Роковой рейд полярной «Зебры» - Маклин Алистер. Страница 41

Я перевел взгляд на портативный радиопередатчик и разрядившиеся никелево-железистые батарейки, столь скоро отслужившие свой срок. Судя по волновой шкале, передатчик был по-прежнему настроен на диапазон, в котором «Дельфин» принимал сигналы бедствия. Приглядевшись более внимательно к батарейкам, я заметил, что они соединены между собой и с передатчиком при помощи резиновых проводов с проволочным сердечником и плотными зубчатыми зажимами на концах, обеспечивающими идеальный контакт с клеммами. Отсоединив два зажима, я включил фонарик и принялся рассматривать клеммы. На них виднелись едва различимые зазубрины от зажимов.

Затем я снова отправился в лабораторию, приподнял оторванную половицу и посветил фонариком на хранившиеся под полом запасы никелево-железистых батареек. По меньшей мере у половины из них на клеммах имелись такие же характерные следы от зубчатых зажимов. Странное дело, но с виду эти батарейки казались совершенно новыми — похоже, ими никогда не пользовались. Некоторые из них были запрятаны слишком далеко, под соседние половицы, и, чтобы достать их, мне пришлось засунуть руку под пол почти целиком. Когда я извлек две батарейки, за ними, в темноте, я разглядел тускло поблескивающий предмет, вероятно, металлический. Освободив еще две половицы, я обнаружил цилиндр дюймов тридцать в длину и шесть в диаметре с медным стопорным краном и манометром, стрелка которого стояла на отметке «максимум». Рядом с цилиндром лежал ящик дюймов восемнадцать в длину и около четырех в ширину, с трафаретной надписью: «ШАРЫ-ЗОНДЫ». Баллон со сжатым водородом, аккумуляторные батареи, шары-зонды, тушенка и консервированные супы — великолепное ассорти, и подобрано оно было, очевидно, не случайно.

Следом за тем я вернулся в жилой домик, где лежали двое раненых — они по-прежнему чуть дышали. Впрочем, то же самое можно было сказать и обо мне. Я промерз до мозга костей — от холода у меня зуб на зуб не попадал. Однако, малость отогревшись возле обогревателей, я взял фонарь и снова двинулся навстречу ветру, стуже и тьме.

За двадцать минут я раз двенадцать обошел вокруг станции, с каждым разом увеличивая радиус обхода на несколько ярдов. В общей сложности в поисках призрачных улик я, должно быть, отмахал никак не меньше мили, но ничего не нашел, только здорово обморозил лицо, так, что оно уже не чувствовало ни холода, ни прикосновения рук. В конце концов я решил не тратить времени понапрасну и повернул назад к жилому домику.

Я миновал метеостанцию и лабораторию и уже поравнялся с восточной стеной последнего пристанища полярников, как вдруг краем глаза уловил нечто необычное. Направив луч фонарика на стену, я обнаружил на ней ледяной нарост, образовавшийся в результате нескончаемого ледяного шторма. Большая часть покрывающей стену ледяной корки была однородного, грязно-белого цвета и на ощупь гладкой, как будто отполированной, однако в некоторых местах под слоем льда проглядывали странные черные пятна, площадью чуть больше квадратного дюйма. Я было попробовал расчистить их руками, но не смог — они вмерзли в лед намертво. Тогда я пошел взглянуть на восточную стену метеостанции — на ней, равно как и на восточной стене лаборатории, никаких следов обледенения не было.

После недолгих поисков внутри метеостанции я нашел то, что мне было нужно, — молоток и отвертку. Вернувшись к восточной стене жилого домика, я отколол с помощью этих нехитрых инструментов кусок льда с черными пятнами, принес его в домик и положил рядом с обогревателями. Минут через десять, когда лед растаял, из образовавшейся лужицы я извлек обрывки обгоревшей бумаги. Еще одна загадка! Что это были за обрывки и почему они примерзли только к одной стене, ведь, по идее, их должно было развеять шквальным ветром в разные стороны? Хотя, конечно, они могли примерзнуть к стене случайно. А быть может, и нет.

Окинув взором двух лежавших без сознания полярников и еще раз убедившись, что переноска на «Дельфин» их окончательно погубит, я снял телефонную трубку и попросил, чтобы меня сменили. Вскоре на смену мне пришли два матроса, и я отправился на «Дельфин».

В тот вечер на борту корабля царила необычная обстановка — тихая, унылая, чуть ли не траурная. Да оно и понятно. Хотя операция по спасению уцелевших людей с «Зебры», можно сказать, прошла успешно, особых причин радоваться у моряков не было — не прошло и семи часов с тех пор, как погиб их товарищ, командир торпедного расчета лейтенант Миллз. Внизу, в столовой команды, не было слышно даже проигрывателя, молчал и музыкальный автомат. Корабль больше походил на огромный склеп.

Я нашел Хансена в его каюте. Он сидел на краю койки, даже не сняв меховые штаны. Лицо у него было холодное, непроницаемое, мрачное. Он молча наблюдал за тем, как я снимал парку, отстегивал кобуру, закрепленную у меня под мышкой, и прятал туда пистолет, который достал из кармана утепленных оленьим мехом штанов. Потом он вдруг сказал:

— Я бы не советовал вам раздеваться, док. Если вы, конечно, пойдете с нами. — Он посмотрел на свои штаны, и рот его искривился в горькой усмешке. — Не самый подходящий наряд для похорон, правда?

— Вы хотите сказать…

— Капитан у себя в каюте. Готовится к панихиде. Джордж Миллз и второй радист — Грант, кажется… тот, что умер сегодня. Хоронить будем сразу обоих. Прямо здесь, во льдах. Наши парни уже работают ломами и кувалдами — расчищают место под торосом.

— Я никого не видел снаружи.

— Они там, по левому борту, если смотреть на запад.

— Я думал, Свенсон собирается доставить тело Миллза в Штаты. Или в Шотландию.

— Слишком далеко. К тому же надо учитывать и психологическую сторону. Парней с «Зебры», конечно, уже ничем не испугаешь, а вот наших молодцов… перевозка трупов — занятие не из самых веселых. Хотя у капитана есть разрешение из Вашингтона… — Хансен внезапно прервался и в нерешительности посмотрел на меня, после чего отвел взгляд в сторону. Однако понять, что он имел в виду, было нетрудно.

— На тех семерых, что остались на «Зебре»? — Я покачал головой. — Нет, тут уж никакой панихиды не будет. Как вы могли подумать? Я сам как-нибудь попрощаюсь с ними.

Хансен задержал свой взгляд на кобуре с «манлихером», висевшей на стене, и снова уставился в пустоту. Потом тихо, но с гневом в голосе он проговорил:

— Будь проклят убийца и его черная душа! И эта сволочь у нас на борту, Карпентер. Здесь. На корабле. — Он с силой ударил кулаком по ладони другой руки. — Вы имеете хоть малейшее понятие, что за всем этим кроется, док? Кто совершил эти зверские убийства?

— Если бы имел, я бы здесь не стоял. Не знаете, как там Бенсон и его подопечные?

— Он уже все закончил. Я только что от него.

Кивнув, я вынул из кобуры пистолет и снова засунул в карман меховых штанов. Хансен тихо спросил:

— Даже здесь, на борту?

— Особенно здесь, на борту. — Я оставил его и направился в лазарет.

Бенсон сидел за столом спиной к стене, увешанной разноцветными картинками, и что-то писал. Когда я вошел и закрыл за собой дверь, он вскинул голову.

— Что-нибудь обнаружили? — спросил я.

— Ничего интересного. Вещи в основном разбирал Хансен. Может, вам повезет больше — попробуйте сами поискать. — Он указал на аккуратно сложенные связки одежды, несколько небольших ручных чемоданчиков и полиэтиленовых пакетов с бирками. — Вот, глядите. А как там те двое, на «Зебре»?

— Пока живы. Думаю, с ними все будет в порядке, хотя говорить что-либо определенное еще рано. — Я опустился на корточки и тщательно проверил все карманы в уложенной в кипы одежде, но ничего не обнаружил, как и ожидал. Хансен был не из тех, кто пропускает что-либо мимо рук. Я прощупал каждый квадратный дюйм подкладок, но безрезультатно. Я осмотрел все чемоданчики и полиэтиленовые пакеты, каждую мелочь, каждую личную вещь: бритвенные наборы, письма, фотографии, два или три фотоаппарата, которые, когда я их вскрыл, оказались совершенно пустыми. Тогда я спросил Бенсона:

— А где медицинская сумка доктора Джолли, он захватил ее с собой на борт?