Роковой рейд полярной «Зебры» - Маклин Алистер. Страница 31

Корабль сотрясался от рева сжатого воздуха, быстро заполнявшего балластные цистерны, но «Дельфин» неумолимо продолжал погружаться в мрачные глубины Ледовитого океана. И, судя по скорости погружения, было ясно, что он не остановится даже тогда, когда воздух заполнит все балластные цистерны до отказа. Я шел по коридору, цепляясь за поручни, и чувствовал, как лодка сотрясается всем корпусом. Причину вибрации понять было нетрудно: пытаясь любым способом остановить наше падение в черную бездну, капитан Свенсон приказал увеличить обороты двигателя до максимума, и теперь гигантские бронзовые винты с огромной скоростью вращались в обратном направлении.

А еще я чувствовал запах страха. Особенно он ощущался на центральном посту, куда я вскоре добрался. На меня здесь никто не обратил ни малейшего внимания — напряженные взгляды офицеров были прикованы к стрелке глубомера, которая уже перевалила за отметку шестьсот футов. Насколько мне было известно, еще ни одна подводная лодка не опускалась на такую глубину целой и невредимой.

Шестьсот пятьдесят футов. Я представил, какое огромное давление сжимает корпус «Дельфина» снаружи, и мне сделалось не по себе. Но не только мне одному. Я увидел молодого офицера, стоящего рядом с креслом командира поста погружения и всплытия: тот с такой силой сжимал кулаки, что у него даже побелели суставы пальцев; лицо с одной стороны подергивалось, а на шее пульсировала вена. Всем своим видом он напоминал человека, глядящего в лицо смерти.

Семьсот футов. Семьсот пятьдесят. Восемьсот. Что правда, то правда, никогда прежде я не слышал, чтобы подводная лодка могла опуститься на столь чудовищную глубину и выжить. Капитану Свенсону, очевидно, тоже не приходилось слышать ничего подобного.

— Ребята, мы установили новый рекорд погружения, — сказал капитан бесстрастным голосом, который в обстановке крайней напряженности прозвучал довольно странно. Разумеется, Свенсон отдавал себе отчет в серьезности создавшегося положения и ему было страшно, как и любому из нас, однако с виду он был совершенно спокоен. — По-моему, еще ни одной лодке в мире не удалось забраться так глубоко. Какова скорость погружения?

— Без изменений.

— Ничего, скоро изменится. Торпедный отсек, судя по всему, залило под завязку, кроме небольшого пространства под потолком — там образовалась воздушная пробка… — Свенсон замолчал на полуслове и стал наблюдать за шкалой глубомера, с едва уловимым волнением постукивая по зубам ногтем большого пальца — именно так он, должно быть, выражал крайнее нетерпение.

— Продуть цистерны с топливом и пресной водой, — все тем же невозмутимым голосом вдруг скомандовал он, однако, несмотря на внешнее спокойствие капитана, всем стало ясно, что наступила решающая минута и другого выхода у нас нет. Главное, что обеспечивает жизнь самой лодки и ее экипажа во время плавания за тысячи миль от родных берегов, — это топливо и пресная вода. И, лишаясь либо одного, либо другого, экипаж обрекает себя на верную гибель. Но в ту минуту Свенсон принял единственное правильное решение: прежде всего следовало остановить погружение, а для этого нужно было облегчить лодку, оставив за бортом все лишнее, а если потребуется, то и жизненно необходимое, в противном случае нас уже ничто не спасло бы от гибели.

— Цистерны главного балласта пусты, — хриплым, напряженным голосом доложил командир поста погружения.

Свенсон безмолвно кивнул. Шум сжатого воздуха заметно стих, и наступила относительная тишина, зловещая, пугающая, — казалось, «Дельфин» уже перестал бороться за выживание. Чтобы еще больше облегчить лодку, оставалось сбросить все запасы топлива и пресной воды. Но мне не верилось, что это поможет — «Дельфин» погружался все глубже.

Рядом со мной стоял Хансен. Я заметил, что у него с левой руки капает кровь прямо на пол. Приглядевшись, я понял — у старпома сломаны два пальца. Скорее всего, это случилось там, в торпедном отсеке. Но тогда ни он, ни я не обратили на это внимания. Хансен, похоже, и сейчас не догадывался о том, что у него перелом, — очевидно, он совсем не чувствовал боли.

Между тем давление снаружи продолжало расти. Я знал, если «Дельфин» немедленно не остановится, его уже ничто не спасет. Непривычную тишину вдруг нарушил резкий звонок. Свенсон снял телефонную трубку и нажал кнопку.

— Говорит дизельный, — послышался металлический голос с другого конца провода. — Надо бы сбавить обороты. Главные подшипники уже дымятся, того и гляди полетят.

— Обороты не сбавлять, так держать! — скомандовал Свенсон и повесил трубку.

Молодой офицер, у которого на лице подергивался мускул, а на шее пульсировала вена, вдруг начал тихонько причитать:

— О Боже, Боже мой…

Он повторял свои заклинания без удержу — сначала чуть слышно, а потом все громче и громче. Казалось, он уже был готов забиться в истерике, но тут к нему подошел капитан Свенсон, слегка хлопнул его по плечу и строго проговорил:

— Эй, малыш, ты мешаешь мне думать.

Бедняга умолк, застыв как вкопанный, — лицо у него сделалось серое, как гранит, и только вена на шее билась под кожей так, что, казалось, вот-вот вырвется наружу.

— А какова предельно допустимая глубина погружения у нашей лодки? — спросил я, стараясь говорить ровно и спокойно. Однако звуки, которые я издавал, скорее, напоминали кваканье лягушки.

— Боюсь, никто из нас этого не знает, — как ни в чем не бывало ответил Свенсон. — Сейчас мы на глубине тысячи футов и, если верить глубомеру, «Дельфин» уже давно преодолел теоретический предел прочности своего корпуса. По идее, нас должно было расплющить на девятистах пятидесяти футах. А сейчас на нас давит столб воды весом миллион тонн.

Невозмутимый ответ Свенсона попросту ошеломил меня. Должно быть, те, кто задумал это плавание, перерыли всю Америку, прежде чем нашли человека, достойного занять должность командира «Дельфина». Что бы ни случилось, капитан Свенсон всегда был на своем посту — как сейчас, когда «Дельфин» безудержно шел на дно Ледовитого океана.

— Погружение замедляется, — проговорил Хансен.

— Погружение замедляется, — вторил ему Свенсон.

Хотя лично я этого пока не заметил. Каким бы прочным ни был корпус «Дельфина», вряд ли он мог долго выдержать столь огромное давление. Я попытался представить, чем это все может закончиться, но не смог. Подобное представить себе было просто невозможно. На этой глубине давление составляло двадцать тонн на квадратный фут, так что, случись худшее, нас расплющит в лепешку раньше, чем мы успеем сообразить, что же произошло.

Опять зазвенел телефон — звонили из дизельного отсека. Чей-то умоляющий, полный отчаяния голос, кричал:

— Капитан, необходимо сбавить обороты! Распределительные шестерни накалились докрасна.

— Погодите, пока они раскалятся добела, тогда и жалуйтесь, — отрезал Свенсон и повесил трубку.

Если бы двигатели сломались, ничего поделать было бы уже нельзя, но покуда они работали, надо было делать все возможное, чтобы спасти «Дельфин».

Раздался еще один звонок.

— Центральный пост? — просвистел в динамике резкий голос. — Говорит столовая команды. У нас здесь вода.

Впервые за все время офицеры, собравшиеся на центральном посту, оторвали взгляды от глубомера и все, как один воззрились на громкоговоритель. Корпус лодки уже явно не выдерживал столь чудовищного давления — возникни в нем малейшая трещина, «Дельфин» раздавило бы, как игрушечный кораблик, попавший под гигантский кузнечный молот. Взглянув на лица офицеров, я понял, что все они думают об одном и том же.

— Где? — рявкнул Хансен.

— По правому борту.

— Много?

— С пинту или две — вода течет прямо из переборки, и щель, похоже, становится все шире. Ради Бога, капитан, что нам делать?

— Что делать? — переспросил Свенсон. — Взять швабры и вытирать воду, черт бы вас побрал. Вы же не хотите купаться в грязи, правда? — прибавил он и повесил трубку.

— Мы остановились, остановились! — эти три слова прозвучали как заклинание.