Южная Африка. Прогулки на краю света - Мортон Генри Воллам. Страница 75

Чиновник из местного управления (кажется, его должность называлась «главный комиссар») был так любезен, что организовал для меня национальные танцы в одном из дальних краалей. Мы выехали после обеда и ехали довольно долго, прежде чем вдалеке показалась гора (как мне сообщили, высотой в четыре тысячи футов над уровнем моря).

На ее склоне я рассмотрел большой крааль, однако стоило нам свернуть с дороги и начать подъем по крутой тропе, как я потерял его из виду. Когда же крааль снова появился в поле зрения, стало ясно, что все это время за нами наблюдали. У входа уже собралась целая делегация из числа деревенских жителей. Даже издали было видно, что мужчины встречают нас в полном боевом облачении. Я разглядел высокие головные уборы из перьев и немедленно вспомнил описание Чаки, оставленное Натаниэлем Айзексом.

Здешнее поселение, конечно же, не шло ни в какое сравнение с Великим Городом Чаки. Но тем не менее это был один из крупнейших краалей, какие мне доводилось видеть в Зулуленде. Живая изгородь из колючего кустарника и кактусов окружала участок в несколько акров, на котором стояло тридцать или сорок хижин. Все они были старинного образца — с низкими, почти до земли, крышами и настолько маленьким входным отверстием, что внутрь попасть можно было лишь на четвереньках. Я заметил на территории деревни еще один крааль — поменьше размером, с плетеными стенками. Очевидно, он предназначался для скота.

Как только мы приблизились ко входу в деревню, нас тут же окружила толпа из нескольких сот зулусов. Все они — и мужчины, и женщины — были одеты в национальную одежду. Мне не удалось разглядеть ни одной старой шляпы, рубашки или потрепанных брюк европейского образца. Общий вид деревни живо напомнил декорации с африканской выставки, куда меня водили в далеком детстве. Пока я разглядывал живописную толпу, вперед выдвинулся пожилой зулус в совершенно неописуемом наряде. На нем был белый халат, бриджи для верховой езды и коричневые кожаные краги. На голове красовался тропический пробковый шлем. Впрочем, последнюю деталь он тут же снял, приветствуя комиссара.

—  Байет э’зулу\— произнес он, и толпа тут же хором подхватила его слова.

Несмотря на нелепое одеяние, старик держался с завидным достоинством. Я сразу понял, что это вождь племени.

Он проводил нас в для загон скота, где, собственно, и должны были состояться танцы. Здесь уже стояли стулья для нас и вождя. Как только мы расселись по своим местам, в крааль привели трех коров. Вождь произнес короткую речь, обращаясь к комиссару, который тем временем критически разглядывал доставленных животных. Наконец он остановил свой выбор на одной из коров, и вождь тут же объявил, что дарит ее комиссару. Тот поблагодарил и торжественно вернул дар вождю. Как я понял, этот обмен любезностями носил чисто ритуальный характер, ибо корову немедленно забили и освежевали. Все происходило в точном соответствии с древними обычаями, и я уже начал гадать, кого из зрителей отправят на Холм Смерти!

Собравшиеся танцоры представляли собой весьма живописное зрелище. На них были головные уборы и браслеты из меха леопарда. На головах колыхались высокие черные плюмажи, приводя на память страусиные перья на боннетах шотландских стрелков. Грудь и плечи мужчин покрывали латы из пятнистых леопардовых шкур, которые свободно свисали спереди. Поясами служили связки хвостов различных животных, а локти и колени были украшены белыми пушистыми кисточками. Каждый из танцоров держал обтянутый кожей щит, а у некоторых в руках были копья с тупыми наконечниками. Я начинал понимать, что ощущали несчастные участники исандлванской трагедии при виде окружившей их толпы импи.

В краале царила та же вялая, расслабленная атмосфера, которой обычно отличаются арабские церемонии. Танцоры расселись группками по двое-трое и, казалось, погрузились в безмятежную дрему. Я уж начал было сомневаться в том, что обещанные танцы состоятся. Оставив главного комиссара беседовать с вождем, я пошел прогуляться по деревне. Вот тут и выяснилось, что задержка объяснялась нерасторопностью женщин-танцорок. Дамы сидели возле хижин, обряженные в одни только разноцветные бусы, и сосредоточенно обмазывали друг друга каким-то жиром. Женщины трудились, не покладая рук, и в результате тела их начали блестеть, как начищенная бронза.

Я слышал, что у вождя двадцать одна жена. И теперь, глядя на грациозных танцорок, гадал, кем они ему приходятся — младшими женами или старшими дочерьми? Вначале мне показалось, что в деревне проживает много различных семей (при таком-то количестве народа!). Однако позже я понял, что ошибался: большую часть селения составляли сыновья и дочери важного старика в пробковом шлеме.

Полагаю, ни одна европейская красавица так тщательно не готовилась к придворному приему, как эти привередливые зулуски. Сидя на корточках, они внимательно инспектировали себя и своих подруг, следя за тем, чтобы каждый браслет и каждая бусина оказались точно на соответствующем месте. Предметом же особой их заботы являлись прически. В отличие от большинства замужних зулусок, здешние дамы не носили на голове высоких жестких конструкций, какие можно видеть на портретах Нефертити. Вместо того они заплетали десятки тоненьких косичек, каждая из которых заканчивалась бусинкой или брелоком. Вся эта масса косичек свободной лавиной ниспадала вниз — так что полностью закрывала лицо и затылок. Наконец-то все приготовления были закончены. Женщины поднялись с земли и, позвякивая монистами и браслетами, не спеша направились к краалю.

Их появление вызвало общее оживление в толпе. Мужчины-танцоры расположились широким полукругом, женщины заняли места в переднем ряду, и все вместе начали притоптывать и пришаркивать на месте, напевая низкими, монотонными голосами. Мужчины при этом потрясали щитами, размахивали копьями и дубинками. Понемногу ритм движений ускорялся, пение становилось все громче. Время от времени вперед выскакивала старая сгорбленная зулуска, которая колотила в жестяную консервную банку. Она оглядывалась на танцоров и визгливым голосом выкрикивала пару непонятных слов — очевидно, подбадривала молодежь и призывала топать и шаркать еще энергичнее.

Как мне объяснили, танец назывался инкондло,то есть «главный танец», и обычно исполнялся на свадебных и прочих деревенских празднествах. Разнообразием он, надо сказать, не отличался: танцоры повторяли одни и те же движения, и казалось, этому не будет ни конца, ни края.

Старый вождь по имени Нкантини важно восседал рядом с комиссаром. Он придирчиво следил за действиями исполнителей и периодически тыкал палкой в сторону танцора, который, по его мнению, недостаточно старался. Я услышал забавную историю по поводу происхождения имени старика, которое, несомненно, является искажением слова «кантин», то есть войсковая лавка. Дело в том, что его отец, воин по имени Ситеку, принимал участие в исандлванской бойне. В качестве добычи ему досталась повозка маркитанта, в которой помимо прочих припасов находилась большая канистра керосина. По ошибке приняв жидкость за виски, Ситеку с друзьями так накачались керосином, что некоторые даже умерли. Эти события настолько впечатлили простодушного Ситеку, что он дал своему малолетнему сыну имя Нкантини!

Тем временем запас энергии у танцоров начал потихоньку иссякать. Судя по всему, представление подходило к концу, и я решил вторично прогуляться по краалю. Мне доставляло огромное удовольствие наблюдать за жителями деревни, которые отличались редкостным достоинством и добронравием. Сегодня все они пребывали в приподнятом настроении. Еще бы, ведь освежеванная и готовая к жарке туша коровы обещала близкий пир. Я так понял, что праздник должен был начаться сразу после нашего отъезда. Возле одной из хижин я увидел двух молодых замужних женщин, занятых сооружением тех самых причесок Нефертити, которые я упоминал выше. Эти высокие рыже-коричневые конусы на голове называются исиколаи являются такой же отличительной чертой зулусок, как и белые круги вокруг глаз у женщин Транскея. Соорудить подобную штуку очень непросто. Сначала волосы женщины вытягиваются вверх на полную длину и переплетаются сушеным травинками — так что приобретают вид длинных шипов, торчащих из макушки. Затем их укладывают при помощи древесных волокон в некое подобие башни, и под конец фиксируют прическу, смазывая ее смесью жира и красной охры. Как я уже и говорил, конечный результат чрезвычайно напоминает высокую корону Нефертити, супруги Эхнатона.