Гладиаторы (СИ) - Андриенко Владимир Александрович. Страница 7
– Непочтение? – удивился Юба словам рутиария. – Но Децебал один из самых старательных учеников школы! Никто кроме него так не стремиться отдавать себя тренировкам. Он работает до седьмого пота!
– Я знаю о гладиаторах многое, нубиец. Этот дак лезет не туда, куда ему следует лезть. И я покажу ему, где его настоящее место, еще до того, как он сдохнет на арене цирка. Я знаю, что он учиться писать у этой гниды Давида. Грамотным захотел стать? Так?
Децебал действительно в редкие свободные минуты отдавался познанию тайны букв и хотел научиться писать и читать! Он делал это с не меньшим рвением, чем то, с которым постигал искусство боя.
– Да разве это преступление? – спросил дак и рутиария.
– Тебя купил господин Акциан совсем не для этого, раб! Твоя задача угодить римскому народу и подохнуть так, чтобы зрители наградили тебя аплодисментами!
– Да разве умение писать и читать помешает мне в этом? – в голосе дака прозвучал вызов.
– Хочешь стать грамотным? Так? – вскипел рутиарий.
– Хочу! – яростно ответил Децебал.
– Вот я покажу тебе грамоту, – Квинт замахнулся кнутом, думая пугануть раба.
Децебал резко схватил рутиария за руку.
– Ах, ты сучье мясо! Да я тебя сгною! Отпусти!
– Децебал! – Юба схватил его за плечо. – Опомнись! Что ты делаешь?!
Дак вырвал кнут, переломил его пополам и бросил к ногам рутиария…
Дико ныла спина исполосованная розгами, которыми Децебала наказали по приказу рутиария Квинта. Он заставил себя подняться с неудобного деревянного ложа.
Стены подземелья, где он находился уже два дня, были позеленевшими от сырости. Все они чуть ли не до потолка были испещрены надписями. Целые жизни вместились в кривые строчки и отдельные слова. Все это писали узники сидевшие здесь до него много лет назад.
Что они хотели доверить этим стенам? Кто они были? Воины, как Децебал, попавшие в плен, или преступники, осужденные к смерти на арене цирка?
Децебал с трудом стал разбирать буквы письма, которым вечерами учил его иудей Давид. Вот это греческие письмена, а вот латинские. Но в этих он совсем не силен.
«Эти люди начертали свои имена и послания к таким как я, – думал дак. – Стоит почитать».
«Ешьте хлеб из ячменя, – гласила одна из надписей, – и прозвище станет…ячменник…».
Дальше было неразборчиво.
Децебал улыбнулся прочитанному. Гладиаторов кормили хлебом из ячменя, считавшимся более сытным и полезным для здоровья. Отсюда и произошло их шутливое и презрительное название «ячменники».
«Я трижды побеждал на арене, – гласила другая надпись, – но сегодня я удил надсмотрщика. Я поднялся на открытый бунт. Я не простой раб…»
Это была практически его история. Но вот только он не убил Квинта и даже не ударил его. Хотя мог бы. Когда-то он совсем не был таким осторожным. Неужели он стал бояться за свою жизнь? Нет! Децебал решительно покачал головой, отгоняя от себя эти мысли. Он совсем не трус! Ведь если бы это произошло раньше, он мог бы убить римлянина за такое обращение. Ну, во всяком случае, попытался бы это сделать. А сейчас он смолчал. Пересилил себя и смолчал. Но совсем не из трусости и страха за жизнь. Ему еще многое хотелось познать и понять.
«Свобода! Сладкое слово, что пьянит раба не хуже вина! Не умирать на потеху толпе, а сражаться за свободу…» – гласила новая надпись. Её буквы были глубоко врезаны в стену.
Клеон, Дамасий, Гатта, Сир, Монтан, Спартак. Эти имена совсем ничего не говорили Децебалу. Он не знал этих людей и ничего не слышал о них. Они навсегда ушли в прошлое. И он уйдет точно так же, может быть даже не оставив имени на стене. Хотя, что это даст, если он начертит слово «Децебал» рядом с этими каракулями?
Последняя надпись запала даку в душу. Не умирать на арене, а бороться за свободу. Это совсем не походило на то, что твердил нубиец Юба, говоривший о гладиаторах, как о баловнях судьбы и кумирах толпы в римских цирках. Побеждать на арене и завоевать любовь развратных римлян! Это могло дать свободу. Народ в цирке был всесильным. Даже императоры должны были считаться с ним. И народ мог дарить эту волю полюбившимся бойцам. Тем вручался деревянный меч – символ новой жизни без рабского ошейника. Это же говорил и Акциан.
А вот этот на стене призывал к иному. К чему же? Не умирать в цирке, а сражаться за свободу с теми, кто посылал его на арену. А это значит сражаться с той самой толпой. Ведь эта толпа очень любит кровавую потеху!
Что-то здесь не стыковалось. Слова Акциана и Юбы звали его к мужеству и победам в цирке. Это благородно и почетно для мужчины и воина умереть красиво в бою с мечом в руке. И этого дак не отрицал. Разве хорошо ходить по земле немощным стариком, измученным болезнями, с безобразным и дряблым телом? Нет! Он мог сто раз решительно ответить на этот вопрос. Но получается, если взглянуть на это с другой стороны, что они завали его к покорности тем, кто его поработил. Правильно ли это?
А если умереть, бросившись на своих поработителей? Это также будет красивая смерть! Но кто оценит её? Что он докажет этой смертью? Не назовут ли его товарищи по казарме такой подвиг глупостью?
Да и на кого ему кинуться? На Квинта? Но что даст смерть простого рутиария – одного из тысяч подобных жестоких наставников? На Акциана? Но дак совсем не испытывал ненависти к этому мужественному человеку. Больше того он уважал его и даже преклонялся перед ним…
– Децебал! – в слуховом окошке показалась голова Кирна и вывела дака из задумчивости.
– Это ты, Кирн?
– Я. Квинт сильно зол на тебя. Я слышал его разговор с одним из надсмотрщиков. Он требует, чтобы ты просидел в карцере еще неделю и получил пятьдесят плетей у столба позора.
– Но меня уже отхлестали розгами.
– Квинт говорит, что этого мало. Розги, по его словам, существуют для воспитания детей. А для таких как ты, это снова он говорил, нужны плети с таволгой.
– А это еще что за таволга?
– Не знаешь? Крайне неприятная вещь. Прутья с шипами. Когда такая штука врезается в кожу, то выдирает целые клочья.
– Но я ведь ничего не сделал этой свинье. Только кнут его сломал. А нужно было зубы выбить.
– Тогда бы это назвали бунтом и тебя бы насмерть засекли.
– А что же Акциан? Ему то это невыгодно чтобы меня выводили из строя надолго!
– Ему да. Но он бывает в казармах все реже и реже. Квинт и его компания здесь всесильны. Что ему будет, если кто-нибудь из нас подохнет? Да почти ничего. Тебе еду приносят?
– Кусок хлеба в день. Хлеб и вода. Вот и вся моя еда!
– Я принес тебе бобов, – грек бросил в камеру узелок.
– Спасибо, друг. Но не стой здесь долго, а то ещё заметит эта свинья, Квинт.
– До встречи, брат.
На следующее утро за Децебалом пришли два надсмотрщика.
– Выходи, – один из них грубо толкнул гладиатора.
– Что? Мой срок закончился? – спросил дак, вскакивая с лежанки.
– Да. Теперь пришло время угощения, – мерзко загоготал другой.
– Твою спину сейчас немного погладят таволгой.
Уже все было готово для экзекуции. На средине двора в землю был вкопан толстый гладкий столб. К нему привязывали в наказание тех, кто был недостаточно расторопен во время тренировки или дерзок с учителями фехтования. Рядом со столбом позора стояли деревянные козлы, которые вынесли, для того, чтобы растянуть на них тело для порки.
И только за тем Децебала привяжут к столбу. После порки знаменитой таволгой.
Все гладиаторы школы были собраны во дворе. Квинт позаботился о публичности наказания.
– За дерзость и наглость этот раб получит сполна! Я приговариваю его к 50 ударам плетью с вплетенными прутьями таволги! Это урок всем рабам! Ваша главная задача – подчиняться! Инициативу вы можете проявлять только на арене, дабы спасти свои никчемные жизни! – громко провозгласил рутиарий. – За неповиновение – наказание! За злостное неповиновение – смерть! Вы еще не поняли кто вы такие?! Вы варвары, захваченные в плен непобедимыми легионами Рима! Вы дерзнули поднять оружие против священного города, за которого стоят боги!