Капитан мародеров - Крючкова Ольга Евгеньевна. Страница 1

Ольга Крючкова

Капитан мародеров. Небесный Сион

© Крючкова О.Е., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

Действующие лица

Шарль де Баатц де Кастельмар граф д’Аржиньи – владелец замка Аржиньи, влиятельный и богатый сеньор.

Консуэло, Исидора – возлюбленные графа д’Аржиньи.

Бернар – приёмный сын графа д’Аржиньи.

Рене Добрый – сюзерен Прованса, покровитель менестрелей, магистр Приората Сиона.

Жанна де Лаваль – вторая жена Рене Доброго.

Жюстен – секретарь Рене Доброго.

Валери Сконци – генерал ордена иезуатов [1].

Альбано – секретарь и доверенное лицо Сконци.

Гилермо, Белуччи – верные служители Ватикана, боевые псы иезуитов.

Жиль – слуга графа д’Аржиньи.

Отец Кристиан – настоятель монастыря, принадлежавшего ордену Валломброза [2].

Изабелла, Беатриса – монахини из святой обители босоногих кармелиток [3].

Констанция де Лаваль – настоятельница монастыря босоногих кармелиток, кузина Жанны де Лаваль.

Отец Анри – настоятель монастыря цистерианцев [4].

Отец Варфоломей – член ордена цистерианцев, опекун приюта для мальчиков.

Марко де Пуэстро – советник архиепископа Ледесмы, магистр ордена «Второе пришествие».

Игнацио Агирэс – он же Исим Эль-Кеф, доверенное лицо Марко де Пуэстро.

Мадлен Агирэс – мать Игнацио.

Мактар Эль-Кеф – египетский купец, отец Игнацио.

Харуф – александрийский антиквар.

Кемаль – эфиоп, охотник за старинными раритетами.

Луи де Ла Мон – эмиссар эфиопской прецептории Приората Сиона.

Франциск – член Приората Сиона, Хранитель первого круга.

Асмодей, Абигор [5] – демоны.

Глава 1

Рене Добрый – граф де Гиз, герцог Анжуйский, Лотарингский, Провансальский, номинальный король Сицилии – пребывал в смятении. Он нервно расхаживал по одному из залов своей роскошной резиденции в Экс-ан-Провансе, где обосновался в последнее время. Выбор Рене Доброго пал на Прованс не случайно, ибо эта обширная область официально не подчинялась французской короне [7], и его высочество наслаждался относительной свободой. Почему относительной? Да потому, что Париж и Ватикан, осуществляя светскую и духовную власть, не желали упускать из своих рук столь лакомый кусок, как Прованс. И город был переполнен папскими легатами, которые проявляли особенную назойливость, свойственную духовным лицам, облечённым хоть какой-нибудь властью, не говоря уже о бесконечных посланниках короля Франции, кузена герцога Провансальского.

Рене Добрый тяжело вздохнул. Его печалили вовсе не легаты и многочисленные представители Парижа, к которым он давно привык и которые чувствовали себя в Экс-ан-Провансе настолько комфортно, что всячески затягивали своё пребывание в гостеприимном и богатом городе.

Правителя Прованса беспокоило другое обстоятельство…

Рене несколько раз прошёлся по залу и вышел на балкон. Его лица коснулось дуновение мистраля [8]. Герцог с удовольствием насладился прохладой ветерка.

Он придирчивым взором окинул свои владения – ещё несколько лет назад Экс-ан-Прованс считался ничем не примечательным городом. Но с появлением здесь резиденции герцога положение изменилось.

В город со всей Франции, а затем и Италии стекались художники, менестрели и зодчие. Возводились новые здания, их расписывали лучшие европейские мастера, менестрели слагали стихи и песни в честь своего покровителя и его жены, прекрасной Жанны, урождённой де Лаваль.

Рене Добрый поистине заслужил славу покровителя искусств и утончённого человека. Но этого герцогу было, увы, недостаточно…

Рене перевёл взор на церковь Сен-Жан-де-Мальт, принадлежавшую госпитальерам, колокольня которой возвышалась над городскими постройками, ибо составляла почти тридцать туазов [9]. Он осенил себя крестным знамением…

«Когда же корабль прибудет в Марсель?.. Неужели что-то случилось?.. Возможно, шторм?.. Корабль погиб… Не может быть… Египетские галеры тяжелы и устойчивы, они хорошо переносят морскую стихию… Жаль терять верных, проверенных людей, их и так осталось слишком мало… Нынче преданность идее и благородство, увы, не в почёте…» – размышлял герцог, любуясь готическими шпилями Сен-Жан-де-Мальт.

Герцог, услышав приближающиеся шаги, обернулся. Перед ним стояла его супруга Жанна в окружении двух камеристок.

– Ах, ваше высочество, – произнесла герцогиня приятным певучим голосом. – Клод сочинил новое произведение… Не изволите ли послушать?

Рене кивнул, ибо ни в чём не мог отказать молодой супруге, ибо был старше её почти на двадцать лет.

…Герцог и герцогиня вошли в музыкальный зал, где по обыкновению менестрели декламировали свои произведения. Клод поклонился своим покровителям, его длинные пальцы коснулись струн мандолины, и помещение наполнил сильный сочный голос:

Жюстен, один из секретарей Рене Доброго, пользовался особенным благоволением своего господина, ибо имел множество достоинств: молодость, красоту, покладистость характера, исполнительность, отменную память, прекрасный почерк и самое главное – способность к стихосложению.

Герцог особенно привечал людей, умевших с лёгкостью сочинять кансоны [11] и тотчас декламировать их восторженным слушателям. Жюстен преуспел в этом мастерстве. Хоть он и не был менестрелем, которые столь почитались в Экс-ан-Провансе, а исполнял обязанности секретаря, изящество его рифмы заставляло мужчин восторгаться, а женщин трепетать.

Он часто присоединялся к стихотворным турнирам, периодически проходившим в одном из залов резиденции герцога. Золотой лиры, миниатюрной статуэтки, учреждённой самим сюзереном как высшая награда состязания между менестрелями, он, увы, не получал. Но каждый раз с лихвой вознаграждался женским вниманием, особенно прекрасной Жанны.

Герцогиня как ценительница всего красивого и утончённого не могла обойти вниманием молодого секретаря своего супруга. Жанна, а она едва перешагнула свой двадцатилетний рубёж, была на диво хороша, свежа и желанна. И не отказывала себе в плотских удовольствиях.

Жюстен, успевший достаточно хорошо изучить женскую натуру, несмотря на свою молодость, не без удовольствия улавливал предназначавшиеся ему пламенные взоры герцогини. Секретарь боялся прогневать своего сюзерена и потому ограничивался лишь ответными взорами, полными обожания, приводившими Жанну порой в трепет. Иногда Жюстен позволял себе сочинить новый кансон, где клялся герцогине в вечной преданности, и, украсив свиток, испещрённый витиеватым изящным письмом, цветной ленточкой, передавал его в руки одной из камеристок, сопровождая свои действия томным видом и вздохами безнадёжно влюблённого мужчины. Но на большее не претендовал…