые пионеры — они уходили на север, навстречу неизвестности. Достигнув верхней точки перевала, я остановился, чтобы бросить прощальный взгляд на Кейптаун. А заодно уж сказать последнее «прости» и темной громаде Столовой горы, которая четко вырисовывалась в тридцати милях отсюда, и плавному изгибу Фалс-Бей, служившему границей между бирюзовым морем и насквозь прожаренной бело-желтой землей.

Я продолжал свое путешествие, и вскоре передо мной обозначились далекие пики Зондер-Энд. По мере приближения они вырастали, превращаясь в темную зазубренную ширму, скрывавшую уже полнеба. Солнце клонилось к закату, и вокруг воцарилось то особое многозначительное затишье, которое обычно предваряет наступление африканской ночи. Я разглядел вдалеке несколько белых ферм и вспомнил, что в былые времена здесь располагались основные пастбища Голландской Ост-Индской компании. Странно было думать, что здешние места не знали рыцарской эпохи Средневековья, что все предания этой земли связаны лишь с кочующими стадами диких антилоп и столь же дикими племенами безжалостных убийц и похитителей чужого скота. Я наблюдал, как над темными вершинами разгораются яркие звезды, и думал: «Какой таинственный, романтический пейзаж! Просто сказочная страна!» Если в каких горах и мог бродить легендарный король Артур или страдать погребенный под скалой Мерлин, так именно здесь — в горах Зондер-Энд. Но нет! Вы можете исходить их вдоль и поперек и нигде не наткнетесь на развалины старинного замка. Здешние ущелья не знали древней песни любви и меча. Если бы эти горы стояли где-нибудь в Европе — на живописных берегах Рейна, в туманных шотландских далях или средь зеленых просторов Западной Ирландии… О, сколько красивых легенд было бы связано с ними — сказаний о мужчинах и женщинах, о жизни и смерти, любви и отчаянии, о блистательных победах и сокрушительных поражениях, о прекрасных дамах и храбрых рыцарях, о мрачных гномах и светлых фейри, о семейных проклятиях и неупокоенных душах… Да мало ли что могло произойти в таких горах. Однако здесь Африка, а не Европа, оборвал я сам себя. Африка — молодой и прекрасный континент, незнакомый с бременем страстей человеческих. И здешние горы — дикие и безмолвные, каким был наш мир миллион лет назад.