Короли Вероны - Бликст Дэвид. Страница 51

Мари собирался впервые в жизни принять участие в скачках; Антонио уже несколько недель ни о чем другом думать был не в состоянии. Пьетро, конечно, соревноваться не мог; зато он мог делать ставки то на Мари, то на Антонио, попеременно приводя их в бешенство. В конце концов он заявил, что друзья разделят второе место.

В 1315 году игры пришлись на шестнадцатое февраля, то есть должны были состояться почти сразу после рождественских празднеств. Верона была одним из немногих городов, где сохранился обычай отмечать римский Новый год, 1 января. В большинстве европейских городов началом года считалась Пасха; именно весной, полагали европейцы, Господь и сотворил землю. Поведение же турок и греков вовсе не поддавалось логическому объяснению – они отмечали Новый год в сентябре. Таким образом, в то время как весь цивилизованный мир жил еще в 1314 году, в Вероне наступил уже 1315-й.

В пределах городских стен пройти по улицам не представлялось возможным. Зрители, карманники, торговцы, крестьяне, просители не один день провели в дороге и теперь боролись за лучшие места. Самые скромные комнаты уже были сданы по трех– и четырехкратно завышенным ценам. Пьетро понимал, как ему повезло: с отцом и братом он жил в Domus Bladorum, бывшем доме семейства делла Скала. А ведь многие зрители, даже очень знатные, спали на грязном полу, ютились в конюшнях – там, по крайней мере, можно было устроиться на сене. Хотя, конечно, в эти дни спать особенно не приходилось – знай успевай угощаться, смотреть представления и дивиться на заморских зверей. Огни, запахи, музыка – какой уж тут сон!

На пьяцца дель Синьория народ толпился еще и в надежде увидеть Капитана. Даже если смотреть на палаццо Скалигера снаружи, нетрудно заметить, что там всегда кипит жизнь. Слуги Капитана привыкли работать ночи напролет – когда хозяин был в городе, кипучая энергия его не давала окружающим покоя. Постоянно намечались праздники, приезжали и уезжали гости или же надо было уничтожать следы торжества, пронесшегося, как ураган. Скалигер держал массу слуг, мужчин и женщин. У каждого были свои обязанности. Наблюдая, как они сбиваются с ног перед предстоящим празднеством, Пьетро искренне им сочувствовал.

Весь дрожа, юноша прислушивался к свисту за окном, к шуткам заемщиков и заимодавцев. Экономные сегодня остались дома. Деньги тратились не на одежду, еду, вино или музыку, а на благотворительность и раздачу милостыни. Немало бедняков влезали в безнадежные долги, однако считали, что потратили деньги не зря. Пьетро тоже получил скромную сумму для пожертвования церкви Сан Зено – правда, отец не преминул назвать это пожертвование изъявлением показной набожности.

Услышав вежливый стук в дверь, Пьетро подскочил на постели. Ох, как бы не толкнуть Поко. Прежде чем лечь спать, они с братом придвинули кровать поближе к большой жаровне, отапливавшей комнату. Конечно, легче было придвинуть жаровню к кровати, но жаровня обогревала отца. Вносить самовольные изменения в установленный порядок грозило карами более страшными, чем полное окоченение.

Под жаровней свернулся клубком щенок Меркурио, подаренный Кангранде. Он поднял на стук узкую морду и застучал хвостом по холодному плиточному полу. К ошейнику Меркурио был прикреплен предмет, натолкнувший Пьетро на мысль именно об этой кличке, – старинная римская монета, которую юноша нашел в ту памятную ночь в часовне.

Стук, однако, становился настойчивее. Щенок негромко зарычал. Пьетро выпростал руку из-под одеяла и схватил Меркурио за ошейник. Куда, собственно, запропастился камергер отца?

Словно в ответ на свои мысли, Пьетро услышал, как дверь приоткрылась. До юноши донесся шепот камергера. Но с кем он разговаривает? Затем Пьетро услышал медленные шаги отца – ворча, но любопытствуя, тот прошлепал к двери. Пьетро притворился спящим.

Разговор продолжался, теперь с участием Данте. Вскоре Данте прошлепал назад, в спальню, на сей раз гораздо поспешнее, и стал трясти Пьетро.

– Сынок! Вставай!

Повернувшись со спины на бок, Пьетро открыл глаза.

– Что случилось?

Свет на мгновение ослепил его. Вслед за отцом в спальню вошли пятеро, и каждый нес фонарь. Данте стоял у постели сына, завернувшись поверх ночной рубашки в одеяло. Соня Джакопо храпел как ни в чем не бывало.

– Эти люди от нашего покровителя, – объяснил Данте.

В качестве доказательства первый из вошедших носил медальон с изображением лестницы. Пьетро узнал Туллио Д’Изолу, главного дворецкого Кангранде.

Меркурио путался под ногами у Данте и вошедших. Д’Изола вручил поэту запечатанный свиток пергамента и потянулся погладить щенка. Поддержание хороших отношений с борзыми псами было основной работой Туллио.

– Я плохо вижу – не то что раньше, – произнес Данте, протягивая пергамент сыну. – Пьетро, ты не прочтешь?

Это звучало подозрительно. Данте никогда бы не сознался, что зрение у него село, – тем более в присутствии слуг. Значит, у отца есть причины просить его прочесть свиток. Пьетро взломал печать. В свете фонаря он прочитал:

– Что там написано? – спросил Данте, хотя, без сомнения, уже обо всем знал.

– Меня… меня произведут в рыцари! Сегодня!

Пьетро горящими глазами взглянул сначала на сиявшего от радости отца, затем на главного дворецкого. Конечно, юноша надеялся, но чем ближе были празднества, тем больше ему казалось, что посвящение в рыцари откладывается на неопределенный срок. Пьетро старался смириться с разочарованием – видимо, поэтому он стал возражать.

– Уже слишком поздно! Нужно ведь еще поститься, исповедоваться, молиться…

– Сейчас Великий пост, – улыбнулся Данте. – Ты уже молился и постился. Думаю, тебе разрешат исповедоваться сегодня утром, до начала игр.

Пьетро потянулся за костылем, к которому за последние пять месяцев успел привыкнуть, как к третьей ноге. Он поблагодарил Туллио; Туллио, в свою очередь, произнес несколько теплых слов, прежде чем дать дорогу внушительной процессии слуг, доставивших подарки.

Джакопо проснулся лишь тогда, когда первый сундук с грохотом опустили на пол у изножья кровати. У него округлились глаза, когда ларец открыли и Пьетро извлек доспехи и оружие для церемонии посвящения в рыцари. Внимание юноши сразу привлек меч – обоюдоострый, с рукоятью на одну ладонь, он был почти такой же, как у Кангранде.

– Меч выковал личный кузнец Скалигера, – объяснил дворецкий.

За мечом последовало платье, которое юноше надлежало надеть на церемонию. У Джакопо дух перехватило при виде пурпура и серебра; он даже не сразу понял, что наряд не для него.

– По-твоему, меня в рыцари сегодня не произведут?

Джакопо, который был почти на четыре года моложе Пьетро, затянул старую песню, которой изводил брата начиная с октября: «Почему ты меня с собой не берешь? Я знаю, ты меня ненавидишь!» С этими словами Джакопо выбежал из спальни. Данте и Меркурио дружно фыркнули в знак презрения.

Остальные подарки Кангранде были более чем щедрыми. Помимо доспехов и нового платья Пьетро получил два плаща, один на кроличьем, другой на волчьем меху. Целый сундук Кангранде набил мелочами, необходимыми рыцарю. Там Пьетро нашел полный набор – от точильных камней до чулок и восковых свечей. Все вещи были дорогие, и все предназначались ему.

В последнем сундуке Пьетро обнаружил что-то небольшое, завернутое в льняное полотно. Юноша осторожно развернул ткань – и увидел книгу. При свете фонаря поблескивал расшитый кожаный переплет. То была «Книга Сидраха» [46] на латыни, переписанная от руки. Пьетро перевернул первую страницу. На развороте он прочел: