Дуэль в Кабуле - Гус Михаил Семенович. Страница 34

Подписав резолюцию, Перовский приказал доставить к нему Виткевича.

Виткевич вошел в кабинет военного губернатора, не ведая, что его ждет. Но внешне он был спокоен.

Перовский приказал ему сесть и без всякого подготовления спросил:

— Портупей-прапорщик, на кого вы имеете подозрение в злоумышлении против вас?

Виткевич сразу даже и не понял вопроса, но поняв, что дело оканчивается благополучно, побледнел. Едва не вскочил, но быстро овладел собою.

— Тому выгодно, я полагаю, ваше превосходительство, кому невыгодна служба моя в здешнем крае. Осмелюсь сказать более, ваше превосходительство: тем понадобились сии изветы, кому на пути встали вы, ваше превосходительство, ваши замыслы и предположения в краю нашем

— Это, так сказать, алгебра, портупей-прапорщик. Перейдем к арифметике: кому же поперек горла может быть служба, подобная вашей, в этом крае? Что вы об этом думаете?

— На берегах Темзы весьма любопытны ко всему, что делается у нас на берегах Урала, ваше превосходительство! У нас аукнется — у них откликнется!

Перовский улыбнулся:

— Вы столь же догадливы, сколь и остроумны! Ступайте домой, отдохните и с богом за работу… Ее у вас будет много, ручаюсь.

Заключение комиссии и свое решение Перовский немедленно при рапорте отослал в Петербург военному министру, присовокупив просьбу удовлетворить представление о производстве Виткевича.

3

В начале 1834 года портупей-прапорщик Иван Викторов сын Виткевич произведен был в прапорщики с назначением в Уфимский казачий полк, 'что стоит в Оренбурге.

Когда Виткевич в офицерской казачьей форме с иголочки явился к Перовскому принести благодарность, тот принял его ласково и сказал:

— Я назначаю вас своим адъютантом по особо важным поручениям. Явитесь к капитану Никифорову в моем штабе.

Никифоров, гвардейский офицер, был удален из столицы в захолустье Оренбурга за то, что, не желая порочить имя женщины, не вызвал на дуэль молоденького офицера, с которым у него вышло столкновение из-за этой дамы. Небольшого роста, широкоплечий, подвижный, с горящими глазами, не любящий кривить душой, а прямо выкладывающий, что думает, он к тому же был образован и начитан.

Виткевич легко сошелся с Никифоровым, и они вдвоем подготовили большую докладную записку на имя императора «О сношениях России с Хивинским ханством и о противных народным правам поступках ханов хивинских относительно России».

Слова «народные права» сперва вызвали сомнение у Перовского: вряд ли министрам, да и самому царю они могли прийтись по вкусу. Но Виткевич убедил Перовского, что захват русских подданных и обращение их в рабство нарушает не только права государства Российского, но и права человеческие, права народные… Перовский не стал спорить, а Виткевич был доволен; когда он писал о народных правах русских людей, томящихся в рабстве у хивинцев, он думал и о народных правах томящихся в рабстве поляков…

Записка начиналась с краткого изложения истории посылки и гибели миссии Бековича в 1717 году. Затем шел рассказ о попытке овладеть Хивой в 1741 году с помощью хана Средней орды Абула, который овладел хивинским престолом после того, как шах убил хана Юлбарса. Но тем временем Абул-хан сам ушел из Хивы, и дело на том и покончилось. Далее говорилось о миссии Муравьева и делался вывод, что грабежи сухопутных караванов, разбои на Каспийском море, вероломство хивинцев нельзя терпеть дальше. «России завоевание Хивы не будет стоить дорого, но вся Средняя Азия возродится, восстанет от оцепенения своего при водворении организованного благодатного правления; обогатится торговлею и промышленностью России; обогатится и процветет небывалым благоденствием край, стенающий с незапамятных времен под игом, которому на нашем языке нет самого названия».

Верил ли этому Виткевич? На такой вопрос он не мог бы ответить по чистой совести!

Книги англичан, которые он читал и перечитывал, вновь и вновь напоминали, что с юга тянется к Средней Азии жадная рука завоевателей, под игом которых стонут народы Индии.

Добычу свою британский лев держит крепко в когтях.

Значит, надо помешать захвату этих государств теми, из чьих рук вырваться на свободу неизмеримо трудно.

Так было, наконец, завершено дело, начатое еще Сухтеленом, и в Петербург отправлены были практические предложения сделать первый решительный шаг в глубь Средней Азии.

Одновременно Перовский решил послать лазутчика в Бухару. Выбор пал на барона Демезона. Превосходный фехтовальщик, судья на состязаниях в гвардии, барон был прирожденным ориенталистом. Поэтому службу на виду в столице в Азиатском департаменте он покинул, чтобы отправиться в Оренбург. Преподавая здесь в кадетском корпусе татарский язык, Демезон продолжал пополнять свои познания Востока. Он настолько проникся духом его, что легко перевоплотился в муллу из Казани: обычаи татар он знал отлично, по-татарски говорил, как коренной казанец. Под видом ученого муллы, желающего испить из кладезя премудрости в знаменитых медресе священной Бухары, Демезон отправился в дальний путь с караваном, возвращавшимся из Оренбурга восвояси. Главной задачей Демезона было разведать, каковы отношения Бухары с Хивой и как отнесется эмир к русской экспедиции в Хиву.

С тем же караваном шел и погонщик верблюда — туркмен, которого так разыскивал Виткевич… На сей раз он был не туркменом, но афганцем. Пребывание его в Оренбурге и отъезд прошли незамеченными — и из-за перемены облика и из-за занятости Виткевича в штабе Перовского. А люди в Пограничной комиссии плохо справлялись с таким сложным и тонким делом, как контрразведка…

Записка понравилась Николаю, как сообщил Перовскому военный министр князь Чернышев. Николай нашел основательным мнение Оренбургского военного губернатора о необходимости завоевания Хивы, но счел «невозможным приступить ныне же к сему предприятию». Поэтому император поручил Перовскому заняться «неукоснительным составлением подробного соображения о способах, потребных к успешному совершению экспедиции в Хиву, цель которой состояла бы в решительном покорении сего ханства».

Не случайно Петербург отклонил план немедленного покорения Хивы. Обстановка на Востоке была очень сложной.

Пальмерстон неустанно плел интриги против России в Константинополе.

В Афганистане Англию постигла неудача. Шах Шуджа был отогнан от Кандагара войсками Дост Мухаммеда. Сам Шуджа едва избег плена. Находившийся на его службе английский генерал был схвачен афганцами.

Положение Дост Мухаммеда укрепилось. Пораженние Шуджи нанесло сильный удар по престижу Англии.

Но и этим не исчерпывались заботы Пальмерстона. В Персии обстановка ухудшилась. В Тегеран выехал новый британский посланник Эллис, которого в Лондоне считали более энергичным, нежели Кемпбелл. В помощь ему оставался и Макнил, ярый ненавистник России и опытный в гаремных интригах.

Произошла смена и русского посла. На этот важный для всей восточной политики России пост был назначен граф Симонич.

Жан Этьен Симонич родился в Далмации и пятнадцатилетним юношей вступил в армию Наполеона, с которой проделал все походы, пока в 1812 году не попал в России в плен. В 1814 году он уже служил в русской армии. По окончании войны Симонич вступил на службу в дипломатическую канцелярию в Тифлисе. Симонич был поклонником Наполеона и ненавидел англичан.

Свою миссию в Персии Симонич рассматривал с точки зрения того вреда, какой следовало причинять ненавистному Альбиону.