Пятая Стража - Черкасов Дмитрий. Страница 33

Они покатили до конечной остановки маршрутки у Финляндского вокзала. Там Мухомор вышел, улыбаясь чему-то, приобрел на лотке газетку и пристроился читать у входа в метро со стороны Боткинской улицы. В облике его произошла некоторая метаморфоза, и вместо шапки-ушанки на нем был теперь теплый меховой картуз с кожаным верхом. Тыбинь, отсняв очередной раз объект, пряча аппаратуру, привычно и с удовольствием поучал Пушка:

— Не просто надо бегать и глазеть за ним, а предвидеть, что он собирается сделать. Вот, например, сейчас он явно кого-то ожидает, кто придет не сразу, поэтому мы тоже можем не спешить и на глаза ему не лезть.

— Мне это сложно… — уныло отвечала Людочка. — Я боюсь, что не угадаю. Можно я лучше пойду и встану к нему поближе?

— Иди, — милостиво разрешил Тыбинь. — Не умеешь работать головой — работай ногами.

— А вы, Михаил Иванович, неужели всегда угадываете?

— Часто. Это приходит с опытом… научишься.

Людочка пошла, прихватив видеокамеру для ночной съемки — питерский световой день, короткий как воробьиный клюв, кончился. Старый самодовольно утер жесткие, щетинистые, как у моржа, губы и посмотрелся в зеркальце, отвлекшись от наблюдения за объектом. Это была его первая маленькая ошибка, потому что в это время законопослушный Пушок, придерживая спортивную сумку с камерой, переходила дорогу на светофоре и объекта тоже не видела.

Через полминуты Тыбинь бросил взгляд на вход в метро через тепловизор, выругался и зашарил окулярами вдоль улицы. Мухомор с лицом, искаженным нешуточным страхом, надвинув картуз пониже, бежал во все лопатки от метро ко входу Финбана, расталкивая прохожих.

— Пушок! Он уходит! Бегом за ним! Вижу его у ларьков с шавермой, тридцать метров от тебя! Давай галопом! Он забежал в вокзал! Иду за тобой!

Проводив глазами Людочку, пулей пролетевшую к вокзалу, Старый еще пошарил глазами по толпе в поисках того, что так напугало нелегала-микробиолога Сыроежкина, но его натренированный ментовский глаз ничего не выловил. Плюнув, Тыбинь запер машину и поспешил на подмогу Людмилке. Аккуратно раздвигая боком брюзжащих вслед пенсионеров, он выбрался, наконец, из толпы на опустевшие перроны — и увидал две практически одновременно отошедшие электрички, на Приозерск и на Всеволожск. Тут оперуполномоченный Тыбинь осознал свою вторую маленькую ошибку. Ему следовало бы остаться в машине, и тогда бы он принял доклад Пушка о том, в какие края понесла нелегкая их не в меру прыткий объект. Теперь же он лишь бессильно пошипел в ССН:

— Людка! Людка! Ах, чтоб тебя разорвало! — и, наскочив на бомжующую старуху, шарахнулся как черт от ладана, побежал к машине докладывать на базу о случившемся. Бомжи надоели ему хуже горькой редьки еще с прошлой недели.

— Во народ с катух едет! — громко сказала вслед ему бомжиха, поправляя грязный плат. — Так и порют сами с собой! То им Мишу! То им Людку! То им черта лысого!

Но Старый не услышал этих слов, и это была его третья маленькая ошибка, о которой он так и не узнал.

Людочка выбежала на перрон, сократив отрыв от груженного сумкой микробиолога метров до пятнадцати. Она хорошо видела, в какой вагон он забежал, остановилась у соседней двери и принялась по связи вызывать Тыбиня, понимая, что электричка вот-вот уйдет.

— Миша! Старый! Миша! — отчаянно выкрикивала она в пустоту под вечерними фонарями на глазах изумленной вокзальной пьянчужки.

Но Тыбинь в это время уже покинул машину, а дальности действия двух ССН не хватало, чтобы связать разведчиков между собой.

Заслышав скрипучее «осторожно, двери закрываются!», Пушок в сердцах сказала:

— Черта лысого, а не Мишу! — и прыгнула в вагон, в просвет меж закрывающимися дверьми.

Прильнув щекой к грязному стеклу, она еще заметила на миг, как выбежал на платформу и остановился в растерянности меж двумя отходящими электричками Тыбинь, но уже никакой знак подать ему не смогла. На миг пришла ей в голову мысль сорвать стоп-кран, но она… постеснялась. Она не была хулиганкой. Электричка пошла, разгоняясь, неведомо куда, и исполнительная Людмилка осталась в ней одна, впервые предоставленная на задании целиком сама себе.

— Не бегать, а думать… не бегать, а думать… — панически затараторила она шепотом. — Представлять, что он будет делать… Интересно, что он будет делать? Ехать, наверное, что же еще!

Она осторожненько вошла в вагон, вспоминая все, чему ее учили, и присела на краешек лавки поодаль объекта, наблюдая Мухомора со спины. Поглядывая в окна, определила, что электричка идет на Всеволожск, и на всякий случай переспросила у попутчиков.

Напротив Людочки сидел неопрятный, небритый, весьма самодовольный тип и, слюнявя пальцы, листал дешевую порнографическую газетенку. Каждый раз, открыв новую картинку, он сперва замирал, вглядываясь, а потом переводил оценивающий взгляд на Людочку, прищурившись, качая головой и критически разглядывая то одну, то другую часть ее фигуры, возвращаясь глазками к картинке. Ниже пояса разглядывать ему было не с руки, так он даже передвинулся слегка и задергал ляжками от удовольствия.

Людка терпела, не поднимала скандала. Ей нельзя было привлекать к себе внимания. «Ох, пожалуюсь Морзику — он тебя и уроет!» — утешалась в мыслях она. Мухомор съежился под своим картузом тремя рядами впереди и уже раз пять оглянулся. Нос у него был синий, но не от холода, а скорее от пережитого страха. Сумку он поставил на колени и прижимал к груди обеими руками. Поди тут, угадай, что он задумал сделать! Людочка даже лоб морщила от напряжения, и пассивные домогательства страдальца напротив ею полностью игнорировались.

По мере хода электрички наблюдаемый Сыроежкин успокаивался. Поначалу ему все чудилось, что некто грозный под шипенье дверей войдет на остановке, потом он расслабился, прикупил бутылочку пива и возрадовался простым прелестям жизни, как человек, только что избегнувший смертельной опасности. Он явно не чувствовал себя в бегах, не боялся контролеров с милицией и, видимо, вовсе не предполагал, что его днем с огнем разыскивает питерское управление ФСБ. Более того, присутствие в вечерней электричке милицейского наряда, усиленного дюжими омоновцами, даже приободрило его. Пушок примечала все это и делала выводы, поделиться которыми ей было не с кем.

Положенный ей проездной «вездеход» она не успела получить, и, чтобы не сверкать в вагоне красной книжечкой, пришлось выйти в тамбур и уже там предъявить старшему наряда свое удостоверение. Бритый богатырь в суконном берете набекрень вертел его и так и сяк, только что на зуб не пробовал. Людочка могла попросить его задержать Сыроежкина, но, поскольку команды сверху на задержание не поступало, а объект вел себя спокойно, решила продолжать наблюдение. Сама решила! Она особенно гордилась этим. Сексуальный страдалец, поспешно спрятав газетку под тощий зад, трусовато поглядывал через стекло двери на ее терки с ОМОНом. Он не без оснований опасался, что Людмилка на него пожалуется, и, видя, что его не трогают, приободрился и сделал из этого какие-то свои далеко идущие выводы.

ОМОН ушел дальше по составу, пообещав передать оперативному дежурному управы направление ее движения, похмыкивая нечто про баб в ФСБ. Электричка подкатила к платформе Всеволожска. Двери распахнулись в сырую незнакомую Людмилке темень. По программе оперативной подготовки они еще не проходили пригороды… Неопрятный тип с газеткой сопел над ухом…

На миг Людочка заколебалась. Соблазн сбросить объект и доложить на базу, что «грохнула» его по неопытности в темноте на платформе Всеволожска был велик. Как раз у другого края платформы стояла под парами электричка на Питер. Но Людмилка была прямодушной и простой дочерью своего города. В ее семье еще бытовали блюда невкусной ленинградской кухни родом из блокадных времен и поминали погибших в войну. Кроме того, она была самолюбивой девушкой. Она пошла незнакомыми кривыми улочками, пытаясь хоть как-то запомнить дорогу назад, к вокзалу. Сыроежкин поспешал весело, все быстрее и быстрее, и Людмилка, не разбирая дороги, вскоре уже неслась за ним вприпрыжку, оскальзываясь и прижимая к груди камеру. Ее попутчик, озабоченный одной простенькой мыслью, возбужденно хихикая, торопился следом.