Роковой рейд полярной «Зебры» - Маклин Алистер. Страница 35

Все, кто участвовал в пуске торпеды и рассчитывал траекторию ее движения, знали, что он имеет в виду. И лишь после того, как Хансен второй раз произнес «сейчас», мы услыхали взрыв и ощутили, как от ударной волны резко вздрогнул корпус лодки. Однако, хотя нас здорово тряхнуло, я ожидал худшего. Следом за тем я почувствовал огромное облегчение, и вместе со мной то же чувство, похоже, испытали и все остальные. Еще ни одной подводной лодке не случалось находиться в непосредственной близости от того места, где должна была разорваться торпеда, особенно под паковым льдом; доселе никто и представить себе не мог, насколько возрастает давление и какой силы достигает ударная волна здесь, под ледовым панцирем.

— Великолепно! — проговорил Свенсон. — Все закончилось просто великолепно! Обе машины — самый малый вперед! Надеюсь, лед от взрыва пострадал больше, чем корабль.

Затем, обращаясь к Бенсону, стоявшему у эхоледомера, он сказал:

— Доложите, когда подойдем к разводью!

Когда он приблизился к штурманскому столу, Рэберн взглянул на него и сообщил:

— Прошли пятьсот ярдов, осталось еще пятьсот.

— Стоп машины! — скомандовал Свенсон. Легкая вибрация двигателей тут же прекратилась. — Дальше пойдем по инерции, очень осторожно. От взрыва под воду могли уйти огромные льдины, весом в несколько тонн. И мне бы очень не хотелось столкнуться хотя бы с одной, даже на малом ходу.

— Осталось триста ярдов, — доложил Рэберн.

— Чистая вода. Кругом все чисто, — последовал доклад из гидроакустической рубки.

— Пока тяжелый лед, — послышался голос Бенсона. — Ага, а вот и оно. Мы под разводьем. Тонкий лед. Всего пять-шесть футов.

— Двести ярдов, — сообщил Рэберн. — Инерция хода гаснет.

Мы продолжали медленно продвигаться вперед. По команде Свенсона двигатели сделали несколько оборотов и снова остановились.

— Пятьдесят ярдов, — доложил Рэберн. – Совсем близко.

— Ледовая обстановка?

— Без изменений. Толщина льда примерно пять футов.

— Скорость?

— Один узел.

— Сколько прошли?

— Ровно тысячу ярдов. Сейчас проходим точно под районом цели.

— Что там на эхоледомере — есть что-нибудь?

— Ничего. — Бенсон пожал плечами и посмотрел на Свенсона.

Капитан снова подошел и увидел вертикальную линию, которую быстро дочерчивал на бумаге самописец.

— По меньшей мере, очень странно, — пробормотал Свенсон. — В этой штуке семьсот фунтов первоклассного аматола. Неужели лед здесь настолько тяжелый, что даже торпедой не пробить? Мы поднимемся до девяноста футов и прочешем весь район пядь за пядью. Включить прожекторы и телекамеры!

Мы поднялись на заданную глубину и несколько раз проплыли под тем местом, где, судя по расчетам, должна была взорваться торпеда, но так ничего и не обнаружили. Вода была очень мутная, так что от прожекторов и телекамер проку было мало. Эхоледомер показывал, что толщина льда повсюду составляет от четырех до шести футов.

— Кажется, все ясно, — сказал Хансен. — Может, попробуем пустить еще одну?

— Не знаю, — засомневался Свенсон.

— А что, если попробовать пробить лед корпусом?

— Пробить лед корпусом? — изумился Хансен. — Как, впрочем, и я. — Интересно, как вы собираетесь это сделать, учитывая, что толщина льда здесь пять футов?

— Пока не знаю. Дело в том, что до сих пор мы действовали только наудачу и это было далеко не безопасно. Мы надеялись, что даже если торпедой и не разнесет ледовое поле вдребезги, то в нем, по крайней мере, появится пробоина. Но не исключено, что все произошло по-другому. Возможно, в результате взрыва возникло лишь огромное давление воды, сила которого была направлена вверх и вширь, вследствие чего поле просто треснуло во многих местах, и гигантские льдины, чуть-чуть приподнявшись, снова легли на прежнее место, а вокруг них образовалось множество расщелин — наподобие трещин на иссохшейся земле. Эти расщелины, наверно, так узки, что даже эхоледомер не смог их зафиксировать. Несмотря на то, что шли мы самым малым.

Повернувшись к Рэберну, капитан спросил:

— Где мы находимся?

— Все там же, в самом центре района цели.

— Будем всплывать, пока не упремся в лед, — вдруг решился Свенсон.

Капитан мог и не предупреждать офицера за пультом погружения и всплытия, чтобы он действовал с предельной осторожностью — тому и так все было ясно. Он поднимал лодку, как пушинку, до тех пор, пока мы наконец не ощутили легкий удар.

— Так держать! — приказал Свенсон и устремил взгляд на телевизионный экран, однако в сильно замутненной воде разглядеть что-либо оказалось невозможно. Обращаясь следом за тем к офицеру, управлявшему всплытием, он скомандовал: — А теперь давай вверх, да порезче!

Сжатый воздух с ревом устремился в балластные цистерны. В течение нескольких секунд не произошло ничего особенного — и вдруг «Дельфин» резко содрогнулся, как будто по корпусу лодки ударило что-то огромное и тяжелое. В следующее мгновение последовал новый страшный удар. И тут мы увидели, как на телеэкране возник край громадной ледяной глыбы, которая затем резко ушла вниз.

— Ну вот, что я говорил! — воскликнул Свенсон. — Мы попали прямо в трещину между льдинами — как говорится, в самое яблочко. Глубина?

— Сорок пять.

— Поднимемся еще футов на пятнадцать, чтоб хотя бы рубка оказалась на поверхности. Дальше нам не пробиться — кругом сплошь тяжелый лед! Какая у нас плавучесть?

— Положительная, лучше и быть не может.

— Отлично, так держать! Старшина-рулевой, поднимитесь-ка прямо сейчас наверх и доложите, что там у нас с погодой.

Я не собирался дожидаться старшину с докладом о том, что происходит наверху, хотя это было очень интересно, сейчас меня больше заботило другое — как бы Хансен ненароком не нагрянул в каюту, когда я буду одеваться и прятать «манлихер» в кобуру, замаскированную под мехом моей парки. Однако на этот раз я решил сунуть его в карман штанов из меха карибу, подумав, что пистолет вполне может мне пригодиться.

Ровно в полночь я перелез через ограждение мостика и заскользил вниз по длинной веревке вдоль громадной искореженной, стоявшей вертикально льдины, верхний край которой доходил почти до самого мостика. Небо было освещено как в обычные зимние сумерки, когда оно, сплошь задернутое серой облачностью, кажется особенно мрачным. Воздух был такой же холодный, как и раньше. Однако, в общем, погода улучшилась. Ветер заметно ослаб, сейчас он дул с северо-востока и скорость его не превышала двадцати миль в час, а маленькие острые льдинки не поднимались выше двух-трех футов. Глаза уже не слезились, так что теперь мы хорошо видели направление, в котором нам предстояло идти, и от этого на душе как-то сразу стало легче.

Нас было одиннадцать человек: капитан Свенсон, доктор Бенсон, восемь членов экипажа и я. Четверо несли носилки.

Даже семьсот фунтов сверхмощной взрывчатки едва хватило, чтобы взорвать лед, покрывавший то место, где когда-то зияло широкое разводье. На площади примерно семьдесят квадратных ярдов ледовое поле раскололось на множество льдин самых причудливых форм и размеров, которые так плотно прилегали друг к другу, что в зиявшие между ними трещины невозможно было просунуть руку; большинство из этих трещин снова затягивались льдом прямо на глазах.

Пройдя вдоль восточной кромки разводья, мы взобрались на самый высокий торос среди тех, что образовались в результате нагромождения друг на друга огромных глыб пакового льда, и, оглянувшись, увидели непоколебимый белый луч прожектора, бивший с мостика «Дельфина» в окутанное мраком полярной ночи небо Арктики. Нельзя было терять ни минуты. Пока ветер стих, а вместе с ним улегся ледяной шторм, сигнальный огонь можно было бы заметить за многие мили.

Однако долго искать нам не пришлось — полярную станцию «Зебра» мы увидели буквально в нескольких шагах от кромки разводья: три уцелевших домика, один — сильно обгоревший, и еще пять почерневших остовов того, что когда-то было домиками. Какое безрадостное зрелище!