Войку, сын Тудора - Коган Анатолий Шнеерович. Страница 111

62

Войку Чербул лежал на боку на своей соломе, слушал магистра Армориуса. Появившись снова, будто пройдя сквозь стену, магистр смазал ушибы витязя темной мазью, которую принес в крохотном глиняном горшочке, и боль исчезла. Теперь он рассказывал Войку, откуда пошли жестокие Дракулы, — не притчу, но случившееся в минувшие времена.

Первые вотчины Дракул, действительно, лежали в Мунтении, в Карпатских горах, близ пределов Трансильвании. И первый из них, Дан Дракул, вовсе не был прозван так за сходство с духами. В бою с немецкими рыцарями этот карпатский бан добыл добрый шлем, украшенный зубчатым гребнем, наподобие драконьего, за что вначале получил прозвище Дракон, а затем и Дракула: последнее слово, чаще звучавшее в устах его земляков-мунтян, было для них и понятнее, и удобнее в употреблении. По землям банов, мимо их замка проходила большая дорога, и Дракулы с одних обозов брали пошлину, другие грабили дотла. Земли одних крестьянских общин и боярчат, пользуясь своей властью, скупали по дешевке, других — захватывали. Баны богатели, набирали силу. Боковая ветвь Дракулешт, перебравшись за горы, обосновалась в Трансильвании, построила замок, получила от короля Владислава баронский титул.

Первые мунтянские господари из этого рода во всем повиновались туркам, к тому времени уже утвердившимся на Дунае. Еще до падения Константинополя [63] отец Цепеша, Влад Дракул, вместе с беглербеем Румелии [64] совершил поход на Семиградье; оба войска, мунтянское и турецкое, были разбиты секейскими и венгерскими полками и бежали. После этого поражения Влад долго еще оставался покорным туркам, послав даже собственного сына, тоже Влада, заложником в Адрианополь. [65] Но настал день возвращения княжича, и отца словно подменили. Именно тогда от города к городу, из страны в страну начала переходить весть о безмерной жестокости наследника мунтянского престола.

— Он слишком долго прожил среди турок, — заметил Войку в этом месте.

Цепеш был жесток, но храбр. Взойдя на престол после смерти отца, Влад отказался платить туркам дань и первым на них ударил. За пятнадцать лет до бегства Войку с Роксаной в Семиградье Цепеш начал войну, продолжавшуюся почти год и прославившую его рядом с такими героями, как Янош Хуньяди, спаситель Белгорода.

Началось все с того, что конные четы мунтян, ведомые гетманом и верными Цепешу боярами, появились у турецких крепостей, охранявших переправы через Дунай на болгарской стороне. Никопольский бей Гамза с войском выступил, чтобы отбить внезапное нападение. Но возле Джурджу, во время ночлега, Цепеш неожиданно атаковал его лагерь; бежавшие в ужасе турки пытались укрыться за стенами крепости, но вместе с ними в раскрытые ворота крепости ворвались и воины Влада. Гамза и многие другие пленные были посажены на колья.

Султан Мухаммед, получив необычные для турок вести, сам двинул войско на столицу княжества, Тырговиште. На подступах к городу армия Мухаммеда остановилась на ночлег. Османский лагерь досыпал последние часы, когда поднялся переполох. Это дерзкий князь Влад с семью тысячами своих бояр и ратников, переколов ножами часовых, пробрался внутрь. Мунтяне почти дошли, поджигая возы и палатки, до белого шатра падишаха, когда дорогу им преградили бешлии двух славнейших придунайских воевод — Иса-Бека и Махмуда.

Воевода Влад и его мунтяне, захватив немалую добычу, ушли в леса. Пришедшее в себя войско султана так и не сумело схватить смельчаков.

Турки продолжали двигаться по выжженной, превращенной в пустыню земле. И ушли бы тогда османы восвояси, не свергнув мятежного князя, если бы не бояре. Великие паны страны предали своего государя; явившись со своими воинами к султану, бояре пали ниц, моля о прощении, и прокляли Влада. Цепеш бежал к семиградскому родичу за Карпаты. А султан, посадив на мунтянский престол своего любимца Раду Красивого, возвратился в Стамбул.

— Влад все-таки был молодец, — сказал Войку.

— Был, — кивнул магистр. — В ту пору его, казнившего лютой смертью пленников, еще можно было понять, если не простить. Совершенное же им в дальнейшем не поддается человеческому разумению. Ведомо ли тебе, сын мой, за что король Матьяш продержал его в темнице несколько лет?

— Нет.

— За изменническое письмо, посланное султану. Влад Цепеш изъявил Мухаммеду покорность и предлагал провести его войска в Семиградье и Венгрию.

— Поделом барсу, сменившего когти на змеиное жало, — проронил Войку. — Ну а родич его, барон?

— Глава семиградской ветви Дракулешт, — ответил старец, — более уже мадьяр, чем валах. Цепеша он боится, князь — воля и сила, князь — помазанник. И все-таки Цепеш во многом у него в руках: барон многое знает о делах Влада, и ценности, какие тот при бегстве захватил, к рукам успел прибрать; да и тех людишек, которых родич еще верными почитает, барон давно купил. Теперь ты знаешь, у кого в яме сидишь, — пояснил старец, — и чего от них можешь ждать.

— А сами вы, отец?

— Меня охраняют многие силы, — сказал Армориус. — И первая — жадность Дракулы. Жадный Лайош мнит, что когда-нибудь даже камни этого замка, благодаря мне, станут чистым золотом, а он — самым богатым из живущих. Ты слышал, юноша, о философском камне?

— Слышал, да не видел, — улыбнулся Чербул.

— Увидишь! — с таинственным видом возгласил магистр, и глаза его на мгновение блеснули безумием. — Он у меня скоро будет! Только о том — ни слова никому…

63

Догадка, мелькнувшая у Войку, оказалась верной. Подобно Антонио Венецианцу, магистр Армориус был архитектором, скульптором, математиком, философом, знатоком древних наречий и текстов. Семиградский старец тоже путешествовал по многим странам, изучая и сравнивая увиденное в них. Сверх того, однако, магистр Армориус был еще и алхимиком — одним из тех смельчаков, которые, познавая тайны сущего, пытались выковать из своих знаний ключи к превращению веществ. И прежде всего — в золото, в алмазы, в драгоценные сапфиры, изумруды, рубины. И сами верили тому.

Несколько лет назад Армориус поселился в Брашове, предложив магистрату и горожанам свои услуги в качестве зодчего, астролога и врача. В клиентах и заказах у него не было нехватки; и вскоре он, купив дом, устроил в нем лабораторию, в которой продолжал свои таинственные опыты. Построенные им в городе прекрасные здания, приписываемые ему чудесные исцеления принесли магистру славу; многие клялись, что неведомо откуда приехавший в Брашов волшебник вот-вот получит камень, обращающий в золото все, к чему хозяин им прикоснется.

Эти слухи дошли до барона Дракулы. Лайош как раз собрался перестроить и обновить родовое гнездо, обветшавшее и неудобное для жилья. Лайош предложил Армориусу на время переселиться к нему, чтобы составить чертежи и возглавить работы, назначив магистру большую плату. Чтобы Армориус не прерывал высокомудрых исследований, барон предложил ему оборудовать в подвале замка большую лабораторию. Магистр, конечно, почуял западню. Но тем не менее дал согласие.

— Я понимал, сын мой, замысел хитрого Лайоша, — пояснил он Чербулу. — У Князя Батория был свой алхимик; у графа Поганца — свой… У барона не было еще. Я знал: из замка он меня уже не выпустит.

— И все-таки согласились.

— Как видишь, — кивнул старец. — Я устал от своих путешествий, юноша, устал от брашовских колбасников и медников, приходивших ко мне, как к гадалке и цирюльнику, приносивших в мой дом свои страхи и запоры. Я знал, к тому же: хозяином в этом гнезде стервятников отныне буду я. Разве ты еще сомневаешься в моей способности выйти отсюда и войти, когда захочу?

Старец, действительно, продолжал удивительным образом появляться в каменном мешке, в который был заключен витязь, и исчезать из него. Но чаще — когда Войку дремал или спал. К тому же рассмотреть его действия до конца Чербулу мешал постоянный мрак, царивший в узилище. Чербул был далек от мысли, что странный старец взаправду проходит к нему сквозь толщу стен.