Костры на сопках - Чачко Марк Ильич. Страница 12

Пользуясь каждым удобным случаем, Завойко посылал губернатору Восточно-Сибирского края генералу Муравьеву и в Петербург донесения, в которых описывал богатства Камчатки, выдвигал проекты хозяйственного преобразования и доказывал, какое большое военное значение, как аванпост на Тихом океане, имеет порт Петропавловск. Завойко просил прислать ему корабли, солдат, чтобы иметь возможность укрепить порт. Много бессонных ночей провел он над разработкой проекта укрепления Петропавловска.

Но далекая северная столица отвечала молчанием. Чиновники в Петропавловске потихоньку посмеивались над упорством Завойко, считали его чудаком, возомнившим себя преобразователем самого дикого и запущенного края великой империи. В то время немало замечательных областей, находившихся в самом центре страны, пропадало без пользы. И кому в Петербурге было дело до далекой Камчатки!

Зато на чиновников столица не скупилась. Краю нужны были землепашцы, кузнецы, плотники, а приезжали опившиеся писаря да искатели легкой добычи, мечтавшие нажить в этом далеком и диком крае приличное состояние и поскорее убраться восвояси.

Расстроенный беседой с камчадалами, Завойко сел на лошадь и поехал дальше.

Вечерело. Контуры сопок обозначились явственней. За ними угадывался беспокойный бескрайный океан. Над лугами уже поднимались туманы. Лошади пошли быстрее, непрерывно фыркая и отмахиваясь от наседавшей мошкары.

Завойко торопился до ночи добраться до селения Старый острог, где решил сделать привал. Неожиданно до слуха путников донеслось ржанье лошади. Кто-то торопился им вслед. Гордеев обернулся и в свете догорающей зари заметил быстро приближающегося верхового.

— Что, Силыч? — спросил Завойко. — Что увидел?

— Человек едет, — ответил Гордеев. — Коня больно гонит.

— В самом деле, — проговорил Завойко. — Подождем…

Все спешились. Держа коня под уздцы, Завойко направился навстречу гонцу.

— Пакет вам, ваше превосходительство! — хрипло проговорил верховой, на ходу соскакивая с лошади и передавая Завойко запечатанный конверт. — От капитана Максутова.

Завойко быстро прочел письмо.

— Что случилось? — не в силах сдержать нетерпеливое любопытство, спросил Лохвицкий.

— Максутов извещает, что из устья Амура прибыл военный транспорт “Двина” с солдатами, — взволнованно ответил Завойко. — Это неспроста… Надо срочно возвращаться в город.

— Куда же сейчас! — взмолился Лохвицкий. — Ведь уже ночь наступает. Да и Егорушка устал.

Этот довод, очевидно, больше всего подействовал на Завойко:

— Ночуем в Старом остроге, а завтра чуть свет — в Петропавловск…

Долго в эту ночь не спал Василий Степанович. Далеко, за тысячи верст отсюда, Россия уже вела войну с Турцией. До Завойко доходили слухи, что Англия и Франция, очевидно, в скором времени тоже выступят против России. А ведь война может захватить и тихоокеанское побережье. И вот, наконец, в Петропавловский порт прибыл военный транспорт… Может быть, действительно проект освоения и защиты Камчатки получил высочайшее одобрение в Петербурге, и Петропавловск из убогой, глухой деревни может стать неприступной крепостью на Тихом океане, на самом краю русской земли.

Едва дождавшись рассвета, Завойко приказал седлать коней и выехал в обратный путь, в Петропавловск.

Глава 3

Авачинская губа, отделенная от Тихого океана узким проливом, раскинулась просторной, вместительной чашей. Берега ее изрезаны большими и малыми бухтами. Одна из этих бухт, Петропавловская, более удобна для стоянки кораблей, так как из моря поднимается длинный и узкий скалистый кряж — Никольская и Сигнальная горы. Этот кряж тянется параллельно берегу, отделяет Петропавловскую бухту от широкого Авачинского залива и образует спокойную естественную гавань.

Кроме того, Петропавловская бухта имеет еще как бы хорошо выстроенный мол. От берега по направлению к Сигнальной горе отходит узкая коса, именуемая Языком. Между оконечностью Языка и горой остается небольшой, но глубокий пролив, достаточный для прохода самых крупных океанских кораблей.

На северном берегу бухты и раскинулся город Петропавловск.

С первого взгляда казалось, что жизнь в Петропавловске шла своим обычным чередом. С утра солдаты под треск барабана выходили на работу: одни достраивали казармы — тесали бревна, возводили стропила; другие строили мельницу на реке; третьи ехали на сенокос — запасали корм на зиму для гарнизонных лошадей и коров.

Группа солдат погружалась на бот, чтобы ехать на охоту. Охотились здесь же, в окрестностях Петропавловска, в лесистых сопках и болотистых низинах. Били уток, чирков, горных баранов, зайцев, нередко диких кабанов. В речках глушили лосося, горбушу, чавычу.

Подъезжая к пристани, Завойко заметил необычное оживление. В бухте стоял транспорт “Двина”. От него то и дело отходили шлюпки и лодки с солдатами. На берегу суетились незнакомые Завойко офицеры, в отдалении толпились любопытные горожане, чиновники, купцы.

Высадкой солдат на берег руководил сам начальник гарнизона, правая рука Завойко, капитан Максутов. Лет тридцати, подтянутый, русоволосый, светлоглазый, он уже третий год служил на Камчатке, втянулся в жизнь этой далекой окраины государства и делал то, что от него требовала солдатская служба. Максутов относился к той категории людей, которые, не мудрствуя лукаво, стараются выполнять свои обязанности, куда бы их ни забросила судьба, и делают они эту свою работу усердно, не жалея сил. Со стороны могли бы сказать о нем, что живет этот человек, как рабочая лошадь. Но такой наблюдатель ошибся бы. Свою службу Максутов выполнял с незаметным для постороннего наблюдателя душевным рвением. Он всецело разделял заботы своего начальника об освоении Камчатки и не гнушался никакой работой: укреплял порт, мостил дороги, строил жилища… Узнав о возвращении Завойко, Максутов, пригласив с собой старшего офицера с транспорта “Двина”, явился к начальнику.

— Здравствуйте, господа! — приветливо встретил их Василий Степанович. — Что случилось? Зачем это вы меня с пути вернули, я и половины своих дел не выполнил.

Старший офицер вручил Завойко пакет.

Генерал-губернатор Восточно-Сибирского края извещал, что Англия и Франция порвали с Россией дипломатические отношения и, очевидно, в скором времени могут начаться военные действия.

Муравьев сообщал также, что он посылает для укрепления петропавловского гарнизона резерв солдат и офицеров, артиллерию, боеприпасы, снаряжение и провиант. Помощь, правда, небольшая, но это все, на что может рассчитывать Завойко. Ведь основные силы нужны для защиты устья Амура и других русских портов на Тихом океане.

— Война! — невольно вырвалось у Максутова. Воцарилось молчание. Завойко, теребя свою жесткую бороду, еще и еще раз перечитал эстафету от Муравьева, точно хотел увидеть нечто большее, чем было сказано в скупых строках официальной бумаги.

Если война, то касается ли она столь отдаленного уголка русского отечества? Может бесспорно коснуться: ведь Англия — морская держава, она постарается блокировать Россию со всех сторон. Надо ожидать нападения на все порты русского государства. Вряд ли будет забыт и Петропавловск.

— Известия, господа, тревожные, — после непродолжительного молчания проговорил Василий Степанович. — Война, как видно, не за горами. Что вы думаете об этом, господа?

— Вполне разделяю ваше мнение! — взволнованно проговорил Максутов. — И нашему порту предстоят в этой войне серьезные испытания.

— Непременно! — засмеялся Лохвицкий. — Мир только и думает о Петропавловске.

Максутов с удивлением посмотрел на Лохвицкого. Тот согнал с лица улыбку и уже серьезным тоном добавил:

— Боевой пыл капитана Максутова понятен: всем хочется внести свою лепту на алтарь отечества. Но мне кажется — капитан Максутов преувеличивает. Велика ли честь для государства сильного и могучего, как Англия или Франция, нападать на Петропавловск! Что здесь найдут они? Диких камчадалов, грязных ламутов да вот пас, ничтожную горсточку русских…