Америка. Чудеса здоровой пищи - Кингсолвер Барбара. Страница 65

Глава 20

Все еще только начинается

Много лет назад, когда Лили еще не исполнилось и четырех, мы как-то проводили замечательное утро в цветнике — вдвоем, мать и дочь: я сажала маргаритки, она помогала, подбирая жуков, чтобы подробнее их рассмотреть. Три года — прекрасный возраст. Девочка задавала уйму вопросов о жизни этих созданий, я это хорошо помню, потому что в тот день ее впервые осенил Самый Главный Вопрос. Я не имею в виду секс, тут объяснить легко. Лили хотела знать, откуда появляется всё: жуки, растения, мы.

— Откуда динозавры взялись на Земле и куда они подевались? — Она вполне логично начала с древнейших времен.

Как удобно было бы отделаться от ребенка, заявив, что, дескать, этого никто на свете не знает. Но я изучала в школе теорию эволюции, а потому считала себя обязанной углубиться в подробности. Мы с Лили говорили о миллионах и миллионах лет, о морских водорослях, медузах и кроликах. Я объяснила, что у большинства созданий рождалось множество детей (у некоторых тысячи!), отличавшихся друг от друга.

Эти различия — такие как умение спрятаться быстро или медленно, тщательно выбирать себе пищу или просто закидывать в пасть что попало — играли существенную роль в выживании. В общем, я постаралась по возможности доступно объяснить малышке про естественный отбор и происхождение видов.

Девочка все внимательно выслушала и долго сидела среди цветов, обдумывая мой рассказ. Наконец она спросила:

— Мама, а ты-то самародилась или произошла от обезьянки?

К чему я это вспомнила? Да к тому, что никогда нельзя быть полностью уверенным в доступности своих объяснений. Всегда останется какая-то часть аудитории, кого ты смутишь или просто не сумеешь убедить. Так что я всегда взвешиваю возможности этого, прежде чем приступать к объяснениям. Можно ли объяснить прожитый нами год? Могу только сказать, что мы решили воспринимать себя в этой ситуации как семью животных, оказавшихся в своей естественной среде обитания. Объясняет ли эта концепция смысл нашего переезда? Объясняет ли она суть нашего полного внутреннего изменения, хотя внешне мы совсем не изменились? Да, теперь мы сделаны словно бы из другого теста, нас связывают новые связи с нашим местом обитания. У нас сформировалось новое отношение к погоде. Ну и что? И кому до этого дело?

Мы прошли долгий путь. И на этом пути встретили много удивительного, потому что — кто бы мог подумать! — пейзаж, оказывается, может стать частью твоего физического существования. Как большинство остальных человекообразных, упрямо топающих вперед, не замечая леса из-за раздавленных деревьев, превращенных нами в мебель, газеты и тому подобное, я почти забыла самую истинную из всех истин: мы суть то, что мы едим.

Когда в соответствии с нашим потребительским календарем запасы съестного подошли к концу, мы начали особо обостренно сознавать, что все начинается с весны. Перед нами снова замелькали, подмигивая, те вехи, которые подталкивали нас к началу нашего года питания исключительно местными продуктами. Наша рассада проросла в домашних условиях. Грязный лед растаял, и лавр на лужайке покрылся крошечными желтыми помпонами-цветками. 3 апреля спаржа, спрятанная под землей, начала высовывать нос из своей грядки.

Что же мы делали, когда наконец пришел день, завершавший эксперимент? Может, вы думаете, что мы в полночь стояли возле пустого холодильника, грызя последние замороженные ломтики тыквы, следя, как часы отсчитывают секунды, чтобы с последним ударом их выбежать из дома и кинуться опустошать полки в круглосуточном супермаркете? Нет. Прошу прощения, но правда настолько скучна: я даже не нахожу в своем дневнике указания на то, что «тот день» был каким-то особенным.

Лучшее, что я могу сделать, это вспомнить тот момент, когда я поняла, что выполнила данное себе обещание — научиться видеть мир по-другому. Это был день в начале апреля, когда три цветущие деревца в нашем саду — темно-розовый абрикос, бледно-розовая слива и белая груша — заполняли все видимое пространство, как на японской акварели. В воздухе разливался пряный аромат; темно-бурая пашня покрылась яркой зеленью. С того места, где я стояла — с парадного крыльца, — мне было видно, как наши белокрылые индейки медленно ходят по этой изумрудной зелени и попутно что-то поклевывают. Я представила себе, что тут будет через месяц, когда трава вырастет по колено. И тогда я отчетливо вообразила свою семью на месте индюшек, представила себе это захватывающее ощущение — привычно бродить по грудь в чьем-то обеде всю свою жизнь. Я хочу сказать, я представила себе, как бы мы пробирались сквозь горы зеленого салата, раздвигая грудью помидоры, базилик, моцареллу.

Я очухалась от наваждения, сообразив, что это не совсем нормальная греза. Подобное восприятие мои умные дети диагностировали бы как психоз. А я просто считала себя женщиной, изменившейся под влиянием жизненного опыта.

Но я заметила перемены и в детях. Однажды на фермерском рынке продавщица предупредила нас, что в кукурузе могут быть совки, потому что ее не опрыскивали. Она указала нам на крупную совку, извивавшуюся в початке кукурузы, который уже лежал в нашей сумке, и потянулась, чтобы вытащить ее. Лили вежливо отвела ее руку; это наша совка, мы за нее заплатили. Она отнесет этот белок своим цыплятам, и со временем он превратится в яйца. Камилла прибегла к этой же логике, успокаивая меня после того, как индюшки совершили набег на огород и сожрали самые лучшие помидоры. «Мамочка, — сказала она, — ты же в итоге все равно съешь их». Так и вышло.

Через несколько дней мы обедали у наших друзей, Сильвена и Синтии. Сильвен вырос в долине Луары, где есть местную пищу считается признаком патриотизма, и я почувствовала в нем родственную душу, когда он радостно приветствовал каждую ложку нашего салата, вдыхая аромат свеженарезанного редиса и руколы. Он рассказал нам, что в Индии есть такой ритуал очищения — провести год в том месте, откуда ты родом, питаясь продуктами местного производства, в идеале выращенными собственноручно. Мне понравилось это название для того, что мы сделали: ритуал очищения, культ здоровья и благодарности природе. Это звучит намного приятнее, чем психоз.

В конце марта одна из моих индеек нашла свое призвание. Она уселась на гнездо на платформе и не вставала неделю. Потом вторую, потом третью. Это была Лолита, та самая самка, которая первой проявила склонность к спариванию, а потом к откладыванию яиц. Теперь она первой начала их преданно высиживать. Мы вычеркнули из ее документа имя «Лолита» и написали «Мать номер Один».

Под платформой, на которой она теперь сидела, отрабатывая этот титул, мы устроили еще два гнезда для избытка яиц. Все вместе самки теперь произвели более пятидесяти яиц. Пока Мать номер Один высиживала около двух десятков, номера Второй, Третий и Четвертый проявляли смутный интерес к остальным кучам. Номер Второй начала проводить ночи на яйцах, но днем находила себе занятия поинтересней.

Номера Три и Четыре относились к оставшемуся гнезду как к квартире, которую несколько семей снимают во Флориде.

Однако в пушистой груди номера Первого явно включился какой-то мощный инстинкт. После того как она уселась на яйца, я ни разу не видела, чтобы она вставала, даже ненадолго — попить воды. Голова прижата к телу, взгляд отрешенный: она вся отдалась материнству. Я начала носить ей зерно и воду. Я извинилась за все, что говорила прежде в ее адрес.

Теперь я была вольная птица, гуляла на солнышке, сколько хотела, раскрыв объятия весне. Благоухающий вихрь вишневых лепестков бурлил вокруг нас, когда мы занимались садовыми работами. Из земли вылезали и развертывались ярко-красные головки пионов. Сад, заложенный в честь моего дня рождения и составленный из подаренных мне в прошлом году растений, теперь постоянно удивлял меня: вовсю цвели ирисы, камни были увиты синим пеннисетумом скальным, я обнаружила под кленом желтые цветы венерина башмачка. Одна подруга подарила мне пятьдесят луковиц тюльпанов, по одному за каждый прожитый мной год, мы их посадили длинным рядком вдоль подъездного пути. Теперь из земли выскакивали их пламенеющие красные головки на изящных стеблях, словно свечи на именинном торте.