Дуэль в Кабуле - Гус Михаил Семенович. Страница 2

Александр образовал королевство Польское, связанное династическими узами с Российской империей, «даровал» ему конституцию и принял титул «царя Польского». Фактическую власть в Польше Александр передал своему брату — грубому солдафону и жестокому деспоту Константину — как главнокомандующему Польской армией, и изворотливому, циничному, бессердечному Новосильцеву — как имперскому комиссару при польском правительстве и руководителю обширной и разветвленной тайной полиции.

Но польское общество не хотело примириться с тем, что и на Польшу распространена политика «Священного Союза».

Наряду с оппозицией в сейме возникло тайное революционное общество, созданное честным и смелым патриотом капитаном Лукасинским. Оно ставило целью создание независимой и свободной Польши и, взяв за образец устав и формы деятельности карбонариев, вступило в тайные связи с западно-европейскими революционными организациями, с русскими революционными объединениями будущих декабристов и с тайными польскими обществами в Литве.

Свои ответвления в Литве общество создало с тем большей легкостью, что здесь уже существовали вольнолюбивые тайные организации.

В 1816–1817 годах Адам Мицкевич, Томаш Зан и их друзья, виленские студенты, образовали общество «Филоматов».

Мальчиком на школьной скамье Зан писал стихи, в которых призывал юношей становиться под знамена борьбы за свободу Польши. В Наполеоне он, как и многие поляки, видел тогда освободителя отчизны и воспевал его. Университет Зан почитал не только как рассадник наук, но и как школу гражданской доблести и патриотизма.

В 1820 году Зан, уже не студент, а работник университета, превратил «Филоматов» в общество «Променистых» («Лучезарных»). В силу утвержденного ректором устава, цель общества определялась его официальным названием «Друзей полезных увеселений». Параллельно Зан создал тайное общество «Филаретов» («Любомудров»).

Томаш Зан и его товарищи сознавали общность целей с революционерами и карбонариями всей Европы. «Рона, Тибр, потомки Греции чувствуют, кто их гнетет, — говорилось в стихотворении филарета Янковского. — Можно ли сносить такое бедствие?! Польское юношество, достойное сего названия! Когда тиран запрещает нам открыто любить свое отечество, то, облегчая свой жребий, будем любить его тайно…»

Так обстояли дела в Европе и в Польше, когда в Крожах в квартирке гимназического учителя Гурчина сошлись два десятка молодых людей, чтобы послушать эмиссара Томаша Зана.

Когда все расселись — кто на стульях, кто на диване, а кто и на подоконниках, — Юзеф Гурчин представил виленского гостя, и Сузин начал так:

— Политические происшествия в Европе и правительство, под которым находимся мы ныне, удостоверяют нас, сколь необходимы тесная дружба и единение молодежи, дабы, соединив десницу с десницей, возвратить нашему отечеству прежнее его бытие. А что видим мы? Поляк теперь должен скрывать имя свое, которое так мужественно прославляли предки… Северный деспот, захватив в свои когти миллионы детей Польши, пожирает их. Братья, не изменившие своему племени, все, кто любит свободу, кто ждет, когда рассеются мрачные тучи на нашем горизонте, все, в ком не иссякла священная добродетель любви к отчизне! Соединим свои усилия — единодушие значит более, нежели многочисленность. Подадим друг другу руки и будем сообща жить и бороться во имя того, чтобы восстановить Польшу в древнем блеске и в обладании благами новейшей свободы!

Сузин замолк. Молчали и слушатели, потрясенные еще более, чем словами, пылом, которым дышала страстная речь приезжего. Однако молчание длилось недолго.

— Да живет отчизна наша. Виват! — раздался чей-то возглас, и все вскочили, окружили Сузина, обнимали, целовали.

Сузин сел около стола, жестом пригласил всех поближе придвинуться к нему и уже спокойно начал рассказывать о тайном обществе «Филаретов».

Он даже спел «Песню филаретов», написанную, пояснил Сузин, молодым учителем в Ковно, окончившим Виленский университет, Адамом Мицкевичем.

с особенным ударением подчеркнул Сузин эти строчки, и аплодисменты наградили и отсутствовавшего автора и певца…

Все так увлеклись, что и не услышали, как скрипнула дверь и в комнату вошел мальчик лет тринадцати, худощавый, стройный, с высоким лбом, глубоко сидящими черными глазами, с крутым, посредине раздвоенным подбородком. Это был гимназист третьего класса Ян Виткевич, отпрыск старинного дворянского рода. Он зимой жил на квартире у Гурчина.

По мнению Гурчина, Ян был еще мал, чтобы участвовать в тайном политическом собрании, и ему пришлось скрепя сердце остаться в задней комнатке. Но сквозь закрытые двери туда долетала громкая горячая речь Сузина, и Ян слышал обжигающие сердце слова. Он не утерпел и решился нарушить запрет своего хозяина и учителя.

Войдя, он скромно остановился у двери. Гурчин оглянулся, нахмурился. Мальчик взглянул на него с мольбой, и Гурчин, помедлив, кивнул головой. Он хорошо знал настойчивый характер Яна.

Между тем Сузин отвечал на вопросы, которыми его закидали слушатели. А их интересовало все, что происходило в Варшаве, в Петербурге, в Вене, Лондоне и особенно в свободном Мадриде, мятежном Неаполе.

«Удастся ли тиранам, съехавшимся в Троппау, задушить свободу?» — этот вопрос был у каждого на устах.

— Англия не допустит! — воскликнул секретарь суда.

— Англия? — рассмеялся Гурчин. — А кто предал Польшу на Венском конгрессе, как не Англия, кто ненавидит свободу так бешено, как не проклятый Кестлри!

Сузин согласно наклонил голову и к словам Гурчина прибавил:

— Король Георг IV и его любимец Кестлри опозорили себя бесчестным преследованием королевы Каролины, которую обвиняют в разврате, между тем как вся Европа знает о постыдном беспутстве Георга. Британское лицемерие! Так и в политике: клянутся в приверженности свободе и натравливают Австрию на Неаполь… Англия, быть может, самый опасный враг свободы народов!

Ян внимательно слушал. Байрон был его любимейшим поэтом, он знал наизусть гневные байроновские строки против тирании, лицемерия, коварства.

Ян не мог простить Британии и того, что она томила в заточении Наполеона, так подло обманутого, когда он искал убежища на «Беллорофоне».

… Было уже близко к полуночи, когда Гурчин предложил разойтись, чтобы дать отдых дорогому гостю, да и самим вкусить от Морфея. Учитель словесности Юзеф Гурчин любил красиво выразиться…

Когда все ушли и Гурчин увел Сузина в свой кабинетик, Ян удалился в свою комнату.

Он вынул из ящика тетрадь с дневником и в конце записи, отмеченной 15 ноября и сделанной до начала собрания, приписал:

«Силу измеряй намерением, а не намерение силой. Польша разобьет свои цепи и воспрянет к свободе. Мы это сделаем».

Ян бережно просушил написанное, спрятал тетрадь в стол, разделся, задул свечу и лег.